— Если решила носить такое платье, зачем прикрываться? — Бергитте вошла и закрыла за собой дверь. — Ты ведь женщина. Почему бы не гордиться этим?
— Если ты считаешь, что так лучше, — неуверенно ответила Найнив и отпустила шаль. Та медленно соскользнула на локти, открыв точь-в-точь такое же платье. Найнив почувствовала себя голой. — Я только думала… Думала… — Стиснув в кулаках шелковые оборки по бокам, чтоб руки лежали на месте, Найнив заставила себя не отводить взора от Бергитте. Так чуть-чуть легче — даже если знать, что на ней точно такой же наряд.
Бергитте поморщилась:
— А если мне захочется, чтоб ты еще на дюйм опустила вырез?
Лицо Найнив стало одного цвета с платьем, она открыла рот, но заговорить сумела не сразу. Потом все же произнесла осипшим голосом:
— Ни на дюйм ниже. Посмотри на свое. Его и на десятую дюйма нельзя опустить!
Три быстрых, сердитых шага, и Бергитте слегка наклонилась, вплотную приблизив лицо к лицу Найнив.
— А если я скажу, что хочу, чтобы ты так сделала? — рявкнула она, оскалив зубы. — Если я захочу размалевать тебе лицо, чтобы у Люка были собственные шуты? Сдеру с тебя одежду и раскрашу с головы до пят? Хорошенькая из тебя тогда получится мишень! Все мужики в пятидесяти милях окрест прибегут на такое диво поглазеть!
Найнив безмолвно двигала челюстью, но не произносила ни слова. Ей очень хотелось зажмуриться — может, когда она вновь откроет глаза, все случившееся окажется кошмарным сном и сгинет.
Сокрушенно мотнув головой, Бергитте уселась на кровать, оперлась локтем на колено и устремила на Найнив пронзительные голубые глаза:
— Это необходимо прекратить. Когда я взгляну на тебя, ты вздрагиваешь. Ты готова услужить мне во всем по единому моему жесту, даже движению ресниц. Я посмотрю на табурет — ты уже несешь его мне. Облизну губы — суешь кубок с вином мне в руки прежде, чем я соображу, что хочу пить. Ты бы спину мне мылила и тапочки надевала, если б я тебе разрешила! Найнив, я не чудовище, не больная, не грудное дитя.
— Я лишь пытаюсь… — покорно начала Найнив и испуганно дернулась, когда Бергитте рявкнула:
— Что пытаешься? Унизить меня?!
— Нет. Нет, все не так. Я виновата…
— Ты присваиваешь себе ответственность за мои поступки, — яростно перебила ее Бергитте. — Это я первая заговорила с тобой в Тел'аран'риоде. Это я решила помочь тебе. Я решила выслеживать Могидин. И я взяла тебя взглянуть на нее. Я! Не ты, Найнив, а я сама! Я — не твоя марионетка, не твоя гончая из своры. И никогда ею не буду.
Найнив с трудом сглотнула и еще крепче вцепилась в юбки. У нее нет никакого права сердиться на эту женщину. Вообще никакого права. А вот Бергитте вправе гневаться.
— Ты сделала, как я просила. Моя вина, что ты… что ты здесь. Это моя вина!
— Разве я упомянула о вине? Ничего подобного я не вижу. Лишь мужчины и девчонки с куриными мозгами находят вину там, где ее нет, а ты — ни то и ни другое.
— Из-за своей глупой гордости я возомнила, что снова сумею ее одолеть, и из-за моей трусости она… она смогла… она… Если б я не была так перепугана, что и плюнуть не могла, то что-нибудь да сделала бы.
— Трусость? — Глаза у Бергитте расширились в откровенном недоверии, в голосе послышалось презрение. — И ты? Мне казалось, у тебя больше здравого смысла и ты не станешь равнять страх с трусостью. Ты могла бы бежать из Тел'аран'риода, когда Могидин отпустила тебя, но ты осталась, чтобы бороться. Ты не смогла — в этом нет твоей вины. Стыдиться нечего. — Глубоко вздохнув, Бергитте потерла лоб, потом подалась вперед: — Слушай меня внимательно, Найнив. За все происшедшее я тебя нисколько не виню. Я видела, но не могла пошевелиться. Если б Могидин связала тебя узлом или выпотрошила, как рыбу, я бы все равно не чувствовала своей вины. Я сделала все, что могла и когда могла. Ты поступила точно так же.
— Это не одно и то же. — Найнив попыталась изгнать из голоса пыл. — Это моя вина, что ты оказалась тут. Только моя. Если ты… — Она замолкла, опять сглотнула. — Если ты… промахнешься… когда сегодня будешь стрелять, то я хочу, чтоб ты знала — я пойму.
— Я никогда не промахиваюсь, — сухо отчеканила Бергитте, — и в тебя целиться не буду.
Она начала доставать из шкафчика и выкладывать на маленький столик недоделанные стрелы, ошкуренные древки, стальные наконечники, каменную баночку с клеем, тонкую бечевку, серые гусиные перья для оперения. Как только удастся, Бергитте собиралась и новый лук себе смастерить. Лук Люка она обозвала узловатым суком, что слепой идиот обломал в глухую полночь со свилеватого дерева.
— Найнив, ты мне нравилась, — сказала Бергитте, выложив свои принадлежности для работы. — Колючки и все такое, без прикрас. Но такая, какой стала теперь, ты мне разонравишься…
— Теперь у тебя нет причин меня любить, — жалким голосом промолвила Найнив, но Бергитте продолжала говорить, не поднимая на нее взора:
— …и я не позволю тебе унижать меня, умалять мои поступки и решения, беря на себя ответственность за них. У меня было несколько подруг, но у большинства из них характер как у снежных призраков.
— Мне бы хотелось, чтоб когда-нибудь ты назвала меня своим другом. — Что это, Света ради, за снежные призраки? Несомненно, нечто из прошлых Эпох. — Я бы никогда не посмела обидеть тебя. Я просто…
Бергитте не обращала на нее внимания, разве что голос повысила. Она будто поглощена была своими стрелами.
— Я с удовольствием полюблю тебя, неважно, какие чувства будут у тебя ко мне. Но этого не случится, пока ты снова не станешь собой. Смириться с тобой, с бесхребетной нюней, коли ты такая теперь, я смогу. Я воспринимаю людей такими, какие они есть, а не такими, какими хотела бы видеть. Иначе я с ними расстаюсь. Но ты — не такая, какая есть, и мне ни к чему выслушивать причины, почему ты прикидываешься не пойми чем. Так вот, Кларин поведала мне о твоей стычке с Керандин. Теперь я знаю, как поступить в следующий раз, когда ты назовешь мое решение своим. — Она энергично взмахнула ясеневым прутом, свистнул рассекаемый воздух. — Уверена, Лателле счастлива будет принести побольше розог.
Найнив заставила себя разжать челюсти, с трудом, как сумела, смягчила тон.
— Со мной ты вправе поступать, как тебе угодно. — Кулаки, комкавшие подол, дрожали сильнее, чем голос.
— Ага, характер прорезался? Самый краешек? — Бергитте усмехнулась, весело и в то же время с поразительной жестокостью. — Сколько ждать, когда он ярким пламенем полыхнет? Если понадобится, я сколько угодно розог переломаю. — Ухмылка пропала, лицо Бергитте стало серьезным. — Я или заставлю тебя понять правильность всего, или прогоню прочь. Иного выбора нет. Илэйн я не могу покинуть и не покину. Эти узы — честь для меня, и я исполню свой долг. И я не позволю, чтобы ты думала, будто можешь решать за меня или полагать мои решения своими. Я сама по себе, а не твой придаток. А теперь ступай. Мне нужно закончить эти стрелы, если я хочу иметь такие, которые будут лететь верно. Убивать тебя я не желаю, не хочу, чтобы это даже случайно произошло. — Откупорив баночку с клеем, Бергитте склонилась над столом. — Выходя, не забудь сделать реверанс, как пай-девочка.
Найнив спустилась по ступенькам и только тогда дала выход гневу, яростно стукнув кулаком по колену. Да как она смеет?! Неужели думает, что может просто?… Неужели она думает, что Найнив смирится с… А ведь ты готова была снести все, что ей захочется с тобой сделать, тихонько прошептал внутренний голос. Я сказала, что она может меня убить, огрызнулась Найнив, а не измываться надо мной и втаптывать в грязь! Того и гляди, вскоре все станут угрожать ей той проклятой шончанкой!
Фургоны остались сторожить несколько укротителей лошадей, облаченных в домотканые одежды; они стояли возле высоко натянутого парусинового тента, которым огородили место для представления Люка. С обширного луга, поросшего бурой травкой, хорошо просматривалась находящаяся в полумиле отсюда Самара — серые каменные стены, приземистые надвратные башни; из-за стен торчали крыши — соломенные и черепичные — нескольких зданий повыше. Повсюду возле стен, точно грибные семейки, приютились целые поселки избушек, хижин и лачуг — в них жили приверженцы Пророка, и они на несколько миль в округе ободрали все деревья то ли для костров, то ли для своих хибар.
Вход для зрителей располагался с другой стороны, а тут стояла парочка укротителей лошадей с увесистыми дубинками — дабы отбить охоту у тех, кто желает поглазеть на представление на дармовщинку и попробует пробраться через вход для выступающих. Так же, кстати, поступали и прочие хозяева зрелищ. Сердито ворча, Найнив едва не отдавила ноги охранникам, широким решительным шагом направившись мимо них, пока их идиотские ухмылки не дали ей понять, что шаль по-прежнему висит у нее на локтях. Она резанула парней кинжальным взглядом, и улыбки стерлись с их лиц. Лишь тогда Найнив медленно прикрылась, как того требуют приличия. Ни к чему этим оболтусам думать, будто им по плечу заставить ее заорать и подпрыгнуть. Один — кожа да кости и нос в пол-лица, — придержал парусиновый полог, и она окунулась в шум и гвалт.
Повсюду толклись люди, галдящие и кружащиеся скопления мужчин, женщин, детей потоками расползались от одного аттракциона к следующему. Кроме с'редит, все выступали на сколоченных по указанию Люка деревянных подмостках. Самая большая толпа обступила кабанолошадей Керандин — громадные серые животные, вытянув вверх длинные хоботы, делали стойку на передних ногах, даже малышка. Меньше всего зрителей привлекли собачки Кларин — хоть и прыгали они друг через дружку, и кувыркались, и заднее сальто-мортале проделывали. Порядочно народу останавливалось возле клеток поглазеть на львов и мохнатых, смахивающих на кабанов капаров, на оленей с причудливо закрученными рогами — водились они в Арафеле, Салдэйе и Арад Домане, — на многоцветных птиц Свет знает откуда родом, на каких-то косолапых, с бурым мехом созданий, большеглазых и с круглыми ушками. Последние мирно объедали листочки с зажатых в передних лапах зеленых веточек. Откуда взялись эти зверьки, Люка каждый раз рассказывал по-разному; Найнив подозревала, что он этого не знает. Пока еще Люка даже не придумал для них названия, которое ему бы понравилось. Не меньше охов и ахов, чем