– Ты прав, колдун. – Несмотря на очевидную попытку Дзёи показать своё превосходство, монах не поддался на провокацию и перешёл сразу к делу. – Расскажи мне всё, что знаешь о ведьме в белой маске.
К тому времени к ним снова присоединилась Уми. В маленьком деревянном ведёрке с отбитым краем она принесла немного воды и поставила подле Дзёи. Он по-прежнему был в одном нижнем кимоно, но Уми, словно и не заметив его непотребного вида, удалилась в противоположный конец комнаты и склонилась над заплечной сумой, в которую принялась укладывать свёрток с рисовыми колобками.
Живот свело от голода, но Дзёя сознавал: придётся потерпеть. Если его снова поймают, то урчащий живот станет наименьшей из проблем.
От превратившейся в лохмотья одежды Дзёя с треском оторвал наиболее чистый кусок ткани и щедро смочил его водой из ведра. Отвечать монаху он не торопился, а тот ничем не выдавал своего нетерпения: словно статуя древнего божества, он неподвижно возвышался за спиной Дзёи. Лишь однажды кольца на его посохе тихо бряцнули, но потом всё снова затихло.
Уми тоже молчала. Закончив с заплечной сумой, она тихо уселась подле неё – с того места, где стоял Дзёя, он видел лишь сосредоточенный и хмурый профиль девушки.
– Понятия не имею, зачем тебе это, – наконец соизволил заговорить Дзёя. Хотя некоторые домыслы на этот счёт у него всё же имелись, он, словно опытный игрок, не спешил раскрывать все карты разом. Торопливо обмывая рану и то и дело морщась от боли, он продолжал: – Но мой тебе совет: если есть возможность сбежать от этой женщины как можно дальше, воспользуйся ею. Воспользуйся и, демоны тебя разорви, радуйся, что отделался так легко.
– Боюсь, легко уже не получится, – последовал тихий ответ, и Дзёя с удивлением покосился на монаха. Возникшие на его счёт подозрения после этих слов стали лишь крепче. Но чтобы убедиться наверняка, следовало разговорить этого верзилу. Вытянуть побольше, прежде чем делать окончательные выводы.
– Ла-адно, так и быть, – закатил глаза Дзёя. – В благодарность за своё чудесное избавление я поделюсь с тобой наблюдениями. Итак, загибай пальцы. Во-первых, не давай ей испробовать своей крови. Так она получит над тобой контроль.
– Как над жителями Ганрю, – с пониманием пробормотал монах. – Что ещё? Ты был её учеником много лет и знаешь лучше, чем кто бы то ни было. Есть у неё слабости?
Дзёя с горечью хохотнул.
– В этом балагане я был кем угодно, но только не её учеником. Мальчиком на побегушках? Да. Верным и запуганным слугой, на котором можно срывать злость? Определённо! Но знаешь, что я тебе скажу, монах? – с этими словами Дзёя в сердцах отбросил мокрую окровавленную тряпицу в сторону. – За всё время никогда и никому она не показывала своего настоящего лица. Человеческого лица. Понимаешь, о чём я толкую?
Монах, похоже, понимал. Лицо его окаменело, черты стали более жёсткими и острыми – о такие можно и порезаться ненароком.
– С каждым годом она всё реже снимала свою маску, – продолжал распаляться Дзёя. Прежде ему не с кем было поделиться своими наблюдениями, и потому теперь он втайне радовался, что может облегчить душу подобными признаниями. – Если раньше я сомневался, то теперь почти уверен, что именно в этой маске всё дело. И тогда, в балагане, когда я впервые решился в открытую дать ей отпор, первым, на что нацелилась моя цепь – нацелилась чисто по наитию, я не давал ей такого приказа, – стал именно этот прокля́тый кусок лакированного дерева…
– Заканчивайте, – холодный голос Уми оборвал его раскалённый поток мыслей, и Дзёя тут же застыл, тяжело дыша.
Как ни горько было признавать, но она права. Теперь времени у них не осталось ни на пустые разговоры, ни даже на радость, которой должна была сопровождаться долгожданная встреча двух старых друзей.
Неужели Уми обижена на него за то, что он поначалу не узнал её? Или причиной её бледности и подавленности было нечто иное? Дзёе хотелось расспросить, но он не был уверен, что Уми станет с ним откровенничать. Не в присутствии монаха так уж точно.
В конце концов, она и так сделала для него гораздо больше, чем он мог надеяться.
– Я рассказал тебе всё, что знал, монах, – невесело усмехнулся Дзёя, пряча семейный портрет за пазухой. – Молись, чтобы ваши с ведьмой пути больше никогда не пересеклись, и будет тебе счастье.
На это монах ничего не ответил – лишь понурил голову, погрузившись в раздумья.
Когда Дзёя, неловко перевязав рану на ноге (для этого пришлось изорвать старое нижнее кимоно), затянул пояс на штанах-хакама, Уми вручила ему довольно увесистую заплечную суму.
– Нобору выведет тебя из города, – проговорила она. – Я показала ему самый безопасный путь, но идти вы должны сейчас, пока тайная полиция не оцепила все выезды из Ганрю.
Словно заслышав её слова, на пороге лачуги, где они укрылись, возник Нобору, тоже с сумой за спиной.
Дзёя с трудом сглотнул подступивший к горлу комок. Даже несмотря на всё содеянное, оставались ещё люди, которым не наплевать, что с ним станется…
Он наклонился к Уми и обхватил её ледяные ладони. Тонкие и хрупкие, но всё же не по-женски сильные. Впервые с момента их сегодняшней встречи она посмотрела прямо, не отводя взгляда. На дне её глаз блеснуло и тут же исчезло отражение какой-то давней затаённой тоски, от одного вида которой у Дзёи защемило сердце.
Ему вдруг захотелось прижать её к себе – так крепко, насколько достанет сил. Но он не решился. Задавил в себе этот порыв, не дав ему окрепнуть.
– Как я могу отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделала?
– Просто живи. – На короткий миг лицо Уми приобрело прежнее живое выражение, но оно потухло быстрее, чем слабый огонёк светлячка безлунной ночью. – И сдержи своё слово.
Дзёя нахмурился. Похоже, он только что узнал, кто надоумил того полицейского взять с него клятву оставить поиски Глаза.
Но вопрос был в другом: откуда о сокровище знала сама Уми? Как и в служащем тайной полиции, ничто не выдавало в ней одержимую поисками Глаза Дракона. Во взгляде не читалась жажда завладеть силой Сэйрю, пальцы не подрагивали в нервном ожидании, когда смогут прикоснуться к источнику древней магии, равной которой не было во всём Тейсэне.
Вывод напрашивался только один. Уми каким-то образом оказалась знакома с хранителем – тем старым каннуси, который в самый последний момент так хитро обыграл его и где-то спрятал Глаз. Откуда, как не от него, она могла услышать об этом сокровище? Если бы не госпожа Тё, Дзёя и сам бы до конца своих дней оставался в неведении.
Ещё и этот монах со своими расспросами… Теперь Дзёя знал наверняка, откуда дует ветер. Будто бы разрозненные кусочки разбитой чаши наконец сложились в единое целое.
Все эти мысли вихрем взметнулись в одержимом сознании, и Дзёя понадеялся, что ни единого их отголоска не отразилось на его лице. Не желая больше испытывать судьбу, он склонил перед Уми голову – всё-таки она многое сделала для него и многим рисковала – и зашагал следом за Нобору.
Ни монах, ни Уми больше ничего ему не сказали. Признаться, Дзёя ни на что и не рассчитывал.
Перед тем как миновать скрипучие ворота, Нобору нахлобучил Дзёе на голову видавшую виды соломенную шляпу.
– Госпожа Хаяси ска-азала, чтобы вы её н-не снимали. На неё наложены чары для отв-вода глаз – так та-айная полиция вас не узнает.
Дзёя удивлённо вскинул брови.
– Разве так говорят о молодой госпоже, Нобору? – с укоризной покачал головой он, пока они брели вглубь проулка. Из-за раненой ноги Дзёя чувствовал себя немощным стариком. – Видимо, я и впрямь непростительно мало времени уделял твоему образованию.
Нобору лишь всплеснул руками.
– Н-но ведь м-мать госпожи Хаяси ско-ончалась этой ночью. Так что зва-ание хоз-зяйки дома и госпо-ожи перешло к её ед-динственной дочери.
Дзёя ничего на это не ответил, погрузившись в размышления. Слова Нобору объясняли столь резкую перемену в состоянии Уми. Как тот, кто безвозвратно потерял всю семью, Дзёя не мог не сочувствовать давней подруге и не преисполниться уважения к её стойкости. Ведь, невзирая на собственное горе, Уми не забыла о данном обещании и помогла ему.
«Просто живи и сдержи своё слово», – такими были последние её слова. Будто бы они больше никогда не увидятся. Словно она навсегда прощалась с ним, желая оставить в прошлом не только общую трагедию, но и дружбу, что когда-то их связывала крепче любых родственных уз.
Но Дзёя не желал так просто с этим мириться. Уми – последний человек в этом прокля́том городе, который помнил его настоящего и от всего сердца сожалел о произошедшем. Сможет ли он оставить её вот так просто? Она ведь много раз снилась ему – красивая девочка с печальными глазами. Только тогда Дзёя не помнил, что она была неотъемлемой частью его прошлого, которое он так жаждал вспомнить. Думал, что она – лишь очередное бесплодное порождение его фантазий.
Следуя за Нобору по извилистым и запутанным переулкам не самой благополучной части Ганрю, Дзёя один за другим воскрешал в памяти те сны. Вспоминал, как на берегу реки он спас маленькую Уми от напавшего на неё серокожего ёкая со щербатой пастью. Тогда неожиданно пробудившаяся где-то в глубине его существа сила наполнила Дзёю до самых кончиков пальцев – и маленький кинжальчик, который подарил отец, стал поистине смертоносным оружием. Напоённый гневом пробуждённой колдовской силы, он поразил духа в самое сердце – и того тут же поглотили жадные воды Ито. И как после он утешал Уми и говорил, что с этого мига всегда будет защищать её – и больше ни ёкай, ни человек не посмеют навредить его подруге.
Вспомнилось ему и то, как они с Уми забрались на ветви старой раскидистой ивы. Как сандалия соскользнула с его ноги, и как после они неожиданно столкнулись с духом того дерева, который много поведал им о мире…
Особенные дети, которых сторонились их сверстники. Они поклялись всегда быть рядом, чтобы не давать себя в обиду. Дали слово помогать друг другу, что бы ни случилось, куда бы их ни завела жизнь.