– Она боялась, всё время боялась, что мы сбежим. Ведьма не так всесильна, как хотела казаться. Дзёю она опаивала своими зельями, пока он не позабыл самого себя, а меня держала в облике, подвластном её воле. Хотя он напугал тебя, именно твоё присутствие помогло пробудиться от многолетнего сна, в котором я пребывала…
Слабый голос вдруг оборвался, и мать с тяжёлым вздохом смежила веки. Должно быть, колдовство, через которое говорил ветер, отняло у неё последние силы.
Уми же сидела, уставившись в одну точку, и пыталась осознать услышанное. До неё медленно доходило, о чём говорила мать. Выходит, те куклы из балагана, нагнавшие на неё столько жути, и впрямь не просто так показались похожими на настоящих людей – они были ими.
Подумать страшно, сколько лет мать провела в полной неподвижности, не в силах сказать ни слова и даже шевельнуться. Это сполна объясняло, почему она была такой ослабевшей и истончившейся. Долгие годы, проведённые под заклятием ведьмы, не могли пройти бесследно.
А остальные заколдованные «куклы», что сталось с ними? Уми чувствовала, что в этом деле не обошлось без вмешательства господина Ооно и её отца. С помощью якудза тайная полиция наверняка могла ещё долго держать такую страшную находку в секрете от всех – до тех пор, пока в Ганрю не улягутся волнения после бойни в балагане.
При мыслях о случившемся на смену жалости к матери пришёл гнев. Тому, что сотворила ведьма с её близкими и со всеми жителями Ганрю, не было прощения.
А в следующий миг стало горько от осознания собственного бессилия. Как бы Уми ни хотелось отомстить госпоже Тё, она ничего не могла ей противопоставить. Если даже отец и дядюшка, глава клана Аосаки и градоправитель Ганрю, спасовали перед ведьмой, то что могла сделать она – неполноценная колдунья, в которой даже способности к магии толком не раскрылись?
Уми вздрогнула, озарённая неожиданной догадкой. Теперь, когда она узнала о силе матери, всё потихоньку начинало вставать на свои места. Наверняка мать неспроста решила стать заложницей ведьмы вместо неё. Быть может, она хотела спрятать до поры саму Уми, чтобы Тё не смогла добраться до неё и дремавшей в ней силы.
Но с расспросами пока придётся повременить. Утомлённая, мать лежала с закрытыми глазами. Дыхание спящей стало мерным и глубоким, и Уми не решилась её потревожить. Сейчас матери нужно восстанавливать силы. Если после того, что ей довелось пережить, вообще когда-нибудь удастся оправиться… Но о подобном исходе Уми предпочитала не думать, чтобы окончательно не упасть духом.
Она усиленно гнала от себя все мысли о том, что у них с матерью осталось не так много времени, как она надеялась поначалу. Уми и представить не могла, в каком плачевном состоянии была Миори, как много она пережила, находясь столько лет во власти ведьмы.
Покидая комнату, Уми дала себе слово, что обязательно поквитается с госпожой Тё. Приложит все усилия, чтобы ведьме не достался Глаз Дракона.
Владыка свидетель, если у отца и дядюшки не хватило духу отомстить ведьме за все годы унижений, через которые прошли их семьи, это сделает Уми. Она заставит ведьму сотню раз пожалеть, что та вообще сунулась в Ганрю.
Лишь почувствовав соблазнительные запахи, доносившиеся с кухни, Уми поняла, насколько голодна. Последний раз они ели вместе с Тэцудзи, когда тот утащил письма из отцовского стола, а с той поры прошло уже много времени.
Одна из служанок, хлопотавших на кухне, с нескрываемым изумлением посмотрела на Уми, когда та велела найти что-нибудь из съестного.
– Но ведь уже совсем скоро обед, молодая госпожа Хаяси, – робко попыталась возразить девушка.
– Сегодня я хочу поесть в саду, – объявила Уми. – Одна.
На это служанке ответить было нечего. Пока она собирала всё, чем не стыдно накормить господскую дочь, Уми прихватила кувшинчик с вином из отцовских запасов. После всего, что она сегодня узнала, не помешает немного прийти в себя. И хотя бы на время позабыть о событиях прошлого, последствий которых было уже не изменить.
Когда служанка отвернулась, Уми незаметно бросила в печь связку писем, которые до сей поры так и прятала в рукаве, и с мстительным удовлетворением наблюдала за тем, как сворачивается и тлеет бумага.
Если бы с такой же лёгкостью можно было уничтожить ведьму Тё, сердце Уми обрело бы долгожданный покой…
Обосновавшись на берегу пруда и не заботясь о том, что её может увидеть кто-то из братьев клана или прислуги, Уми откупорила вино и сделала большой глоток прямо из кувшина. Оно обожгло горло и приятным теплом свернулось в груди. Чтобы не захмелеть, Уми поспешила закусить свежей мясной булочкой, которыми торговал старик-лоточник у моста Нагамити. Стряпнёй на кухне усадьбы занимались только по большим праздникам, потому булочки эти покупали так часто, как представлялся случай.
Исходившая от воды прохлада помогла остудить воинственный пыл и вернуть ясность разума. Обитавшие в пруду водные сущности так и не показались. То ли затаились на глубине, ожидая, пока Уми сама к ним обратится, то ли занимались иными делами, не имевшими к ней касательства.
В этот час сад пустовал, чему Уми была только рада. День ещё даже не начинал клониться к вечеру, а она уже чувствовала навалившуюся на плечи усталость. Казалось, за эти несколько часов будто прошла целая жизнь, полная горьких осознаний и предательств, примириться с которыми у Уми пока недоставало сил…
Но долго её уединённая трапеза не продлилась. Раздавшийся неподалёку мелодичный звон медных колец возвестил о возвращении Ямады. Вскоре монах молча опустился рядом на поросший травой берег пруда и бережно положил посох по правую руку от себя.
Уми покосилась на него. Человека постороннего напускное умиротворение Ямады, вероятно, и могло бы сбить с толку, но она заметила, как крепко загорелые пальцы смяли ткань рукавов, как между тёмными бровями залегла едва заметная морщинка.
Похоже, не у неё одной выдалось нелёгкое утро.
– Держите, – она протянула Ямаде початый кувшин. – Вижу, вам сейчас тоже не помешает.
Монах понюхал содержимое кувшина и с удивлением уставился на Уми.
– Пейте-пейте. И булочки попробуйте, они хороши.
На краткий миг Уми показалось, что Ямада откажется. В самом деле, вдруг обеты, которые он принёс, запрещали выпивать?
Но Ямада, поблагодарив сдержанным кивком, сделал несколько глотков. Уми невольно засмотрелась на то, как опускается и снова поднимается кадык на его крепкой шее.
– И дышать стало чуть легче, не правда ли? – невесело усмехнулась Уми, когда Ямада вернул ей кувшин.
Она почувствовала на себе его внимательный взгляд.
– Я рад, что вам уже лучше, но всё же, пожалуйста, не усердствуйте с вином. Про́клятая метка-татари отняла у вас много сил. Нужно время, чтобы восстановиться.
Несмотря на усталость, сквозившую в голосе монаха, в словах его чувствовалось искреннее участие. Пожалуй, только это и заставило Уми не ощутить раздражения от непрошенного совета.
Она повернулась к нему, и их взгляды встретились. Но в чуть прищуренных глазах Ямады Уми не увидела ни следа ожидаемой жалости или затаённого беспокойства – там сияла лишь светлая и ничем не замутнённая радость. Так обычно дети радуются появлению солнца на небе после затяжного дождя…
То ли вино ударило в голову быстрее, чем рассчитывала Уми, то ли дело было в чём-то ином, но лицо начало гореть. Опасаясь, что Ямада заметит перемену в её настроении, Уми поспешила отвернуться к пруду.
– Сегодня исключительный случай, – ответила она, стараясь не сболтнуть лишнего. Не стоило нагружать Ямаду подробностями их семейной трагедии, к которой он не имел ни малейшего отношения.
Но он, похоже, всё-таки почувствовал оставшуюся между ними недосказанность.
– Я могу чем-то помочь?
Не сумев сдержать горечи в голосе, Уми проговорила:
– Боюсь, повернуть время вспять не под силу огненному колдуну. Только это могло бы хоть что-то изменить.
Она вдруг встрепенулась, озарённая неожиданной мыслью, и подалась Ямаде навстречу.
– Вы же служитель Дракона, вас наверняка многому учили. Скажите, как помочь тому, кто всё потерял? Как вернуть человеку надежду и желание жить?
Поначалу Ямада откровенно смешался. Он невольно отшатнулся и опустил глаза, а пальцы ещё сильнее принялись теребить рукава. Но вскоре ему удалось совладать с собой и придать лицу прежнее спокойствие.
– Следует прежде отрешиться от всех радостей и горестей этого мира и отыскать в своём сердце ту цель, ради которой живёшь. Которая, словно свет путеводного фонарика, ведёт тебя даже сквозь пелену беспросветных и тёмных дней.
Ямада замолчал, уставившись на блики, игравшие на поверхности пруда. Лишь теперь Уми осознала, что слушала его затаив дыхание.
– У вас есть такая цель?
– Была когда-то. – Отчего-то теперь улыбка, заигравшая на губах Ямады, показалась Уми очень печальной. – Но иногда они меняются или перестают быть настолько важными, как прежде. И тогда нужно всё начинать сначала: прислушиваться, искать и продолжать двигаться вперёд, что бы ни случилось.
– Нужно иметь очень крепкую волю, чтобы так жить, – покачала головой Уми, чувствуя, что её цель сегодня утром развеялась над Ганрю вместе с прахом названного дядюшки.
– Скорее здесь важно другое: умеешь ли ты говорить себе правду или предпочитаешь жить во лжи.
– А если ты настолько сроднился с ложью, что уже просто не представляешь, как можно иначе? – хмыкнула Уми.
Ямада тяжело вздохнул и погрузился в раздумья. И Уми, скосив глаза, невольно залюбовалась безмятежностью его облика.
Светлые одежды – пускай и видавшие виды, но всегда чистые. Короткие тёмные волосы, едва проклюнувшиеся на бритой голове. Уми с трудом сдержала дурной порыв протянуть руку и провести по ним пальцами – мягкие или нет? Крепкие загорелые руки с проступающими под кожей жилами: такие не боятся мозолей и тяжёлой работы. Но пальцы длинные и красивые, утончённые даже…