Когда они добрались до перекрёстка, где ещё совсем недавно звучала музыка и танцевали горожане, ведьмы там уже не было. Мысленно проклиная слабые и медленные человеческие ноги, Дзин вместе со спутниками принялся осматриваться, чтобы составить картину произошедшего и понять, куда ведьма могла направиться.
Первым, на что они наткнулись, стало растерзанное тело какого-то несчастного. Его разможжённая голова превратилась в кровавое месиво из мозгов и обломков костей. Да убережёт эту без вины почившую душу Владыка Сэйрю.
Оставив труп на попечение полиции Ганрю, которая, судя по череде истошных свистков, прорезавших вечерний воздух, уже приближалась, они продолжили осматривать место недавнего боя – а в том, что он состоялся, у Дзина теперь не было ни малейших сомнений. Особенно когда взгляд его упал на покосившуюся вышку и дыру размером с небольшой экипаж, зиявшую в стене близстоящего дома.
Из сумрачного чрева здания повеяло другим ёкаем, и Дзин поспешил отправить своих сослуживцев-людей к вышке, возле которой кто-то лежал. Судя по слабому запаху, что донёс до него ветер, то был тяжело раненный человек, и вряд ли в его лице им могла грозить опасность. А вот ослабевший после битвы с ведьмой дух мог запросто напасть на людей, чтобы восстановить силы.
На Бога Дорог же он покуситься не осмелится.
Разобрав завал, насколько сумел, Дзин закашлялся от взметнувшейся в воздух пыли. Но стоило ему как следует рассмотреть духа, что лежал под обломками, он застыл.
То была дзасики-вараси из усадьбы Хаяси. Кажется, О-Кин.
– Эй, – он склонился над ней и принялся трясти ёкай, принявшую облик девчушки, за тонкие плечики. – Ты меня слышишь?
В горле запекло от накатившей волны паники. Если О-Кин была здесь и на неё напала ведьма, значило ли это…
– Да очнись же ты, наконец! – рыкнул О-Дзиро, и ёкай чуть слышно застонала.
Бедная, ей, вне всяких сомнений, крепко досталось от ведьмы. Но жалость придётся задвинуть подальше – до тех пор, пока он не выяснит, была ли среди танцующих Уми Хаяси.
Когда дзасики-вараси чуть приоткрыла глаза, Дзин склонился над ней.
– Где Уми?
– О-Кин… не знает, – с трудом прошептала ёкай. Воздух со свистом вылетал из чуть приоткрытого рта.
Дурной знак. Очень дурной.
– Но она… под защитой, – продолжила О-Кин, справившись со слабостью. – Отыщи…
Больше ёкай не смогла произнести ни слова: её одолел кашель, от которого она начала задыхаться. Но Дзин и без того понял, что О-Кин от него хотела. Он бережно взял её на руки и вынес наружу сквозь пролом в стене.
За то время, что он допрашивал О-Кин, сумерки над Ганрю стали ещё гуще. Это насторожило Дзина: по его прикидкам, темнеть начало рано. Слишком рано, чтобы это казалось простым совпадением.
Но благодаря острому зрению он сумел разглядеть своих сослуживцев, которые склонились над раненым.
– Жив? – снова подала голос О-Кин. Встревоженный взгляд духа был обращён к подножию вышки. Похоже, она знала того, кто там находился.
Дзин обратился к внутреннему чутью и уловил слабое биение силы колдуна. Он был стар и сильно измучен. Жизнь едва теплилась в его израненном теле, но он ещё не сдался.
О-Кин ждала ответа, и Дзин сдержанно кивнул. Она рвано выдохнула, снова закашлялась, и он осторожно усадил её у провала в стене.
– Я могу ещё что-то для тебя сделать? – спросил он.
На сей раз О-Кин даже не кивнула: похоже, берегла силы. Она лишь вытянула вперёд руку и отдала Дзину нэцкэ, от которого исходил едва слышный зов крови Дайго. Низкий и в то же время мелодичный – его Бог Дорог не перепутал бы ни с каким другим.
Склонив перед О-Кин голову и дав ей тем самым понять, что её неозвученная просьба будет исполнена, Дзин оставил ёкай и зашагал прочь.
Он прикрыл глаза и попытался прощупать возможные пути, по которым могла отправиться Уми и те, кто её сопровождал. Похоже, она ушла совсем недавно – отголосок её ки был совсем свежим и ярким.
Вперёд! Нельзя медлить. Раз ему в человеческом обличье удалось так легко отыскать Уми, то и для ведьмы это не составит особого труда. Наверняка она уже пустилась по следу крови Дракона.
Сослуживцы всё ещё были заняты раненым колдуном, и Дзин решил отправиться дальше без них. Это к лучшему: ничего не будет отвлекать его от поисков. Если всё получится, как задумано, ему больше не придётся возвращаться в человеческий облик и нести службу в тайной полиции. Видит Дракон, он так устал…
Укрывшись за стеной дома, Бог Дорог сбросил опостылевшую личину и снова стал собой. Стремительно, словно вихрь, взмыло в воздух гибкое, покрытое светлой шерстью и костяными наростами тело, и О-Дзиро помчался по следу последнего отпрыска рода Дайго.
Но то ли его чутьё за годы пребывания в человеческом облике ослабело больше, чем он предполагал, то ли сгустившаяся над Ганрю тьма и впрямь носила колдовскую природу – как бы то ни было, след Уми Хаяси вскоре оборвался. И сколько бы О-Дзиро ни кружил над тем местом, где потерял его, толку не было.
Задыхаясь от бессильной ярости, Бог Дорог снова принял облик человека и стал обследовать каждый проулок, мимо которого пролегал его путь. Ведьма могла отвести глаза и заморочить ему голову, но если он прямо наткнётся на Уми или кого-то из её спутников, поганое колдовство должно развеяться окончательно.
О-Дзиро тревожило, что он перестал чувствовать зов крови Дайго, который всегда был силён – сильнее всех прочих привязанностей, державших Бога Дорог в мире людей.
А время неумолимо бежало вперёд. Чем дольше он блуждал по хитросплетениям улочек, тем в большей опасности находилась Уми.
Он не должен опоздать. Не на сей раз, когда он и так не сумел спасти свою маленькую госпожу. Тоска по ней острыми когтями впилась в сердце – слишком свежей и горькой оказалась потеря. Химико была любимицей О-Дзиро, и её уход он переживал едва ли не так же сильно, как смерть первого из Дайго…
Стоило Богу Дорог вспомнить о старом друге, как до его чуткого слуха донеслись едва различимые отголоски смутно знакомой песни. Её чистое звучание прорезало сгустившуюся над городом темноту и заструилось над затихшими улицами, словно путеводный свет.
Песнь лишь отдалённо напоминала зов крови Дайго, но Дзин всё равно пустился ей навстречу. Она обещала стать единственным, что теперь могло развеять морок, наведённый ведьмой.
И чутьё не подвело Дзина: отголоски и впрямь вывели его. Вот только не совсем туда, куда он ожидал.
Сначала ему показалось, что город охватил пожар – такое яркое зарево разгорелось вдруг над черепичными крышами домов. Сердце забилось в тревоге: в памяти всплыли все ужасы восстания, раздиравшего Дайсин почти четверть века назад.
Но время шло, а ветер так и не принёс с собой запах дыма. Лишь зарево становилось всё ярче, и в его свете Дзин увидел исполинский череп, проплывший над домами. Пустые глазницы его зияли вечной тьмой, челюсти клацали, отбивая жутковатое подобие плясового ритма. Покрытые рваным кимоно руки натужно скрипели.
Гасядокуро́, гремучий череп! Что мстительный дух убитых воинов забыл здесь, да ещё и в столь неподходящее время?
Дзин перешёл на бег и, разогнавшись как следует, запрыгнул с оставленной у стены дома телеги прямо на крышу, чтобы получше рассмотреть происходившее на соседней улице.
И увиденное поразило настолько, что он поначалу лишился дара речи. Ночной Парад Сотни Демонов уже шагал по притихшим тёмным улицам Ганрю, хотя ночь ещё не наступила и духи явились во владения людей слишком рано.
Вряд ли это могло оказаться простым совпадением – как и ранние сумерки, опустившиеся на город.
Как ни странно, гасядокуро был неотъемлемой частью Хякки Яко, хотя обычно эти духи держались в стороне даже от своих собратьев, долгие столетия накапливая в себе горечь и ярость от безвременной кончины убитых солдат. Как самый сильный и огромный в процессии, ёкай тащил в костяных лапах богато украшенный паланкин, в котором наверняка были припрятаны дары для князя Содзёбо. Золото и парча блестели в свете бумажных фонариков, которые торжественно несли кицунэ. Под ногами гасядокуро носились лохматые, смутно напоминавшие неухоженных собак мелкие ёкаи. Они умудрялись рычать друг на друга и на других духов процессии, не обращавших на них ни малейшего внимания, и при этом не попадать под ноги гремучему черепу.
Словно пёстрая река, наряженные в свои лучшие кимоно ёкаи шествовали по Ганрю, играли на флейтах и били в барабаны. Пронаблюдав за ними некоторое время, Дзин не мог не отметить, что на лицах духов не было заметно ни следа искренней радости – хотя ёкаи, как и люди, очень любили празднования. Сейчас пели они мало и неохотно, а музыканты то и дело сбивались с ритма и вносили ещё больший разлад в и без того нестройный хор духов. Один лишь гасядокуро продолжал упорно щёлкать челюстями, словно придерживался какой-то одному ему ведомой мелодии.
Возглавляла шествие старая тануки в роскошном сиреневом кимоно. Её запах показался Дзину смутно знакомым.
И она, похоже, узнала его даже в человеческой личине. Сделав знак идущим следом духам, тануки остановилась, а затем почтительно поклонилась.
– От имени всего Хякки Яко приветствую тебя, Бог Дорог. Не желаешь ли присоединиться к нам?
Дзин спрыгнул с крыши. Поравнявшись с тануки, он склонил голову в ответ и проговорил:
– С большой радостью, друзья, но не в этот раз. Я ищу ведьму в белой маске и не могу задерживаться понапрасну.
– Тогда на этом перекрёстке нас свела сама судьба, – в голосе старой тануки послышались стальные нотки. Музыка окончательно смолкла, и всё шествие затихло, словно воды, над которыми вот-вот разразится настоящая буря. Даже гасядокуро перестал щёлкать челюстями и теперь взирал на Дзина пустыми глазницами. – Мы тоже ищем ведьму и хотим поквитаться с ней. Даже нагнали сумерки раньше положенного, чтобы не дать ей покинуть пределы Ганрю. Она уже совсем близко, я чувствую это.