«Тебе придется всё мне объяснить», – мысленно прорычала Итрида, и Марий опустил ресницы, принимая ее условие.
– Что ж… Не уверена, что глумец из меня выйдет лучше, чем из пана Мира, но предложение твое принимаю.
Глава 31. Червен
Червен неспроста звался Красным городом.
За ним синели Белые горы, названные так из-за пышных снежных шуб, укрывающих их почти по пояс. В Беловодье знали: в Белых горах живут снежные духи, которые спят с весны до осени, а с конца листопада пробуждаются и выметают из мира тепло и зелень, готовя его к приходу зимы. Кто-то поговаривал, мол, эти духи на самом деле – ветры, которыми управляют самовилы. Им возражали, что нет у крылатых такой силы, чтобы насылать снега на все Беловодье на несколько долгих месяцев. У ветров были имена – Ябаган, Духалган и Хиялган, – и были они братьями. В листопад приходил младший брат Ябаган. В грудень – средний, Духалган. И в первые дни студеня просыпался старший, Хиялган, самый злой и грозный брат.
У подножия Белых гор река Ветлуга, главная кормилица и дорога Беловодья, изгибалась, словно тетива натянутого лука. В этом месте берег выступал далеко вперед, похожий на волну, которая выплеснулась когда-то из толщи гор, да так и застыла на взлете, обратившись камнем. На гребне этой волны далекий предок нынешнего князя Светогора Миролюба сотни лет назад заложил первый камень Червена. Город рос и тянулся в небеса красными крышами, серебряными и медными куполами и железными вертушками – караальской диковинкой, полюбившейся воленцам. Караалы называли их флюгерами.
С трех сторон от набегов Червен охраняли горы, а с четвертой противоположный берег Ветлуги перетекал в степи, которые легко просматривались и простреливались на много верст окрест. Защитники города узнавали о приближении незваных гостей задолго до того, как те подбирались к Червену достаточно близко, чтобы суметь навредить. А через земли самовил не сумел еще пройти ни один захватчик, так что и со спины город тоже был надежно защищен.
Неудивительно, что Червен быстро разросся и стал сердцем Беловодья – горячим, ярко-красным, гоняющим по ее жилам-рекам кровь торговли, знаний, ремесел и добычи. А улицы его и впрямь слепили алым непривычный взор.
Вокруг Червена не было лесов, зато в изобилии хватало камня, и потому его стены и посад были каменные, не боящиеся пожаров. Когда город разросся и в него принялись стекаться торговцы, стали и лес сплавлять по Ветлуге. Поначалу дома строили из простого серого камня, но однажды особенно сильный обвал вскрыл тело неприметной скалы недалеко от Червена, и оказалось, что камень в ней – красный. Князь воспринял это совпадение как знак. Красный камень пошел на строительство детинца, храмов и крепостной стены, а остатки его простой люд использовал для укрепления уже собственных изб. Из пригоняемого по Ветлуге леса резали венцы и наличники, столбы и крылечки, легкие и ажурные, словно то и не дерево вовсе было, а кружево. И каждый житель стремился отличиться: расписывал стены и потолок избы огнехвостыми петухами, резвыми лошадками, цветами да ягодами.
Червен был городом богатым и ярким. От крылец до коньков крыш столица выглядела как резная шкатулка. По осени же, будто мало было рукотворного великолепия, столицу охватывали листвяные пожары. Никто толком не знал, почему именно рябины росли в Червене на каждом углу, почему именно им так полюбилась каменистая, неприветливая земля, на которой стоял город. Но возле каждого крыльца шелестело резными листьями дерево с серо-зеленой корой. По осени в Червене вспыхивало пламя. Гроздья крупных ягод были похожи на головной убор невесты. Оранжевые с красным огоньки перемежались с хрупкими бордовыми листьями. Рябины опускали тяжелые ветви на крыши домов, сливаясь с ними в единый костер. Венки из рябиновых ягод украшали червенских невест. Вышивка красовалась на оберегах и полах одежды. Сушеные ягоды, зашитые в мешочек, давали матери сыновьям, отправляющимся в дальний путь, а рябиновая настойка на меду была главным напитком на праздничном столе.
Каждый раз, попадая в Червен, Марий опасался ослепнуть. Город казался ему ярмарочной девицей, размалеванной сурьмой и румянами, крикливой, шумной, цветастой и вульгарной. Он с радостью поселился бы в светлой простецкой Каменке, да хоть и на чердаке «Золотой ладьи». Но Школа Дейва стояла в столице, и раз за разом Марию приходилось возвращаться в Красный город.
Лодка Кажены мягко ткнулась носом в песок и закачалась на речной глади. Не успели путники свернуть лагерь, как к Кажене прилетел ворон от отца с просьбой приглядеть за грузом редких тканей, который ему посчастливилось выгодно купить. Ткани те везли на лодках от самого Золотого моря. Вот и пришлось Итриде и Марию попрощаться со своими скакунами, оставив их на попечение корчмаря в ближайшем городке – том самом, где уже покачивались возле пристани три лодки с ценным товаром. Так что отговориться долгим ожиданием дейвасу и бродяжнице не удалось. К счастью, путешествие было коротким: смотреть, как Кажена сладко улыбается дейвасу, и не иметь возможности умчаться куда-нибудь подальше для Итриды оказалось неожиданно тяжело.
Итрида привстала, чтобы выскочить на берег и размять ноги, но Кажена придержала ее за руку.
– Не спеши. Сейчас чернецы вытянут лодку повыше и помогут нам выйти.
– Я не дочь купца, а бродяжница с тракта. Мне не нужно подавать ручку на каждом шагу.
Итрида перемахнула через край лодки и с наслаждением потянулась. С Ветлуги дул холодный ветер. Солнце было все еще по-летнему теплым, и лицо Итриды слегка горело, поэтому бродяжница с наслаждением повернулась в сторону реки, остужая горячую кожу. За ее спиной по специально поднесенным досочкам степенно ступала Кажена. Дочь купца подошла к Итриде и встала рядом с ней, спрятав руки в широкие рукава.
– Прости, Итрида. У меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я веду себя с тобой так, как привыкла обращаться с женщинами, но все забываю, что ты иная. Обещаю, что отныне не буду пытаться указывать тебе, что делать. Ведь я хочу, чтобы ты стала моей гостьей, а не врагом.
Гостьей. Не другом.
Кажена была осторожна в словах, как лисица. Не спешила панибратствовать с бродяжницей, но собиралась связать ее узами гостеприимства. Итрида скрыла усмешку и склонила голову, принимая извинение Кажены.
Стражи на пристани внимательно просмотрели бумаги Кажены. Приняли от нее плату за вход в город – ровно столько, сколько значилось в княжеском указе, и ни чешуйкой больше, – и вернулись к своим постам. Маленькая процессия направилась к воротам Червена.
При мысли о том, что вот-вот увидит сказочный Красный город, у Итриды засосало под ложечкой. Бродяжница с затаенной надеждой глянула на Мария: ну как он скажет, что у них еще есть пара дней в запасе, и дозволит прогуляться по столичным улочкам? Но дейвас был хмур и молчалив. Болотник смотрел на город как на нечто глубоко ему неприятное.
Но все мысли вылетели из головы Итриды, когда перед ними распахнулись ворота и Червен обрушился на нее красками, шумом и толчеей. Итрида застыла, совсем по-детски открыв рот. На ее щеках вспыхнул румянец, как у простой девки, увидавшей красивого парня. И, пожалуй, именно так она себя и чувствовала. Итрида влюбилась с первого вздоха – но не в человека, а в город.
В Каменке у семьи Кожемяк был добротный терем в два этажа. Макушку его украшали флюгера с красными петухами, которые защищали добро от пожаров. В небольшом городке терем смотрелся броско и был хорошо заметен среди низкорослых изб простых горожан. В Червене терем был такой же, только окружали его не менее богатые дома: даже одноэтажные, они смотрелись важно и дорого.
Кажена по пути объяснила, что на Рябиновой улице издавна селились только обеспеченные горожане. В голосе дочери купца звучала гордость за свою семью, и Итрида волей-неволей улыбалась, слушая ее. От рассказов Кажены перед глазами так и вставали образы кораблей с драгоценным грузом тканей, пряностей и мехов, разрезающих острыми носами синие с белыми барашками волны. Или иных, ходящих под парусом, вышитым заклинаниями для защиты от нечисти, притаившейся в песках, – шеххские корабли пересекали пустыни, а не водную гладь. Ловкие торгаши с диковинными амулетами из костей и зубов навий. Алхимики с руками, с которых не сходили ожоги и пятна от чернил. Итрида почти завидовала Кажене, которая за свой недлинный век повстречала столько диковинок, сколько Огневице и не снилось.
Но когда Кажена споткнулась на полуслове, рассказывая о том, как своими глазами видела караальского посла на расстоянии вытянутой руки, Итрида насторожилась.
– В чем дело?
Дочь купца передернула плечиками под льняным сарафаном и огладила темную косу, переброшенную на грудь.
– В мире так много всего интересного… Я бы хотела своими глазами увидеть города шеххов и огромных белых китов караальских холодных морей, промчаться на степняцком коне по полю цветущего вереска, а потом пить забродившее молоко кобылиц и плясать под шаманский кудес. Хотела бы встать у руля корабля – неважно, сухопутного или морского. Хотела бы так много… Наше Беловодье полно тайн, но оно – лишь шкатулка в казне целого мира.
– Ты молода, богата и красива, – заметила Итрида. – Разве этого недостаточно, чтобы выбраться из шкатулки?
Кажена притенила глаза короткими густыми ресницами, тщательно пряча взгляд.
– Не думаю, что супруг позволит мне такие вольности. Батюшка сговорил меня зимой. По осени будет свадьба.
– Но разве твой отец не готовил тебя в наследницы своего дела?
– Батюшка приказывает, и я подчиняюсь. Он передумал. Решил, что в замужестве от меня больше пользы будет, – ровно ответила Кажена, по-прежнему пряча взгляд.
Вся ее живость и искристый смех растаяли, сменившись сжатыми губами и задеревеневшей спиной.
Итрида подняла голову и вдохнула диковинную смесь городских запахов: дыма и выпечки, конского навоза и людского пота, речной воды, сырого камня и поверх всего – терпкой ягодной наливки. Несмотря на странные сочетания, пахло приятно. Итриде показалось, что это запах свободы.