– Но ты поклялся, что не воспользуешься Глазом, – добавил О-Дзиро, обращаясь теперь только к Дзёе. – Знаешь, что с тобой будет, если нарушишь клятву?
– Нет, – криво усмехнулся тот, хотя всё внутри сжалось от предостережения Бога Дорог. – Но вряд ли это будет хуже, чем четырнадцать лет в плену у белой ведьмы.
Бог Дорог собирался сказать что-то ещё, но Дзёя перебил его:
– Чем дольше мы тут препираемся, тем дальше душа Уми уходит в Страну Корней, – с этими словами он поманил к себе духа-фонарика. – Потому не будем медлить. Отдай мне то, что ты так долго прятал.
Ёкай нерешительно шагнул к нему, с сомнением покосившись на Ямаду. Лишь когда тот одобрительно кивнул, дух-фонарик стал посмелее и прыгнул Дзёе прямо в руки.
Нежная песнь ки снова зазвучала в его голове, и Дзёя прикрыл глаза, наслаждаясь чудодейственной красотой мелодии самой жизни. Сбылось то, к чему он готовился столько лет. Наконец он держал в руках Глаз Дракона, о котором так долго грезил.
Прозрачный, словно горный ручей, и тёплый, размером с крупную хурму, Глаз легонько пульсировал в руках, словно подчиняясь сердцебиению своего давно покинутого хозяина – самого Владыки Сэйрю.
На короткий миг в груди мучительно заныло от искушения прижать Глаз к себе и отменить действие довлевшей над Дзёей клятвы, которая вот-вот должна была раз и навсегда разрушить его жизнь. Но затем взгляд скользнул по лицу Уми, безжизненному и застывшему, и сердце сжалось от боли так резко, что сбилось дыхание.
Они оба не заслуживали того, что с ними случилось. Но если он станет клятвопреступником, чтобы спасти подругу и искупить хотя бы часть сотворённого им зла, его никчёмная жизнь всё же окажется не напрасной. И, быть может, его не изгонят в Пустошь к голодным демонам, а позволят присоединиться к сонму предков в Стране Корней…
– Насчёт Страны Корней можешь не волноваться, – словно отозвавшись на его мысли, снова заговорил Бог Дорог. – Я умею прокладывать тропы куда угодно, и мир мёртвых не исключение.
– Значит, вы сумеете отыскать душу Уми и помочь ей вернуться назад? – в глазах Ямады снова загорелась угасшая было надежда.
– Только сила Глаза Сэйрю способна изменить судьбу и оживить Уми, – покачал головой О-Дзиро. – Я лишь стану её проводником обратно в мир людей. Так что вам обоим придётся продержаться до того момента, когда душа Уми будет готова вернуться в тело.
Дзёя и Ямада смерили друг друга оценивающими взглядами. Дзёя не питал иллюзий на свой счёт: он прекрасно понимал, что выглядит хуже некуда. Да и Ямада, надо заметить, также не являл собой предмет всеобщей зависти – особенно после своего весьма неожиданного… преображения.
Конечно, Дзёя мог бы показать Ямаде, как использовать Глаз Дракона – годы слежки за патронессой не прошли даром, и он многому успел у неё научиться. Даже тому, что она со всем тщанием старалась от него скрыть. Но ему хотелось сделать всё самому, не в последнюю очередь из чувства глубокой благодарности – ведь Уми оказалась единственной, кто не отвернулся от него, прокля́того хозяина балагана.
Он протянул Ямаде руку, и тот крепко обхватил его запястье.
– Что бы ни происходило, ни в коем случае не разрывай связь, – наставил его Дзёя. – У нас будет только одна попытка.
Монах сдержанно кивнул, давая понять, что не допустит ошибки.
Тэцудзи и Нобору отошли подальше, чтобы не мешать ритуалу, и теперь с беспокойством глазели на них, пока духи Хякки Яко продолжали неистово уничтожать оставшихся мукадэ. Сейчас судьба патронессы волновала его не столь сильно, как прежде. Он непременно подумает, как поквитаться с ней, – если, разумеется, переживёт эту ночь.
Бог Дорог исчез, оставив после себя такой мощный остаточный след магии, что у Дзёи волосы на голове встали дыбом. Когда дышать стало чуть легче, он водрузил Глаз Дракона прямо на зиявшую в груди Уми рваную рану, оставшуюся от когтей ведьмы, и накрыл его сверху ладонью.
Ямада постепенно начал передавать свои силы, и чем дальше, тем серее становилось его и без того бледное лицо. Рука монаха, крепко обхватившая запястье, казалась горячей, как дыхание самого пламени, и Дзёе стоило немалых трудов сосредоточиться на нужном заклинании и остром желании изменить судьбу Уми.
«Пускай она вернётся в мир живых. Пусть изменится то, что уже свершилось», – твердил он про себя снова и снова.
Лишь об одном Дзёя попросил бы Великого Дракона, если тот и впрямь собирался жестоко наказать его за нарушенную клятву, – о возможности довершить начатое и увидеть, как Уми снова открывает глаза и улыбается ему…
Подчиняясь воздействию магии, Глаз Дракона медленно стал бледнеть. Очертания его сглаживались, пока в конце концов он не стал похож на облачко тумана, причудливым образом зависшее над смертельной раной Уми.
В этот миг над их головами прокатился тихий и пока ещё отдалённый рокот грома. Словно предупреждение, обращённое только к Дзёе.
Я вижу тебя. Вижу, что ты собираешься нарушить клятву. Остановись.
Но Дзёя не стал бы этого делать. Не смог бы. Только не теперь, когда у них в руках был единственный шанс вернуть Уми к жизни. И когда их с Ямадой так прочно связали нити магии. Попытайся Дзёя разъединить сейчас их руки, кто знает, что сталось бы с ними обоими…
Кровь хлынула из носа, перед глазами заплясали тёмные мушки. В груди начал разгораться жар, который вскоре охватил всё тело, заставив Дзёю дрожать как в лихорадке.
Плохо дело. Ритуал ещё не закончен, но силы уже на исходе. Долго он не продержится.
Злые раскаты грома раздались намного ближе, чем прежде. Похоже, Ямада тоже что-то почувствовал, потому как дёрнулся – но хватки не ослабил. Хотя Дзёя не испытывал к монаху симпатии, всё же не мог не признать, что тот был не робкого десятка.
Облачко тумана, в которое преобразовался Глаз Дракона, медленно проникало в тело Уми. И страшная рана постепенно начала затягиваться. Приглядись Дзёя внимательнее, он мог бы заметить, как срастаются на правой кисти разорванные сухожилия, как исцеляется пронзённая когтями ведьмы плоть и покрывается тонким слоем розоватой кожицы.
Но ему едва доставало сил сохранять вертикальное положение, чтобы не завалиться набок, как перебравший на гулянии выпивоха. Дзёя хрипло хохотнул, но вместо смешка из горла вырвалось лишь сдавленное бульканье. Кровь из носу всё лилась, лихорадочное состояние не проходило, отчего он, наверное, являл собой вид совершенно безумный.
Да и плевать. Он почти добился своего. Живительная сила Глаза должна была постепенно исцелить тело Уми. Теперь осталось лишь дождаться возвращения Бога Дорог, который отправился за её духом…
Словно в ответ на эту мысль воздух прорезали потоки знакомой магии. Вот и он, лёгок на помине!
Дзёя открыл было рот, чтобы поприветствовать Бога Дорог в своей всегдашней полушутливой манере, но не успел произнести ни слова.
Небо прямо над его головой вдруг озарила ослепительная вспышка молнии – такая нестерпимо яркая, что слёзы сами собой покатились по щекам.
«Мне жаль, – хотел сказать Дзёя напоследок, предчувствуя, что молния эта предназначена для него одного. Для предателя и клятвопреступника, которому всё же не удалось избежать Драконьей кары. – Но, будь у меня выбор, я не задумываясь поступил бы так же…»
Жар тяжёлой и неумолимой дланью сжал сердце. Не в силах терпеть боль, Дзёя издал отчаянный крик, а после свалился замертво.
Глава 20. Возвращение
Долго, очень долго её окружала непроглядная чернота. Глаза были широко распахнуты, но она будто ослепла – ни единого проблеска света не мелькало даже на самом краю видимости.
Но страшнее внезапно настигшей слепоты оказалась боль. Словно чьи-то жадные когти рвали и терзали несчастную плоть, пытались добраться до сердца и вырвать его, чтобы напиться живой, ещё не успевшей остыть крови. От боли она не помнила ни себя саму, ни то, что с нею случилось. Казалось, это мучение было всегда – с ним она пришла в этот мир, и только вместе они его покинут…
А потом всё внезапно закончилось. Что-то мягкое коснулось обнажённого предплечья, и она, вздрогнув, открыла глаза.
После казавшегося бесконечным мрака ненавязчивый, приглушённый листвой солнечный свет стал истинным блаженством. Прищурившись, она с трудом встала с мягкого травяного ложа. Всё тело ломило так, будто её долго и с методичной жестокостью избивали. Но в тени старых высоких деревьев под нежное щебетание каких-то пичуг, скрывавшихся в густых кронах, боль постепенно уходила – словно впитывалась в землю, растворялась в напоённом лесной свежестью воздухе.
Что это за удивительное место? Как она оказалась здесь?
Словно в ответ на оставшиеся невысказанными вопросы что-то потянуло её под сень разросшейся зелени, и она с готовностью последовала за таинственным зовом прямиком по вымощенной камнем дорожке, которая терялась в роще цветущей павловнии. Птичьи трели всё не прекращались, переливаясь на все лады. Тёплый ветерок приятно овевал лицо.
Давно у неё на сердце не было так спокойно. Она чувствовала, как распрямились плечи, словно с них сняли груз одолевавших забот и тревог. Каким это бремя было, она теперь едва ли смогла бы припомнить: воспоминания ускользали, как вёрткая рыбёшка, которую голыми руками пытаешься выловить из реки…
За очередным поворотом тропинки глазам её открылся большой пруд, поросший по берегам лотосами. Над их плоскими влажными листьями тут и там виднелись набравшие цвет бутоны – скоро, когда все лотосы зацветут, здесь станет ещё живописнее.
Вдруг неподалёку в траве что-то зашуршало. Не сумев скрыть охватившего её любопытства, она раздвинула налитую соками траву, покрывавшую берег пруда.
У самой кромки воды на коряге сидела лягушка. Она важно раздулась и басовито квакнула.
– Ну надо же, давненько я здесь лягушек не видел! – раздался чей-то ликующий возглас совсем рядом.
От неожиданности она оступилась и чуть было не упала в воду, но незнакомец вовремя успел ухватить её за локоть и удержать.