Эта неожиданная дурная мысль настолько развеселила принца, что он едва слышно прыснул. Однако ни Ямада, ни Уми не спешили разделять его веселья. Якудза всё ещё хмуро сидела, невидящим взглядом уставившись на воду, а монах то и дело косился на неё, будто хотел что-то сказать и не мог набраться решимости.
Раскрыть рта Ямада так и не успел. Со стороны усадьбы Уми окликнул какой-то мужчина средних лет, и она, недовольно закряхтев, поднялась и зашагала к нему.
На лице монаха отразилась сложная смесь чувств – от досады до облегчения. Но чем была вызвана перемена в его настроении, Тэцудзи не знал – да и, признаться, не хотел даже об этом задумываться. С него довольно было и того, что Ямада, глубоко погрузившись в размышления, не заметил, как Тэцудзи сделал нескромный глоток из кувшина с вином, а потом доел соленья, до которых не успела добраться Уми. В мартышечьем обличье его постоянно мучил голод, и справляться с ним Тэцудзи пока не научился.
Жуя морковку, принц невольно прислушался к голосам Уми и окликнувшего её мужчины. Они так и стояли у веранды, в тени дома, думая, должно быть, что никто их разговора не услышит.
– …понимаю, что мне следовало явиться гораздо раньше, но ваше состояние внушало тревогу всему клану, – говорил мужчина. Голос у него был с характерной хрипотцой курильщика, но неприятным Тэцудзи его бы не назвал.
– Сейчас беспокоиться не о чем, мне уже гораздо лучше, – поспешила заверить его Уми. Речь её снова стала внятной и чёткой; похоже, она была не так пьяна, как Тэцудзи показалось поначалу.
– Рад слышать. Касаемо вашего поручения: мне удалось поймать человека, которого мы с Сибатой выслеживали от сгоревшего святилища Луноликой Радуги. Я повязал его, и мы убрались из балагана как раз до того, как там началась заварушка.
– Отлично сработано! Где он сейчас?
– Я держу его на складе под присмотром пары ребят, которым можно доверять. Но мне не удалось вытянуть из него ни слова: ни имени, ни каких-либо сведений о поджигателе. Не скрути того так кстати тайная полиция, боюсь, этот доходяга так бы и отмалчивался. А так при нём кто-то из парней сболтнул, что хозяина балагана схватили, и наш пленник сразу заговорил. Вот только…
Якудза вдруг замялся, словно ему было неловко продолжать. Уми в нетерпении подалась вперёд.
– Он выдвинул какие-то условия?
– Всего одно. Сказал, что дальше будет говорить только с вами.
Уми не отвечала. С того места, где сидел Тэцудзи, ему не было видно выражения её лица. Он даже перестал жевать, чтобы ничего не упустить.
Наконец, когда Тэцудзи показалось, что молчание затянулось, Уми всё-таки спросила:
– Он прямо назвал моё имя?
– Да, – теперь в голосе якудза слышалась тревога. – И я сразу отправился сюда.
Налетевший с реки ветер заглушил последние сказанные Уми слова. Но судя по тому, что её собеседник откланялся и поспешил прочь, их разговор был окончен. Сама же девушка медленно направилась обратно – лицо её казалось задумчивым, но прежнее выражение тяжёлой безнадёжности сменилось решимостью.
Тэцудзи замер над опустевшими мисками, но Уми, похоже, не заметила, что он приговорил остатки её обеда. Ямада по-прежнему сидел у пруда, но теперь поза его излучала не привычное спокойствие, а напряжение, от которого Тэцудзи стало совсем уж не по себе.
В следующее мгновение Ямада встрепенулся и поднял голову. Глаза его сузились, высматривая что-то в вышине среди покачивавшихся на ветру сосен, а ноздри затрепетали, будто чуяли надвигающуюся опасность.
Шерсть на загривке Тэцудзи встала дыбом, а внутри зашевелилось нехорошее предчувствие – словно струна кото, невзначай тронутая пальцем и издавшая не самый приятный звук.
– Что это? – прошептал Тэцудзи. Беспокойство внутри нарастало, но объяснить его природу принц не сумел бы, даже если бы очень постарался.
– Ёкай, и притом очень сильный, – звонким от напряжения голосом ответил Ямада. – Давно я не ощущал такого мощного биения ки.
Уми принялась озираться вокруг, словно неизвестный дух вот-вот мог нагрянуть с любой стороны.
– Без дозволения О-Кин ему сюда не пробраться, – возразила она. – А если он всё же попытается, то на себе ощутит её гнев.
Тэцудзи озадаченно уставился на неё. Кто такая О-Кин и почему сильный дух должен её испугаться?
Когда напряжение в воздухе стало почти осязаемым, словно над ними нависла большая грозовая туча – хотя на деле на небе не было ни облачка, – со стороны усадьбы вдруг донёсся перестук черепицы.
Будто кто-то перебирал по ней исполинскими когтями.
Вся троица дружно повернулась к дому. С виду всё было как прежде, но Тэцудзи успел заметить, как возле одного из окон на втором этаже мелькнуло и тут же исчезло что-то белое, похожее на длинный лисий хвост…
– Он уже внутри, – ошарашенно выдохнул Ямада.
Не успел монах договорить, как Уми сорвалась с места. Тэцудзи и помыслить не мог, что женщины умеют так быстро бегать. Миг – и спина Уми скрылась за раздвижной дверью. Охнув, Ямада поспешил за ней – кольца на посохе тревожно звенели в такт его размашистым шагам.
Не желая оставаться у пруда в одиночестве, Тэцудзи поскакал следом. В борьбе с сильным ёкаем толку от него будет немного, но лучше оказаться в гуще событий, чем отсиживаться в дальнем углу и гадать, чем закончится столь неожиданное столкновение.
Стоило принцу оказаться внутри, как его поразила глубокая тишина, опустившаяся на усадьбу. Куда подевались якудза и вся прислуга? Тэцудзи принюхался. Вокруг витали отчётливые запахи живших здесь людей, но они ощущались какими-то приглушёнными, словно никого не было здесь вот уже несколько дней кряду. Что казалось совершенно невозможным, ведь ещё совсем недавно дом был полон народу.
Тэцудзи насторожила эта неожиданная перемена, и потому вглубь усадьбы он продвигался с куда большей осторожностью. Вдруг пробравшийся сюда ёкай успел что-то сделать с её обитателями?
– Какого демона, О-Кин? – голос Уми, звеневший от едва сдерживаемого гнева, прорезал тишину не хуже пистолетного выстрела. – Пропусти меня!
– Этому должно быть какое-то объяснение, – пытался успокоить её Ямада. – Не так ли, госпожа дзасики-вараси?
Только добравшись до лестницы, откуда доносились голоса, Тэцудзи увидел сидевшую на самой нижней ступеньке девочку лет пяти, облачённую в яркое, расписанное цветами кимоно. Одну ножку она подогнула под себя, а второй легкомысленно болтала в воздухе, не доставая до пола. Однако взгляд её тёмных глаз был настолько внимательным и цепким, что у Тэцудзи не осталось ни малейших сомнений: перед ним вовсе не человеческий ребёнок.
Вот почему Уми так рассчитывала на помощь и защиту этой О-Кин – она была домовым духом.
– Он не причинит никому вреда, – проговорила ёкай, но сделала это с такой неохотой, словно каждое слово давалось ей с невероятным трудом. Голос у неё оказался низким и звучным, словно у взрослой женщины.
– Ты так в этом уверена? – слова Уми были полны яда, но ёкай и бровью не повела. Лишь скрестила крохотные ручки на груди и проговорила:
– О-Кин может пропустить тебя, Уми Хаяси. Но выдержит ли твоё беспокойное сердце бремя ещё одной тайны?
Последние слова ёкай, похоже, привели Уми в бешенство. Её взгляд, и без того надменный и тяжёлый, теперь полыхнул таким ярким и страшным огнём, что на короткий миг Тэцудзи показалось: сейчас она найдёт в себе силы оттолкнуть пытавшегося удержать её Ямаду и набросится на духа.
Но следом в лице Уми что-то резко переменилось и дрогнуло. Больше не тратя время на разговоры, она перемахнула через ступеньку, на которой сидела О-Кин, и понеслась наверх.
Ёкай не стала её удерживать: лишь едва слышно вздохнула и прикрыла глаза крохотной кукольной ладошкой. И этот жест, полный смирения и бесконечной усталости, отчего-то поселил в сердце Тэцудзи глубокую жалость к ёкай.
Кольца на посохе Ямады больше не звенели, и сам монах будто бы застыл, готовый сорваться следом, когда в том возникнет надобность. И без того тонкие губы его сжались в линию, скулы и подбородок напряглись.
Какое-то время он и Тэцудзи прислушивались к тихим шагам Уми, доносившимся со второго этажа. Когда чуть скрипнули раздвижные двери, Ямада крепче стиснул посох – да так, что на загорелой руке проступили синеватые жилы.
Тэцудзи же в любой момент готов был броситься бежать куда подальше. Чуждое и тревожное присутствие сильного духа стало ощущаться более явственно, будто бы подавляло волю…
Не прошло и нескольких мгновений, как до их слуха донёсся сдавленный вскрик Уми, а следом – звук падения чего-то тяжёлого. Ямада и Тэцудзи поспешили наверх, мимо О-Кин, которая всё так же сидела на ступеньке, опустив глаза. Ёкай за ними не последовала. То ли и впрямь верила, что пробравшийся в усадьбу дух не имел злых намерений, то ли не хотела вмешиваться.
Уми нашлась в дальнем конце коридора. Она застыла на пороге комнаты, из которой сильно пахло лекарствами и чем-то тёмным, от чего Тэцудзи захотелось оскалить зубы и защищаться до самого последнего вздоха. Глаза её были широко раскрыты, а лицо, прежде раскрасневшееся от гнева, теперь казалось белее маски ведьмы из балагана. Обеими руками Уми сжимала револьвер, направленный на кого-то, кто находился в комнате. Губы её дрожали, но руки держали оружие крепко.
И отчего-то Тэцудзи был уверен: если она выстрелит, то не промахнётся.
Ямада подоспел первым и, заглянув в комнату, выставил посох перед собой.
Подбежавший следом Тэцудзи с опаской заглянул внутрь. Бо́льшая часть комнаты, судя по всему, некоторое время назад была отгорожена ширмой. Теперь же та валялась на полу, словно отброшенная кем-то за ненадобностью. Похоже, звук её падения они и услышали, стоя у лестницы.
В дальней части комнаты на футоне лежала болезненного вида женщина – это от неё исходил тот страшный запах, который Тэцудзи учуял ещё в коридоре. А рядом с ней, держа тонкую бледную руку в ладонях, сидел мужчина с испещрённым оспинами и шрамами лицом.