– Полтора месяца не носил, соскучился, – поясняет стилист, уловив мою заинтересованность. Ничего себе!
– Здорово. Тебе идет.
– Спасибо, – лучезарно улыбается он, – так какой у тебя вопрос?
Ой, вопрос… заранее чувствую себя дурой, но отпираться поздно.
– Представь себе ситуацию, – неуверенно тяну я, – что парень целует девушку… очень страстно, прямо как в кино, – я мечтательно вздыхаю, – а потом он внезапно исчезает, и от него ни слуху ни духу…
Мое мороженое превращается в кашицу, я беспрерывно помешиваю его, вымещая на нем все свое стеснение.
– В общем… значит ли это, что ему не понравилось?
Монте не отвечает, для анализа ситуации ему, вероятно, маловато информации.
– Ну, это ведь странно, если учесть, что он сам пришел и набросился с поцелуем… – нетерпеливо продолжаю я.
Фаби поворачивает голову, глядит на меня в упор и ничего не говорит.
– Хотя если он ожидал большего… – рассуждаю я, нервно сжимая стаканчик в руке, – но разве он возбудился бы, если б ему не понравилось?
– Стоп-стоп-стоп, – мы останавливаемся посередине тротуара, – давай по порядку, милочка.
Смотрю на него снизу вверх, как коротышка на жирафа. Все-таки он очень высокий, еще эти кеды на платформе…
– Итак, тот самый таинственный красавчик, чье имя ты не рассекречиваешь, поцеловал тебя?
Я киваю.
– И ему было так классно, что его рычаг любви переключился в положение «вкл»?
– Ну, вроде того… – Боже, как неловко! Гляжу на растаявшую ванильную массу в стаканчике. Рычаг любви? Мне становится смешно.
Фаби берет меня под руку и мы продолжаем идти по 14-й улице.
– Как это было? Я хочу деталей.
– Перестань. – Я опускаю голову.
– Но, дорогая, чтобы определить его настроение, я должен знать все подробности.
Я колеблюсь.
– Прекрати стесняться! Это Нью-Йорк, понимаешь? Здесь нельзя быть воздушной и беззащитной, как пушистое облачко. Набирайся твердости, она тебе пригодится.
Что ж, в его словах есть доля правды. Только вряд ли у меня получится. Я пробыла пушистым облачком целых восемнадцать лет, и сейчас нужно перестраиваться.
– Он подвез меня до дома, – рассказываю я. – Я вошла в подъезд, а он поднялся следом. Я даже не ожидала…
Поведение Роберта по-прежнему не укладывается у меня в голове.
– И знаешь… – я изо всех сил стараюсь не покраснеть, чтобы не быть облачком, – это было так… – подбираю слово, – грубо, дико. Очень страстно и…
– Круто, – помогает мне Фаби.
– Да. А потом он ушел. И с тех пор я его не видела, ничего от него не получала…
– И когда это произошло?
– В субботу ночью.
– Четыре дня. А почему ты сама не позвонишь?
– С ума сошел?! Нет.
Монте смеется и по-отечески целует меня в голову.
– Просто скажи, что ему не понравилось. Или я не нравлюсь. Так ведь? – спрашиваю я, в надежде услышать обратное.
– У мужчин так не бывает, чтобы ты не нравилась его разуму, но понравилась его члену.
– Господи, ты опять…
– Я серьезно. Он не предлагал тебе секс?
Я вспыхиваю.
– Нет, конечно.
– А ты бы хотела?
– Ты будешь обсуждать мои желания или отвечать на вопрос? – нервничаю я. Это уже слишком!
– Ханжа, – улыбается стилист. – Ладно, если серьезно, то ты правильно сделала, что не стала трезвонить ему с претензиями. Молодец. Мужчин это отпугивает, отбивает всякую охоту продолжать отношения.
– И что мне делать?
– Ничего. Если он решит повторить, то сам объявится.
– А если я случайно столкнусь с ним где-нибудь?
– Веди себя как обычно.
Ну вот. Роберт вновь оказался хозяином положения, а мне остается играть по его правилам. Так нечестно.
– Несправедливо, когда кто-то один решает судьбу двоих, – расстроенно заявляю я.
Фаби пожимает плечами, мол, что поделать, такова жизнь.
– Ты так и не ответил, почему он исчез?
– Раздумывает. Вспышка страсти произошла от его несдержанности. Ты ему нравишься, но он почему-то медлит.
– Так разве бывает?
– Пф-ф-ф, еще как. А на твоем месте я бы обзавелся красивым нижним бельем.
Я выпучиваю глаза.
– С какой стати? И у меня не уродливое белье, между прочим, – обиженно бормочу я.
– Трусики с Дональдом Даком и те хлопковые малинового цвета, конечно, милые, но для страстной ночи они не годятся.
– Что?! Ты подглядывал за мной в примерочной?! – Я готова выпрыгнуть из своих смешных трусов и вцепиться в его высокую прическу.
– О, прошу тебя. Я похож на вуайериста?
А что, нет, что ли? Я фыркаю.
– Я профессиональный стилист. Моя работа – зацикливаться на мелочах.
Так бы и врезала по его белоснежным зубам. Профессионал хренов.
– Никакой страстной ночи не будет. Сам знаешь.
– Будет. И чтобы план, который ты не первый день вынашиваешь в своей прекрасной головушке, не дал осечку, будь бдительна.
– У меня нет никакого плана!
Он смеется.
– Не знаю, что это за волшебный парень, но ты по уши… куколка. По уши…
К счастью или нет, но я простудилась, и днем в четверг меня отправили домой, чтобы я не разносила бактерии по всему этажу. Простуда обрушилась со всеми зловещими симптомами: болью в горле, насморком и, возможно, температурой, которую я не измеряла. Тетя не в курсе моих бед, так что обошлось без трагедий и выездов на дом.
Ненавижу болеть, но сейчас это весьма кстати. Отдохну от слежки за Робертом, расслаблюсь и забудусь в глубоком гриппозном сне.
С трудом разлепляю веки, сглатываю и неприязненно морщусь от режущей боли в горле. Не проходит, гадость, даже после литра медового чая и многочасового молчания. Вокруг темно, на ноутбуке мигает зеленая лампочка, монитор погас. Интересно, сколько я проспала?
Мне нужно в туалет, но я проснулась не из-за этого. Слышу звонок в дверь и припоминаю, что в моем сне происходило то же самое.
У меня лишь одна догадка: Риз каким-то образом вычислила, что я болею, и примчалась в ночь с санитарами.
Отрываю тяжелую голову от подушки и принимаю вертикальное положение. Жуткое состояние.
Лениво свешиваю ноги вниз, надеваю тапки и, на ходу протирая глаза, плетусь к двери.
Меня, как и любого ребенка, родители учили всегда спрашивать: «Кто там» и смотреть в глазок. Но сегодня я пренебрегла этим правилом и открыла наугад. Плохая, плохая девочка.
Свет от люминесцентной подъездной лампы ударяет в глаза, и я удивленно гляжу на Роберта, принимая его появление за галлюцинацию, вызванную высокой температурой.
– Нельзя не только врываться без стука, но и открывать дверь, не спросив, кто там, – поучительно говорит он и без разрешения проходит в квартиру.
Хочу сказать, что входить без позволения в чужой дом тоже нехорошо, но я все еще в замешательстве, поэтому молчу.
Это не глюк. Он здесь, красивый, как голливудская мечта, и у него в руке какой-то пакет. Заторможенно закрываю дверь и послушно шагаю за ним, стряхивая с себя остатки дремы. Блин, зачем он приехал? С ужасом осознаю, что в худшем виде мне еще не доводилось появляться перед ним. Что ж, пусть знает, с кем он целовался.
Роберт методично выкладывает из пакета какие-то коробочки. Он хмурый, как в большинстве случаев, в черном костюме и впервые в галстуке. Ого.
– Температура есть? – спрашивает он строго.
Я пожимаю плечами.
– Не измеряла.
Он хмурится еще сильнее и неодобрительно качает головой. Затем кладет ладонь мне на лоб и тут же убирает ее, а я начинаю трепетать. Не могу спокойно реагировать на его прикосновения. Да что там… даже на его присутствие.
– По-моему, не очень высокая, – говорит он и добавляет: – Иди ложись. Нечего тут торчать.
Мои брови удивленно ползут вверх.
Раскомандовался!
Эддингтон небрежно открывает коробочки, вижу, что это лекарства. Много лекарств. Потом подходит к шкафу, вытаскивает оттуда пару стаканов и тянется за чайником.
– Помочь мне хочешь, или что? – стоя спиной ко мне, недовольно бурчит он.
– Нет, просто…
– Иди. Я закончу и приду к тебе.
Мое простуженное тело покрывается мурашками. «Приду к тебе!»
Может, для него это обычная фраза, но для меня это практически начало сцены из эротического романа.
Я смиренно иду в спальню, избегая зеркала. Даже не хочу знать, насколько я страшная. Но на всякий случай быстро расчесываюсь, тщательно растираю лицо руками и ложусь под одеяло, стесняясь своей нелепой розовой пижамы в крупный белый горох. Да, это вам не прозрачное неглиже на женственных изгибах. Скорее, детский сад на бесформенной палке. Вспоминаю недавний разговор с Фаби о кружевном белье. Он точно ясновидящий.
Роберт заходит в спальню. В одной руке у него стакан, в другой чашка и таблетки.
Он плавно опускается на край кровати и протягивает мне сначала стакан. Настороженно гляжу на оранжевую жидкость.
– Выпей, вроде вкусно.
Беру у него стакан и с улыбкой спрашиваю:
– Пробовал?
– Угу, когда болел, – отвечает он, дожидаясь, пока я допью до конца. Лекарство оказывается невкусным. Но я отчего-то пью не останавливаясь, словно меня отругают, если я этого не сделаю. Карие глаза испытующе следят за мной. Допиваю и отдаю ему пустой стакан.
– Молодец, – он вручает мне пару таблеток и чашку с водой, – теперь эти.
– Надеюсь, это не яд? – иронизирую я, он криво усмехается и ждет.
Вот пристал ведь! Ладно, доктор Эддингтон, слушаюсь и повинуюсь!
Запиваю таблетки и морщусь. Они жестко царапают глотку, меня передергивает.
– Горло болит?
– Да, еще как… – жалостливо скулю я, после чего он протягивает мне еще одну таблетку.
– Эту сосать.
О небеса.
Грязномыслящая часть меня мгновенно рисует ассоциации на тему «сосания». С трудом сдерживая улыбку, кладу таблетку на язык и заливаюсь краской. Роберт лукаво улыбается, глядя на меня из-под полуопущенных ресниц, словно он догадывается, о чем я думаю.
А леденец со вкусом апельсина и мяты ничего, приятный. И явно притупляет боль.