На негнущихся ногах она подошла к стенной нише и склонилась над горшком с причудливо изогнутым деревом-бонсай. Ёмико коснулась узора на горшке – двух обезьян, сидевших на ветвях припорошенной снегом сливы, – и нижняя часть с тихим скрежетом выдвинулась ей навстречу. Этот тайник она привезла с собой из дома, и потому никто во дворце, даже из приближённых служанок, не знал о его существовании. Дед Ёмико был мастером на подобные изобретения, вот однажды и порадовал внучку, преподнеся ей в подарок деревце гинкго и горшок, который уже много лет так надёжно скрывал тайну императрицы.
Ёмико достала из тайника расписную шкатулку, нащупала с обоих её боков открывающие механизмы и нажала на них. Крышка тут же приоткрылась, и из глубины шкатулки тускло блеснула серебряная маска.
Камэ́н. Иная личина.
Она обернулась. Эйсаку сидел на окне и ждал. Он уже принял облик обезьяны, у окна лежали сброшенные им одежды. Морда его блестела в опускавшихся на дворец сумерках, и Ёмико осознала, что ничего прекраснее ей, столько лет прожившей в роскоши, давно не доводилось видеть…
– Поторопись, – сказал Эйсаку, ловко крутанувшись на месте.
И Ёмико решилась. Стоило камэн коснуться её лица, как всё вокруг резко переменилось. Громче загомонили птицы в саду, в стрёкоте сверчков стала слышна вечерняя песнь, с которой их племя приветствовало окончание дня. Ветер принёс с собой запахи людей, живших во дворце и бродивших по вечернему саду.
Но особенно ярко Ёмико ощущала исходивший от Эйсаку аромат: тяжёлый и будоражащий, как свежесть хвои после затяжного дождя.
Одним ловким прыжком она преодолела разделявшее их расстояние и уселась рядом, ощущая боком тепло, исходившее от него. Он нетерпеливо дёрнул коротким мартышечьим хвостиком и спрыгнул вниз, на черепичную крышу третьего яруса дворца, где располагались покои Тэцудзи. Ёмико последовала за ним.
Вонь она учуяла сразу, стоило им подобраться к окнам покоев сына. Запах был гнилостным и тошнотворным, словно где-то под полом давно издохло какое-то животное. Эйсаку ощерил острые клыки.
– Будь осторожна, – предупредил он. – Я не знаю, что это за тварь, но она опасна.
Шерсть на загривке Ёмико встала дыбом. Она была в ярости от того, что кто-то осмелился причинить вред её сыну. Но предостережение Эйсаку чуть охладило пыл: должно быть, существо, принявшее облик Тэцудзи, и впрямь могло оказаться серьёзным противником.
Эйсаку пробрался в комнату первым. Окно было чуть приоткрыто, и ему не составило труда раздвинуть створки пошире. Ёмико, чуть помедлив, запрыгнула в комнату следом.
В покоях принца вонь стала совсем невыносимой. Удивительно, как Ёмико не сумела учуять её в человеческом облике. Должно быть, она так давно не обращалась к силе, что почти совсем утратила чутьё.
До прихода Эйсаку она и впрямь давно не надевала камэн, хотя искушение прибегнуть к колдовству порой становилось невыносимым. Но здравый смысл всегда одерживал верх над чувствами. Столь опрометчивое желание могло подвергнуть слишком большой опасности не только Ёмико и Тэцудзи, но и жизни всех членов её семьи, оставшейся в Хокугене.
За опущенным пологом зашевелилась тень. Ёмико замерла, а Эйсаку двинулся прямо туда, где затаилась тварь.
– Вылезай, – прорычал он, подбираясь к кровати всё ближе. – Довольно ты морочил всем головы.
Полог чуть отодвинулся, и Ёмико увидела отливающий алым глаз, полный ненависти.
– Я не могу уйти, – просипела тварь. – Не могу нарушить приказ.
Лицо её исказилось, и тварь снова приняла облик Тэцудзи. Что это за чудовище? Прежде императрице не доводилось сталкиваться ни с чем подобным.
– Где мой сын? – взъярилась Ёмико. Если бы Эйсаку не встал у неё на пути, она прыгнула бы на тварь и вцепилась той прямо в горло. – Что ты с ним сделал?
– Мальчишка сбежал, обернувшись обезьяной. Такой же, как и вы.
Комната вокруг Ёмико вдруг покачнулась, и она тяжело осела на пол. Как такое возможно? Как он сумел обратиться без маски? И что теперь с ним будет, ведь без камэна сын не сможет вернуть себе человеческий облик…
– Кому ты служишь? – тем временем продолжал допытываться Эйсаку, подбираясь к твари всё ближе. Дух, скрывавшийся за пологом, нечленораздельно забулькал. Похоже, приказ запрещал ему говорить и об этом тоже.
– Возвращайся, пока тебя не хватились, – повернулся к ней Эйсаку. – А я пока постараюсь вызнать у этого торико всё, что он сможет рассказать.
Дух-пленник. Теперь ясно, отчего он так смердел. Вернувшийся к жизни против воли и вынужденный подчиняться колдуну – столь незавидную участь не пожелаешь даже злейшему врагу… Вот только Ёмико не испытывала к духу ни капли жалости. Возможно, он напал на её сына – лишь угроза жизни могла пробудить дремавшую в Тэцудзи силу и позволить без камэна обернуться обезьяной.
Перед глазами всё поплыло от вскипевших слёз, к горлу подступил комок. Теперь серебряная маска Эйсаку казалась лишь ярким блестящим пятном на фоне погружённых в сумрак покоев наследного принца. Её сына. Её бедного пропавшего сына…
– Тэцудзи жив, Ёмико, я уверен в этом, – за весь вечер Эйсаку впервые назвал её по имени, отчего на сердце стало чуть спокойнее. – И я непременно отыщу его, даю тебе слово.
Глава 8. Уми
Фигура сломленного Дзёи до сих пор стояла перед внутренним взором. Горячие слёзы отчаяния, бегущие по щекам, воспалённые от бессонницы глаза, потрескавшиеся губы… В Дзеё больше не осталось ничего от лощёного хозяина балагана – так с застарелой раны срывают прикипевшую к коже коросту, обнажая слабую и беззащитную плоть. Уми было невыносимо видеть его в изодранной и покрытой запёкшейся кровью одежде. Она запомнила его другим: свободным и смелым, не боявшимся встать на защиту самого дорогого, что у него было.
Уми крепко стиснула челюсти, чтобы сдержать слёзы. За эти годы ведьма сломала Дзёю, осквернила когда-то чистое сердце, которое билось в груди старого друга. Теперь оно было до краёв наполнено лишь ядом отчаяния и болью.
Она сама не помнила, как добралась до тюремных ворот – так глубоко погрузилась в безрадостные раздумья. Но к действительности Уми вернул звук чьих-то приближавшихся шагов.
К тому моменту она уже шла по подъездной аллее, ведущей к тюремным воротам. Солнце нещадно припекало, и Уми решила постоять немного в тени какого-то казённого здания: не то небольшого склада, не то домика, где ютилась тюремная охрана.
Но стоило ей остановиться, как идущий позади человек тоже замедлил шаг. Уми обернулась и замерла, не в силах двинуться с места от охватившего её изумления.
К ней приближался служащий тайной полиции – на фуражке блеснул свёрнутый кольцами дракон.
Когда мужчина оказался рядом, Уми поразилась тому, каким искалеченным было его лицо. Впалые загорелые щёки и высокий лоб изрыты оспинами, под глазом тянулся старый ровный шрам, вне всяких сомнений, нанесённый мечом или кинжалом. Но сильнее всего Уми поразил взгляд этого человека: тяжёлый и немигающий, будто бы способный увидеть и вытащить на свет все тайны, которые она с таким тщанием старалась уберечь.
Прежде ей не доводилось видеть его – Уми не сомневалась, что наверняка запомнила бы эту встречу. Не было его и в тот вечер в святилище Поющих Сверчков, когда они попались господину Ооно.
Что могло от неё потребоваться служащему тайной полиции? У Уми возникло отчётливое ощущение, что он не случайно нагнал её на подъездной аллее именно теперь. Неужели узнал о том, что она подкупила тюремщика, чтобы увидеться с Дзёей?
Уми невольно расправила плечи, готовясь дать отпор. Но каково же оказалось её изумление, когда полицейский вдруг замер в паре шагов, достал из кармана огрызок карандаша и записную книжку и принялся что-то спешно строчить.
«Уми Хаяси, пожалуйста, выслушай меня», – прочла она на листе, который он показал ей. Уми медленно кивнула, переводя непонимающий взгляд с записной книжки на полицейского. В тот момент её больше поразило не то, откуда этот странный человек узнал её имя, сколько способ их общения. Неужели он был немым?
Мужчина тем временем снова принялся что-то писать, и на сей раз на лице его отразилось страшное волнение, которое он, похоже, и не пытался скрыть. Рука порхала над листом так быстро, словно от скорости его письма зависело если не всё, то очень многое.
Закончив, он сунул книжицу в руки ошарашенной Уми.
«Не приходи сюда больше, – прочла она. – Пока что ты ничем не сможешь помочь пленному колдуну. В ближайшие дни ему ничего не угрожает, так что подумай о тех, над кем нависла более явная опасность. Никому из нас не удастся остановить ведьму, а она пойдёт на всё, чтобы заполучить желаемое».
Уми подняла на него потемневший от тревоги взгляд. Откуда он столько знает о ведьме… и Глазе Дракона? В самом деле, о чём ещё могла идти речь, как не о древнем сокровище, на которое нацелилась госпожа Тё?
От серьёзного и пронзительного взгляда мужчины Уми сделалось совсем неуютно, и она поспешила вернуть ему записную книжку.
– Ничего не понимаю, – пробормотала Уми, постаравшись сделать вид, будто её нисколько не поразили его слова. – Кто вы вообще такой?
– Тот, кто хочет помочь, – от шёпота мужчины по телу пробежал холодок. Голос его показался Уми каким-то нездешним, даже чуждым, словно доносился из самых глубин земли. Почему же он потратил столько времени на написание записки, если всё-таки мог говорить?
В глазах собеседника мелькнул и тут же пропал синий отблеск. И в этот миг Уми стало по-настоящему страшно. Она не сомневалась в том, что увидела.
Этот человек – колдун. Колдун на службе у тайной полиции!
Но поразмыслить над этим открытием Уми не успела. Раздался надрывный шелест бумаги – то служащий тайной полиции вырвал из записной книжки исписанный лист. Вложив его в руку Уми, он учтиво склонил голову, а затем поспешил обратно, откуда явился.