– Как я его узнаю?
– Узнаешь. Берегись его. Он черной магией владеет. Чародей он слабый, поскольку умом ленив, но мелкие пакости устроить может.
– Это какие?
Но вопрос мой остался без ответа. Привидение стало бледнеть, облачко – рассеиваться, и все исчезло. Вот так всегда: скажет немного, да и исчезает в самый интересный момент.
Утром я вызвал Федора.
– Вот что, Федор. Решил я – и в самом деле князя Лосевского схоронить надо. Православный он. Только о деле сем никому ни слова. Прознает кто – расспросы начнутся, откуда покойник. Ты и я! Понял?
– Как не понять. Только ведь гроб нужен и подвода еще. А отпевать где?
– Подводу в Смолянинове возьмем, там же и плотник есть – гроб сколотит. И в церкви местной отпоет священник, а кладбище рядом.
– Когда едем?
– А прямо сейчас. Веревки только возьми покрепче да факелы или светильники.
– Боюсь я что-то, княже.
– И мне не по себе, но, думаю, обойдется все, дело то богоугодное, должна наконец душа христианская покой обрести.
Федор ушел седлать лошадей. Вскоре мы с ним уже скакали по дороге. Добрались до Смолянинова. Федор убежал к плотнику – сказать, чтобы гроб сделал и крест. Я же с Андреем, управляющим имением, хозяйство объехал.
Через полдня меня нашел Федька:
– Готово все, княже!
Мы выехали к развалинам бывшей княжеской усадьбы.
Федор трясся на подводе с лежащим на ней гробом, прикрытым рогожей и подпрыгивающим на ухабах, и небольшим крестом с перекладиной наискосок. Он все косился на выглядывающую из-под рогожи крышку гроба, стуча зубами. Я ехал рядом на лошади, поглядывая по сторонам.
Добрались быстро, благо было недалеко.
Федор отодвинул бревенчатый щит и отпрянул – из черноты подземелья потянуло холодом. Я сбросил веревки. Федор мялся.
– Ты чего?
– Можно, я после тебя?
Я засмеялся:
– Вот уж не думал, что ты мертвяков боишься.
Федор вздохнул обреченно и перекрестился, бормоча молитву.
Мы спустились вниз. Сверху упал ком земли. Зубы Федора снова начали выдавать чечетку.
По переходам мы добрались до мрачного помещения, где так и сидел скелет в ветхих одеждах.
Я попытался вытащить стилет из спины. Не тут-то было. Скелет начал заваливаться назад, я едва успел придержать его за плечо. Федор, увидев качнувшуюся мумию с пустыми глазными впадинами и задранной бородой, побелел и отвернулся. Мне пришлось приложить усилия – грани клинка застряли между ребер.
Стилет я сунул за пояс, скорее по привычке. С пояса скелета отстегнул ножны со шпагой и прицепил на свой пояс. Лезть с оружием по узким переходам неудобно, но возвращаться сюда еще раз не хотелось.
Мы завернули скелет в холстину, что предусмотрительно взял с собой Федька. Потащили к выходу. Скелет был легок, но нести его было неудобно.
В колодце Федор выбрался наружу, я обвязал сверток веревкой, и Федька вытянул его наверх.
Затем я выбрался и сам. Не медля, мы опустили останки князя в гроб и накрыли крышкой.
– Княже, я лучше пешком пойду, лошадь под уздцы поведу.
– Федор, ты чего? Он в гробу уже!
– Вот когда его священник отпоет, да он в могиле упокоится, тогда и страхи мои пройдут.
– Ну, как хочешь.
Федор пошел по дороге, ведя лошадь с подводой, я ехал следом.
От нечего делать я вытащил из-за пояса стилет. Интересно, стилет находился в подземелье пару веков, а не поржавел даже. И чего с ним делать? Зачем я его с собой взял? По привычке, наверное, не могу оружие бросать. Хотя вот – и призрак советовал его себе оставить.
А стилет-то непростой: лезвие четырехгранное, в полторы ладони длиной, рукоять рифленая, довольно удобно в руке лежит. Навершие рукояти – с гранями.
Я механически повернул грань навершия рукояти, и оно поддалось. Занятно! Я стал крутить его дальше. Навершие отделилось и оказалось у меня на ладони. Для чего тут полая рукоятка? Я потряс ручку, заглянул внутрь. По-моему, там что-то белеет. Вытащить это «что-то» пальцем мне не удалось, и я решил заняться стилетом дома.
Наконец мы добрались до сельской церкви. А уж в храм гроб занесли холопы. Негоже князю самому этим заниматься, да еще на виду у деревни, достоинство княжеское блюсти надо.
Отпели, похоронили. Оказывается, Федор, пока плотник гроб делал, успел с холопами и могилу вырыть.
Вкопали деревянный крест, да вот только на кресте том, кроме фамилии, ничего и не было: ни инициалов, ни года рождения, ни даты смерти – просто: «Раб Божий Лосевский».
Назад в город Федор ехал довольный.
– Исполнили волю усопшего, глядишь, отвяжется теперь призрак, во снах являться не будет.
И в самом деле, после похорон минуло три дня и три ночи, и Федор спал спокойно, никто во снах не являлся.
Ну вот, одной проблемой меньше стало. Теперь поеду-ка я в Подмосковье. Надо же землицу да деревни, даренные государем, посмотреть.
Предполагая, что забот, времени и, главное, денег подарок государя отнимет немерено, я решил взять с собой Андрея. Все-таки давно на хозяйстве, глаз уже набит. Пусть проведет своего рода «ревизию» – что с полями, какие люди есть и, значит, – какие ремесла развивать надо.
Втуне я надеялся переманить его на новые земли, поскольку Андрей оказался человеком на своем месте и с головой, разворотливым, рачительным и, что очень важно, честным.
Но это позже, а пока я сидел у себя в кабинете и осматривал оружие, которым убили князя.
Я открутил навершие стилета, засунул в отверстие тонкую палочку и выудил небольшой клочок китайской рисовой бумаги. Там было всего несколько слов на латыни, из которых я понял только одно-единственное – «lupus», что в переводе означает «волк». Но сколько я ни силился вспомнить другие слова, ничего не получалось. В принципе не проблема узнать, надо только съездить к Савве, он многим языкам учен: латыни, греческому в том числе – переведет. Тем более, есть повод съездить в монастырь – не посещал давно настоятеля. Может, что дельное и подскажет.
Потом я взялся за колишемард, что отстегнул с пояса убитого Лосевского. Название оружия я слышал впервые.
Взявшись за рукоять, я вытащил клинок из ножен. Староваты ножны, кожа на них рассохлась надо к оружейнику сходить, пусть новые сделает. А вот лезвие удивило. Сам клинок прямой, как у шпаги, но необычный. От рукояти лезвие идет обычное, приблизительно до половины длины, а затем становится – причем резко, с образованием тупого угла – значительно уже и тоньше. Занятно, не встречал раньше такого.
Я вышел на середину комнаты и сделал несколько взмахов. Оружие легкое, прекрасно сбалансированное, в руке сидит удобно.
Усевшись в кресло, я задумался: почему лезвие сделано именно таким? Объяснение было одно: толстое лезвие, что шло от рукояти, должно было принимать на себя удары оружия противника, а более тонкий конец – легко проникать в щели жесткого панциря – ну, скажем, на сочленении стального грудного панциря и защиты плеча или шеи. Я повертел лезвие – у самой рукояти полустертая надпись: «оrden…» и далее неразборчиво.
Ну да, так я и предполагал: оружие немецкое, любили рыцари с оружием экспериментировать. Только почему-то не прижилось оно. Да и ничего, пусть в коллекции моей будет, в оружейной комнате, чай, каши не просит.
Утром в сопровождении Федора я снова выехал в свою вотчину. Перед выездом сунул стилет за пояс, рядом с ножом в ножнах. Почему так сделал, и сам объяснить не могу, но это обстоятельство оказалось решающим в последующих событиях.
За окраиной Смолянинова показались развалины княжеского дома, где совсем недавно из подземелья вытаскивали бренные останки князя Лосевского.
– Княже, вроде бродит кто-то у развалин.
Мы остановились, развернули коней. Свои, смоляниновские, здесь сроду не показывались, побаивались – разговоры нехорошие про место это ходили издавна.
Кто бы это мог быть?
Подъехали к развалинам, спешились. Никого не видно.
– Федор, ты не ошибся?
– Да нет же, человека видел, мужеска полу.
– Давай посмотрим.
И не успели мы отойти от лошадей на пару шагов, как из-за кустарника вышел молодой – лет двадцати пяти – мужчина. Одет не по-нашему – по-европейски. Плащ с застежкой у горла, большой малиновый берет, штанишки короткие, башмаки с бронзовыми пряжками. В голове как сверкнуло: а ведь вещал призрак про потомка князя Лосевского. Не он ли это?
– Эй! Ты кто?
У незнакомца был странный пронизывающий взгляд.
– Сами кто будете?
Встрял Федор:
– Ты перед князем стоишь, владельцем вотчины, шапку ломай да поклонись!
– Я сам княжеского рода, не пристало мне перед ровней кланяться.
Настал мой черед:
– Так ты не потомок ли князя Лосевского?
– Он самый и есть, Вацлав, князь Лосевский, – слегка наклонил голову незнакомец. Имечко-то польское – из Ливонии? Княжич как будто меня не слышал, побрел мимо нас, глядя себе под ноги.
– Ты не предка ли своего следы ищешь? Так схоронили его днями.
Княжич резко обернулся, сверкнул глазами. Ох, и неприятный у него взгляд!
– Так вы что – нашли тело?
– Скелет уж один остался в ветхом рубище. Но похоронили по-христиански, в церкви отпели. Где могила его, показать?
Вацлав промолчал, думая о своем. Похоже, слова наши его не заинтересовали.
– Значит, уже побывали там? – Он показал взглядом под землю. – А я надеялся…
Княжич пробормотал что-то неразборчиво.
– Чего говоришь-то?
– Ценности, я полагаю, присвоили?
– Все, что на моей земле, мне и принадлежит.
– Да это понятно. Но одну вещь я бы хотел заполучить.
– Какую?
– Фолиант один важный, что в сундучке малом был.
Вмешался Федька – вот неугомонный:
– Так все книги и свитки в Спасо-Прилуцком монастыре, нам они без надобности.
– Молчи, смерд.
Княжич махнул рукой, и Федька замер. Он просто застыл, как изваяние, с поднятой рукой и открытым на полуслове ртом.
– Княжич, ты на моей земле, и, хоть гостя обижать не след, я могу и нарушить обычай предков.