– Она всего-навсего спит. Итрида отдала много сил этому рисунку. Да и я тоже. Сам не знаю, что на меня нашло; нужно было позвать кого-то более опытного в нанесении татуировки… Но… краска из Нави – я впервые держал в руках нечто подобное и…
– Санэл, – Марий негромко прервал смущенного рудознатца. – Хватит каяться. Уверен, Ясмена не была бы против, чтобы рисунок нанес именно ты.
– Ты правда так думаешь? – сын старейшины поднял на него пристыженный взгляд и закусил губу.
Марий кивнул, и Санэл несмело улыбнулся. Потом вспомнил нечто важное и подался вперед, схватив дейваса за рукав:
– Пока я делал рисунок, я кое-что понял, Марий! Это оберег. Очень могущественный, но сработать он может лишь однажды.
– А что будет с Итридой? – быстро спросил дейвас.
Рудознатец в ответ вскинул обе ладони и повел ими из стороны в сторону.
– Ничего. Татуировка станет простым рисунком. Таким же, как у нас с тобой. Для Итки он не опасен. Она может прожить с ним всю жизнь, и он никогда не сработает.
– Уже зовешь ее Иткой? – усмехнулся дейвас, разглядывая лицо спящей Итриды.
Санэл покраснел, опустил глаза в пол и забормотал что-то о том, что Итриде нужен покой и уход, а ему уже пора, пока его не хватились. Рудознатец сновал по пещере, то и дело натыкаясь на стены и мебель. Суетливо подхватил и тут же положил обратно одежду дейваса и бродяжницы, ударился об угол стола, где стояли многочисленные пузырьки с красками для татуировок, выругался, тут же налетел на лавку и с грохотом повалил ее на каменный пол. Наконец не выдержал, отрывисто попрощался и бросился прочь, словно за ним по пятам гналось какое-то чудовище.
– Санэл! – окрикнул его Марий. Юноша споткнулся на бегу и чуть не упал, но удержался и остановился, оглянувшись на дейваса через плечо. – Когда Итрида очнется?
– Пары часов хватит.
– Тебе придется либо остаться с ней, либо пойти успокоить ее друзей. Что выбираешь, будущий старейшина? – в словах Мария звучала беззлобная насмешка.
Санэл отвернулся, повел плечами, словно проверяя, какое из двух заданий ему по силам, и наконец глухо откликнулся:
– Я поговорю с ее друзьями. Думаю, будет лучше, если она очнется рядом с тобой.
И он выбежал прочь из пещеры. Марий проводил его взглядом и усмехнулся горько и невесело. Мальчишка воображает, будто между ним и Итридой что-то есть. Да разве может быть хоть что-то, кроме ругани и постоянных склок, с этой долговязой рыжей девицей, так глубоко и спокойно дышащей сейчас во сне?
Вдруг лицо Итриды исказилось, и она тонко, по-детски захныкала, не открывая глаз. Марий склонился над ней. Ее ресницы дрожали, губы болезненно кривились, а тело сжималось, будто Итрида пыталась свернуться в клубок, чтобы занимать как можно меньше места. Марий медленно взял ее руку и сплел свои пальцы с пальцами Итриды. Почувствовав тепло прикосновения, она успокоилась и снова задышала глубоко и ровно. Болотник перевел взгляд на подсыхающие черные линии на спине девушки. Тонкие и четкие, они сливались в единый облик – зверь, запечатленный в момент песни, обращенной к Серебряному Волку, спутнику богини Гильтине и прародителю всех волков. Глазом ему служил осколок Огнь-Камня.
Так Марий и просидел возле Итриды до тех пор, пока она не открыла глаза – спокойные, с легкой поволокой сна, непроглядно-черные.
– Я знаю, кто сделал тебя такой, – прошептал дейвас, и взгляд ее мгновенно стал пронзительно-острым.
Итрида резко села, не заметив, что выдернула руку из ладони дейваса, и подалась вперед:
– Как мне его найти?
– Ее, – Марий залюбовался кольцом огня, вспыхнувшим вокруг зрачков Огневицы. – Наш общий враг – черная самовила.
Глава 30. Встреча на тракте
Быстроногие кони несли Итриду и Мария по трактам Беловодья. Итрида уже сбилась со счету, которые это были – третьи? Пятые? Дейвас бросал взмыленных, дрожащих скакунов в корчме, доме головы, охотничьей заимке – везде, где взамен могли дать свежую пару. Ему достаточно было показать знак Школы Дейва, чтобы даже самые недоверчивые и жадные хозяева сами подводили лучших коней и кланялись в пояс, прося принять лошадок в дар. Но Марию дары были не нужны: при смене он всегда оставлял указание вернуть скакунов домой. А сам мчался дальше, плотно сжав губы и разговаривая с Итридой коротко, отрывисто и лишь по делу.
Бродяжнице и в голову не приходило роптать. После того как дейвас поделился с ней своими догадками, Итрида всем сердцем желала лишь одного – найти проклятую самовилу и свернуть ей шею за все, что та сотворила с нею и с другими подобными ей.
Итрида попрощалась с Храбром и Бояной коротко и сухо, не замечая тревоги в их глазах. Санэл пообещал, что ее друзья будут в безопасности в Орлином гнезде, и Итрида приняла его слова на веру. До сих пор этот мальчик не дал ей ни единого повода сомневаться в нем. Итриде больше не довелось поговорить со старейшиной Дваэлисом – он не пришел их проводить. Но, обернувшись в последний раз на бусины-избы рудознатцев, Итрида разглядела его силуэт в воротах костяного дома – неподвижный, темный и тревожный.
Огненосица и дейвас мчались через поля и заливные луга, вдоль серебряного русла Ветлуги, мимо непроходимых лесов и поблескивающих монеток озер. Они спешили в Червен, в Школу Дейва, где до Итриды не смог бы добраться никто.
– Она ищет тебя, и мы позволим ей тебя найти, но только там, где нужно нам, – сказал Марий Итриде, и она кивнула. – А когда она придет, мы спалим ее дотла.
С этими словами Итрида согласилась тоже.
По ночам ей не всегда удавалось уснуть. В груди тяжело и глухо тянуло предчувствие беды, и Итрида подолгу лежала, разглядывая темное стекло небес. В такие минуты ей хотелось, чтобы Марий снова взял ее за руку, как тогда, в пещере Санэла.
Татуировка на спине неприятно тянула кожу, но боли не было – знахари рудознатцев впрямь хорошо знали свое дело.
Однако дейвас всегда ложился по другую сторону костра, и порой Итрида до самого утра смотрела в небо. Она словно замерзла внутри: не чувствовала бега времени, не замечала, как день сменяется ночью, почти не слышала того, что ей говорили. И медленно забывала, почему и куда они так торопятся.
Седмицу спустя Итрида вдруг ощутила боль. Тело очнулось от сонного оцепенения и зашлось отчаянным криком существа, непривычного к верховой езде. Бродяжница растерянно оглянулась по сторонам… а потом вцепилась в гриву скакуна так крепко, что пальцы свело. За все сокровища мира она сейчас не разжала бы руки – только не тогда, когда земля уносится назад так быстро, что заросшая травой обочина, коричневатая грязь и редкие фигуры прохожих сливаются в единое полотно. За все годы бродяжничества Итриде так и не довелось научиться ездить верхом: ее промысел предполагал звериные тропы, грязные темные переулки, тихие сонные комнаты – но уж точно не утоптанные тракты, по которым выбивали сейчас дробь конские копыта. Будь у нее хоть немного меньше гордости, Итрида попросила бы примотать себя веревками к седлу.
Но одного насмешливого взгляда дейваса ей хватило, чтобы отказаться от этой идеи.
Теперь она расплачивалась за гордыню болью, медленно ползущей по спине, от онемевшего зада к деревенеющим плечам. В этом было и кое-что хорошее: зуд и жжение от заживленной колдовством татуировки почти перестали ощущаться, заслоненные этими новыми ощущениями, но при каждом особо сильном ударе копыт о засохшую глину Итрида мелко вздрагивала и закусывала губу.
Она не замечала, как Марий исподтишка наблюдает за ней, готовый в любой миг подхватить ее, если она начнет падать. Итрида вообще ничего не видела, кроме развеваемой ветром шелковистой гривы и плотно прижатых к голове скакуна маленьких ушек. Итрида сосредоточилась на этих мягких заостренных ушках, просвечивающих розовым на свету. При малейшей попытке глянуть в сторону на нее накатывала дурнота.
Бродяжница не сразу поняла, что ее лошадка начала сбиваться с шага. Лишь когда та едва не завалилась набок и жалобно заржала, Итрида, к тому моменту уже дышавшая ртом, растерянно заморгала и подняла голову.
– Марий!..
Ее голос прозвучал едва слышно, но дейвас, скакавший рядом, все равно услышал. Он протянул руку и схватил лошадь Итриды за гриву. Мягко потянул, заставляя зверя остановиться, и сжал коленями бока собственного скакуна. Итрида сползла с седла и растянулась в блаженной тени, мелко сглатывая и не торопясь открывать глаза. Сквозь гул в ушах она слышала негромкое бормотание Мария, успокаивающего коней, но слов разобрать не могла, да и не пыталась.
Постепенно дурнота отступила, и Итрида медленно, помогая себе локтями, приподнялась и оперлась спиной о дерево, под которое свалилась как мешок с зерном. Это была рябина – старая, с серым узловатым стволом и густым переплетением низко склоненных ветвей. Ветерок лениво шевелил листву, словно играя с солнцем в пятнашки. Свет и тень беспрерывно сменяли друг друга, как блики на воде. Оглушительно стрекотали кузнечики, маленькие, светло-зеленые, с прозрачной слюдой крыльев. Справа от Итриды на камне грелась желтопузая ящерица. Она порскнула в тень, когда ее покой нарушили люди, но быстро выбралась обратно и прижалась животом к нагретой поверхности. Мир дышал покоем и негой.
В отличие от Мария, бессильно ругавшегося сквозь зубы не хуже кмета, который наткнулся в постели на упыря вместо любимой женушки.
– Что стряслось?
– Твой конь охромел. А свежую перемену получить здесь негде. Морокун побери, ведь почти добрались!..
Дейвас раздраженно ходил взад-вперед по полянке, бормоча себе что-то под нос – то ли ругательства, то ли новый план. Итрида устало прижалась спиной к рябине и из-под полуопущенных век наблюдала то за дейвасом, то за кипевшей вокруг жизнью, которой никакого дела не было до переживаний людей. Тошнота отступила, и ей ужасно захотелось пить. От стрекота кузнечиков звенело в ушах. Огневица передернула плечами и потерла левое, за которым сверкал глаз нарисованного волка. Осколок Огнь-Камня никуда не исчез – по-прежнему был до странности холодным и гладким пятном в окружении горячей кожи.