На помощь товарищу, попавшему в беду, пришли старший сержант Чистяков и наводчик младший сержант Погосов. Они развернули пушку и прямым попаданием в левый борт подбили танк. В это время Могутов устранил повреждение и со старшиной Ивкиным подбил два средних танка и расстрелял их экипажи.
Позже я узнал, что Чистяков и Погосов награждены орденами Славы III степени. Но получить их сразу они не смогли, в армии нет знаков.
Наступая в юго-западном направлении, наша армия вскоре продвинулась по шоссе Киев — Житомир. За один день я побывал в селах Небылица, Ставище, Высокое.
От роду не видел я ничего более печального, чем зрелище дымящихся развалин, среди которых, словно мрачные памятники, высятся черные печи да угадываются остовы обгоревших железных кроватей.
К вечеру появились местные жители, часть из них вышла из лесов, но большинство пришло за войсками, притащив на салазках детей да нехитрые свои пожитки. Все они эвакуировались после вторичного появления немцев и сейчас возвращались назад.
Народ шел по широким следам, проложенным танками. Малые дети кидались на шею освободителям, и солдаты помогали жителям нести ребят.
Я поравнялся с женщиной, идущей с сыном, спросил, как зовут ее мальчика. Женщина покраснела и не ответила. Думая, что она не расслышала, я повторил вопрос.
— Зовуткой его зовут.
— Как твое имя, хлопчик?
— Адольф.
— Как, как?
— В дни договора с Германией он родился, когда Риббентроп в Москву прилетал. Ну вот и назвали на свою голову. Его все мальчишки теперь бьют, — смущенно ответила мать.
Не ожидая, пока остынет пепел, люди брали в руки лопаты и принимались откапывать из земли сундуки со своим добром, которое нельзя было унести и которое доверялось земле. Многие сундуки уже были открыты и разграблены фашистами.
К ночи народу поднавалило, а ночевать было негде. Собрались жители Коростышева и Житомира, твердо уверенные, что советские войска вот-вот освободят их города.
На западе, охватив полнеба, металось дикое пламя. Фашисты жгли села на пути своего отступления. Если бы они могли, они бы выжгли здесь все следы человека, умертвили бы самую землю, чтобы даже трава не росла на радость ветру.
От конвоиров, сопровождавших пленных, я узнал, что подполковник Коломиец только что взял большое придорожное село Кочерово. В полку этом я бывал еще в первый год войны. Вспомнился покойный командир его Сергей Легкий, частый гость в нашей редакции. Он ухаживал за одной из корректорш.
Я пошел разыскивать полк. На дороге, тыкая землю металлическими щупами, в тяжелых мокрых валенках бродили саперы. Дорогу загораживали остовы подорвавшихся на минах и сгоревших машин; прямоугольные, деревянные и круглые железные мины громоздились кучами у залитых водой кюветов. Я глядел на них и думал: «Горе пахарям, которые попытаются здесь распахивать землю».
Но уже шла вперед артиллерия, гремели тракторы и огромные «студебеккеры», теперь уже пренебрегая правилами маскировки, с зажженными фарами везли ящики со снарядами. Лязгая гусеницами тракторов, прошел полк Петруни.
Я прыгнул на одну из проходивших мимо машин. Яркий свет то здесь, то там вырывал из мрака черные силуэты женщин с поднятыми руками, просящих подвезти. Они не думали, что могут взорваться на минах, и были одержимы одной мыслью — поскорее добраться домой. Так доехал до Кочерова — огромного села, насчитывавшего когда-то 453 дома. На три четверти село фашисты сожгли.
В Кочерово сосредоточивался танковый корпус, всю ночь ревели моторы, слышались возбужденные голоса танкистов. Недалеко гремели пушки — на станции Тетерев соединение генерала Полубоярова дралось с танковой дивизией СС «Адольф Гитлер». Танки, не успевшие разгрузиться, стреляли с железнодорожных платформ.
Спал я во дворе, на соломе, с гвардейцами из батальона майора Жукова, первыми ворвавшимися в село. Неутомимый хозяин двора всю ночь строил землянку, рубил топором дерево, забивал гвозди, и под звуки этой мирной работы так хорошо спалось! Проснувшись среди развалин села, увидел я деревянную церковь с яркими лазоревыми куполами.
— Как же они ее пощадили, милую? — спросил усатый минометчик, оказавшийся рядом.
Но он ошибся, этот добродушный усач: фашисты не пощадили церковь. Они загадили алтарь, изломали все, что находилось внутри. Подошедшие женщины, потрясая кулаками, на чем свет стоит ругали Гитлера.
За церковной оградой валялись трупы фашистов, словно нафталином, присыпанные снегом. Подъехал генерал Рыбалко, долго смотрел на молодого солдата с холодными, полураскрытыми, почти девичьими губами Кого напомнил ему этот мертвый немец, сына ли, брата ли, но только суровый генерал сказал:
— Ненавижу войну… Сколько скосила, проклятая, молодых жизней и наших, и чужих, — и тут же попросил собравшихся вокруг него жителей: — Похороните мертвых…
— Да ведь это же фрицы, — возмутился белобородый старик. — Пускай их растащут вороны.
— Все равно похороните. У кого найдете документы, перепишите фамилии и отдайте в сельсовет… Окончится война — миллионы матерей со всего света станут искать могилы своих сынов.
Генерал сел в «виллис» и скрылся за углом улицы.
— Что ж, видать, придется их предать сырой земле, — согласился старик и пошел в хату за лопатой.
За ночь приморозило, выпал снежок. Противник отходил к городу Коростышеву, намереваясь задержаться там на крутом берегу реки Тетерев.
Я выбрался на шоссе и пошел к Коростышеву. Вдоль дороги, густо увитой по обочинам сорванной телеграфной проволокой и посыпанной свежими щепками от разбитых бомбами сосен, стояло несколько огромных подбитых и сожженных тяжелых немецких танков «Т-V» и «Т-VI». Эти «пантеры» и «тигры» потерпели поражение в единоборстве с нашими средними танками «Т-34». На некоторых из немецких машин на закопченной броне написано мелом: «Работа танкового экипажа Ивана Ненасытен». Какой-то мальчик подарил танкистам кусок школьного мела, и они, двигаясь вперед, отмечали свою работу.
Шедшие рядом красноармейцы с удивлением рассматривали рваные дыры в толстых броневых плитах немецких танков, с восхищением говорили:
— Ничего плохого не скажешь — сделано чисто!
И дальше на шоссе, и на полянах в стороне от дороги стоят подбитые и развороченные взрывом боеприпасов немецкие танки из дивизии СС — «Адольф Гитлер» и «Райх», гремевших по всей Европе. Возле них валяются обезображенные трупы непогребенных танкистов, которые так и сгниют, не преданные земле.
У Коростышева, невдалеке от взорванного моста через реку, разорвавшего шоссе на две части, увидел я знакомых танкистов, возившихся у своей подбитой машины.
Над аккуратной свежей могилой, обложенной сосновыми ветками, стоял Ненасытец.
— Вот поховали механика — Васю Губенко. Подорвались на мине. Ездили по плохим дорогам — все было в ажуре, выскочили на шоссе — и вот на тебе! Видно, правильно говорят китайцы, что красивые дороги далеко не ведут.
Саперы наводили мост, и фашисты обстреливали их из минометов.
Я сел рядом с Ненасытцем и сказал:
— Видал вашу работу. Много вы их накрошили.
— Что — мы! Вот Ваня Бутенко — это танкист! — с каким-то восхищением и завистью заметил Ненасытец. — На него налетели восемь «пантер», убили командира башни, тяжело ранили сержанта Слинкина, подбили пушку. Бутенко пошел на таран, раздавил две вражеские машины. Ну и, конечно, его танк запылал. Бутенко выскочил и, отстреливаясь из автомата, унес на спине Слинкина… И потом рекомендую поговорить с автоматчиками. Они у нас верхом на броне. До чего смелые люди! Подъезжают к селу, соскакивают с машин и прямо метут из автоматов.
Он говорил охотно, ему нужно было излить кому-то душу.
Ненасытен показал, где я найду автоматчиков. Я отправился к ним, перебрался на противоположный крутой берег реки, весь изрытый окопами. Шел по черной, дотла выгоревшей улице. В канавах валялись человеческие и лошадиные трупы. Снег, присыпанный сажей, был настолько темен, что березы на его фоне казались еще белее и от них исходило радостное сияние.
Под березой автоматчики на жарких углях костра пекли картофель. Командир отделения — он недавно окончил десять классов — был рад возможности поведать свои первые впечатления о войне.
— Автоматчики первыми подъехали на танках к реке и, хотя сутки без отдыха вели бой, не задерживаясь, перешли вброд студеную реку, проникли в город. Немцы никак не ожидали гостей. В лучшем случае ждали их на утро.
Первыми ворвались в город бойцы из гвардейской дивизии генерала Бушева — старого знакомого моего по «Малой земле» под Новороссийском.
Автоматчики, покуривая трофейные сигареты, скупо говорили о себе, но зато восторгались танкистами. Командир отделения Павел Дудченко рассказал:
— …Сержант Сережа Каплаух совсем мальчишка, моложе меня. Мы сдружились с ним с первого раза, и я знал, что он любил «Дон Кихота» и возил с собой в танке томик Виктора Гюго. Может быть, поэтому на броне своей машины написал Каплаух перед своим первым боем два крепких русских слова: «Карающий мститель». Командир части — пожилой уже и строгий человек — прочел написанное и ничего не сказал Сереге… Бой начался на рассвете. Над парной землей поднималось солнце, когда Каплаух садился в машину. Зеленели сосны, пели красногрудые снегири. Водителем у него был Семенко, башенным стрелком Письменный, молодые ребята-комсомольцы, рядовые солдаты, но не рядовые люди. На полном ходу они ринулись навстречу наступающей пехоте, сея смерть из пулеметов, убивая оккупантов карающими молниями своих снарядов, давя их гусеницами… Батальон фашистов попятился. И тут случилась непоправимая беда. Снаряд угодил в машину. Танк охватило пламя. Экипаж уцелел и мог спастись, но в танке еще была жизнь, была сила, лежали диски с патронами, стояли снаряды, а впереди улепетывали хищные звери в мундирах. Не останавливаясь, давя гусеницами врагов, летел вперед охваченный огнем советский танк. Мое отделение находилось на соседнем танке. Мы видели перед собой пламя, похожее на знамя. Вот сейчас закрою глаза и вижу, как оно трепещет н