К тому моменту, когда Уми снова спустилась в приёмную отца, где сегодня устроили поминальный ужин, все гости уже разошлись – даже бабушка Абэ, с которой она успела перемолвиться лишь парой слов. Ямады, Тэцудзи и каннуси Дзиэна нигде не было видно, и это наполнило сердце Уми тревогой, но по зрелом размышлении она прикинула, что сможет нагнать их у окраины Ганрю. Им придётся перебраться на другую сторону реки Ито в Фурумати, старую часть города. А оттуда в горы вела всего одна дорога. Разминуться им точно не удастся.
Ободрённая этой мыслью, Уми остановила свой взгляд на единственном человеке, который по-прежнему оставался в комнате. Отец задумчиво склонился над чаркой с вином. Лишь оказавшись рядом с ним и ощутив вязкий алкогольный дурман, Уми поняла, что он был пьян.
Скривившись от досады, она опустилась напротив него. Уми не знала, в ком была разочарована больше: в отце, который в такой день не смог сдержаться и поддался слабости, или в себе – за то, что была занята мыслями о побеге и не уследила за его обильными возлияниями.
С другой стороны, от кого она унаследовала своё упрямство, как не от Итиро Хаяси? Вряд ли Уми удалось бы убедить его остановиться, особенно при гостях, в присутствии которых негоже поучать родного отца.
Так что прочь все сожаления! Отец сейчас здесь, перед ней, живой и здоровый – пускай и пьяный. Быть может, наутро он и не вспомнит об их прощании, но это уже не имело значения. Уми не смогла бы уйти, не увидев его напоследок. Единственного близкого человека, который у неё ещё остался…
– А-а, вот и ты. – Глаза отца блестели ярче обычного, а на щеках горел нездоровый румянец. – Как тебе к лицу эт-то кимоно, ты бы з-знала…
Он крякнул и собрался было долить себе ещё вина, но Уми мягко перехватила кувшинчик из непривычно слабых пальцев и наполнила чарочку. Раз отец уже пьян, от ещё одной точно не случится беды.
– Заб-ботливые дети – отрада для родителей, – с назидательным видом изрёк отец и разом опрокинул в себя всё налитое. – Ос-собенно когда этих самых родителей стало ровно вп-половину меньше.
Уми замерла, надеясь, что отец был слишком занят поиском кувшинчика, который она ему так и не вернула, и потому не заметит, как у неё задрожали руки.
– Куда собр-ралась такая красивая? – отец навалился локтями на столик, чтобы наклониться к ней поближе.
– На бон-одори, – степенно ответила Уми. – А вам следует пойти и отдохнуть. Сегодня был… тяжёлый день.
– Эт верно. П-пожалуй, так и сделаю, – рьяно закивал отец, отчего Уми стала всерьёз опасаться, не закружится ли у него голова.
– А ты давай не допоздна, – погрозил он ей пальцем, когда ему наконец удалось более-менее твёрдо встать на ноги.
– Разумеется, – растянула она губы в искусственной улыбке, которая не обманула бы Итиро Хаяси, будь он трезв. Но заметно окосевший от выпитого отец подвоха так и не заметил.
Убедившись, что он благополучно добрёл до своей спальни, Уми поспешила наружу, стараясь не обращать внимание на дурное предчувствие, ледяным обручем сковавшее сердце.
Предчувствие, что эта их встреча с отцом была последней…
У ворот для прислуги, где они с О-Кин условились встретиться, Уми столкнулась с Нон, которая при виде неё удивлённо всплеснула руками.
– Когда вы успели переодеться? – на лице Нон читался явный укор. – Отчего не позвали меня?
– Хотела сама научиться завязывать пояс, – не поведя бровью соврала Уми.
Нон с недоверием заглянула ей за спину, и её глаза расширились от изумления.
– Надо же, какой изящный и ровный получился бант! – поразилась она.
В этот миг со стороны кухни показалась О-Кин в своём новом обличье. Рядом с ней семенила Томоко, не сводя с лица ёкай сияющего от восхищения взгляда.
И Уми прекрасно понимала её чувства: она и сама до сих пор не могла привыкнуть к столь ослепительному облику дзасики-вараси. Хотя по зрелом размышлении Уми всё же стала склоняться к выводу, что О-Кин наслала на Томоко лёгкие дурманящие чары, чтобы у бдительной домоправительницы не возникло вопросов, откуда здесь взялась эта незнакомая красавица.
Не зная, подействуют ли чары ёкай и на Нон тоже, Уми поспешила отвлечь служанку:
– А почему ты в своём обычном кимоно? Разве не собираешься на бон-одори?
– Да какое там, – Нон не сумела сдержать тяжёлого вздоха. – Госпожа Ёсида никого не отпустит, пока не перемоем всю посуду за гостями и не закончим уборку.
Не успела Нон бросить удивлённый взгляд в сторону подошедшей О-Кин, как ёкай что-то тихо шепнула. Глаза служанки будто подёрнулись лёгкой дымкой, которая в следующий миг развеялась, не оставив и следа.
На бестолково топтавшуюся рядом Томоко Нон так и не взглянула. Домоправительница ответила ей тем же, не сводя полного раболепного обожания взгляда с О-Кин.
– Хватит прохлаждаться, – пожурила служанку ёкай. – Иди и принимайся за работу.
– Конечно, госпожа, – безжизненным тоном ответствовала Нон и, словно кукла из уличного театра, послушно зашагала в сторону усадьбы.
– И ты тоже иди, дорогая, – О-Кин мягко подтолкнула следом Томоко. – Иначе эти бездельницы и до часа крысы не управятся.
– В самом деле. – Глупейшей улыбки на лице домоправительницы Уми видеть ещё не доводилось. Но она всё же была рада встретить и её, и Нон – пускай они обе вряд ли запомнят эти минуты.
– Что ты с ними сделала? – укоризненно покачала головой Уми, провожая взглядом спину удалявшейся Томоко.
– Всего лишь маленькое внушение, ничего страшного, – отмахнулась О-Кин. – На них это никак не скажется, но зато они забудут, что видели тебя у ворот для прислуги. А теперь поспешим, – добавила ёкай, подхватив Уми под локоть, и чуть ли не силой потащила за собой.
Заплечной сумы нигде не было видно, но особого беспокойства на этот счёт Уми не испытывала. Наверняка О-Кин как-то умудрилась уменьшить её и спрятать за пояс или в рукав с помощью своей магии. Ёкай не раз так делала, когда у неё было дурное настроение и она прятала от Уми вещи.
О-Кин уверенно шагала вперёд – настолько быстро, насколько позволяло двигаться кимоно. Будто бы точно знала, какой дорогой следовали Ямада и остальные. Об этом Уми и спросила О-Кин, чтобы хоть как-то заполнить повисшую между ними тишину, которая казалась ещё более давящей на фоне празднично гудящего города.
Вечер был ясным и безоблачным. В надвигавшихся на Ганрю сумерках ясно белели три вершины Санхо, которые казались как никогда близкими. Но Уми их цвет живо напомнил одеяние ведьмы и погребальный саван, в который завернули тело матери, и потому девушка поспешила отвести взгляд.
– О-Кин чувствует, – наконец ответила дзасики-вараси. Она умудрялась ловко лавировать в толпе, никого не задевая и не давая при этом встречным прохожим оттоптать полы кимоно. – Красавчик-монах пахнет до того соблазнительно, что О-Кин отыщет его везде, как бы хорошо он ни спрятался.
При других обстоятельствах Уми не удержалась бы от колкости в адрес любвеобильной ёкай, но на этот раз ей было не до смеха. Недавняя размолвка с монахом всё ещё тяжёлым грузом давила на сердце, а обида по-прежнему поднимала свою ядовитую голову при одном лишь упоминании имени Ямады.
Поэтому Уми поспешила выбросить все мысли о нём из головы. Невзирая на случившееся, она намеревалась насладиться праздником. Кто знает, когда ей снова выпадет такая возможность?
И Уми принялась глазеть по сторонам, с затаённой радостью в сердце отмечая, как похорошел родной город.
Ганрю и впрямь словно очнулся от дурного сна. Над улицей плотными гроздьями висели бумажные фонарики. У ворот каждого дома стояли жаровни, в которых приглашающе танцевало пламя – путеводный огонёк для душ почтенных предков, которые сегодня удостаивали своим прибытием мир живых. Празднично наряженные толпы, словно пёстрые воды, стекались по улицам в Фурумати, где совсем скоро начнётся бон-одори.
И Уми с О-Кин были частью толпы – этого многоликого и многоголосого существа, которое неустанно двигалось вперёд.
Но когда на глаза попалась знакомая фуражка, над козырьком которой блеснул свернувшийся кольцами дракон, праздничное настроение Уми развеялось без следа.
Тайная полиция всё ещё искала Дзёю, и Уми очень надеялась, что старый друг успел выбраться из города до начала праздничного шествия. Да, в толпе затеряться легко, но риск попасться тайной полиции всё равно оставался слишком велик…
Когда они преодолели мост Нагамити, где и в обычные-то дни было не протолкнуться, а уж в первый день Обона и подавно, вдалеке показалась деревянная вышка, установленная прямо на большом перекрёстке, на которой уже сидели музыканты. Она не была столь высокой, как пожарные вышки, но это ничуть не мешало звукам праздничной музыки разноситься по всей округе. Гулко стучал барабан, задавая ритм биения огромному сердцу всего Ганрю. Надрывались флейты, будто старались успеть за одной им ведомой мелодией и перегнать друг друга.
Первые танцующие уже окружили вышку плотным кольцом, и сердце Уми невольно затрепетало от радостного предвкушения. Танцевать она никогда не любила, но бон-одори был случаем особым. Тут не требовалось изящества и выверенности движений. Бон-одори был наполнен благодарностью почтенным предкам: за жизнь, которую они подарили потомкам, за заботу о близких даже после своей кончины.
И сегодня Уми особенно сильно хотелось станцевать – хотя бы немного, чтобы отблагодарить маму и в очередной раз попросить у неё прощения за то, что была для неё плохой дочерью. За то, что усомнилась в ней и посмела сказать те слова, за которые до сих пор испытывала мучительный стыд.
Да и другого пути у них с О-Кин всё равно не было. Дорогу перегородили танцующие, которые в несколько рядов окружили вышку с музыкантами. Чтобы отправиться дальше и нагнать монаха, каннуси и Тэцудзи, им придётся вместе с толпой празднующих добраться до другого конца улицы.
– А вот и они! – радостное восклицание О-Кин заставило Уми вынырнуть из размышлений и проследить за взмахом расшитого пионами рукава.