Ему показалось, что этот батюшка еще не понимает, куда попал. Отцу Олегу все представляется простым, на самом деле все очень сложно и страшно.
— А ты знаешь голландский язык? — спросил священник.
— Нет, — покачал головой Даня.
— Жаль, — сказал отец Олег. — Я бы хотел поговорить с командой. Мне очень нужен человек, который знает голландский язык. Большинство из них понимает по-английски, но если бы кое-какие фразы переводились на их родной язык, было бы более убедительно.
— Что ж, и вы хотите, чтобы они сразу покаялись?
— Да нет, вряд ли я смогу их в чем-нибудь убедить. Скорее всего, они еще больше озлобятся, но я хочу, как бы это сказать, заронить первые зерна в их души, и немножко самому почувствовать их настроение. Может быть, со временем я подберу ключ. Все так быстро не делается, — отец Олег вздохнул. — Сейчас можно мне пойти в каюту капитана? Я надену подрясник, помолюсь немножко, и потом ты мне поможешь. Ладно?
— Ну, хорошо, — неохотно согласился Даня. — Идите, молитесь.
Священник взял гитару, зашел в каюту. Данила вышел через пристань в молочно-белом тумане на берег. Горячий вязкий тропический воздух, напоенный ароматами цветов и жестокая жара, от которой, казалось, могли расплавиться камни, будто опьяняли, лишали способности ясно мыслить.
Почти вся команда находилась недалеко от пристани на песке под деревьями. Матросы сидели и полулежали на песке двумя большими группами и несколькими мелкими по одному или по два человека. Все что-то оживленно обсуждали. Данила подошел к самому большому собранию. Они думали, где достать выпивку.
— Я знаю, у Дирка припрятан целый бочонок рома. Он обязан нам дать, надо пойти к нему всем вместе, — говорил и азартно жестикулировал матрос с красным лицом, без усов и с окладистой бородой, — это старинное вино семнадцатого века, похоже, наш гребаный богатей хранит его как память. Но, черт побери, от тех времен нам остался по милости капитана этот проклятый корабль.
— Слушайте, — сказал маленький щуплый человек с очень живым лицом, — что мы ходим вокруг да около. Помните, сколько русской водки закупал кок? У него наверняка осталось несколько бутылок.
— Что нам дюжина бутылок? — возразил первый оратор. — Только раздразнить аппетит.
— Надо самогон гнать, — сказал один высокий толстяк, которому было очень жарко, и он в изнеможении лежал на спине и вытирал пот со лба.
— Ты за полдня из пальмовых листьев себе самогон сделаешь? — возразил худой очень бледный матрос с запавшими глазами, похожий на смертельно больного.
— Пойдем. Надо припугнуть Дирка, взять за горло, просто потребовать «давай, выкатывай бочку!» и никаких разговоров. У него денег куры не клюют, хорошо устроился сволочь, надо его потрясти, — крикнул Краб и обтер рукой лысину.
— Но, может, попробуем решить дело миром, — сказал один низкорослый плотный матрос с опухшим лицом и красным носом, — пошлем к нему Адама он красноречивый, попробует договориться по-хорошему.
— Ни к чему это, — ответил Краб, который уже нервно обмахивался пальмовой веткой, — сейчас нам как раз не хватает хорошей ссоры и драки, духота и тоска. Надо просто прийти и отнять эту бочку и пусть попробует что-нибудь сказать грязный подлец.
Так говорили они между собой. Данила смог разобрать лишь несколько голландских слов, которые выучил за это время: водка, вино, бочонок, но по смыслу он понял, о чем речь. «Мне кажется, я сейчас расплавлюсь от солнца, — подумал Даня, стоя в тени большого дерева и с тоской оглядывая как на картинке нарисованные пальмы, песок, чистое как алмаз синее небо, и абсолютно спокойное, как вода в огромной чаше, море. Последнее было кристально прозрачным у берега и по мере отдаления становилось все синее, пока не сливалось с бескрайней голубой твердью над головами. — В такую жару они хотят выпить. Алкоголики».
В это время Данила увидел боцмана, заходящего в джунгли. Питер нес на плече большую двуручную пилу и в другой руке остро отточенный топор с коричневым от времени топорищем, в зубах дымилась неизменная трубка. Одет он был как обычно. Только в дополнение к костюму появилась широкая соломенная шляпа.
— Доброе утро, мистер, э, господин Ван Гольф, — подбежал к нему Даня. — Куда вы это собрались?
— Здесь растут такие пальмы, у них очень хорошая древесина. Я хочу повалить несколько деревьев, распилить на бревна и притащить на судно. Они отлично подойдут для ремонта. Никто из этих бездельников, — он показал на матросов, — не захотел мне помочь. Я не могу их заставить. Сейчас у них выходной. Потом на следующих остановках я выстругаю из бревен доски, и потихоньку мы будем латать корпус корабля.
— Давайте, я вам помогу, — сказал Данила.
Он уже забыл про священника и про проповедь. Решил, чтобы отвлечься, помочь боцману, который был ему более симпатичен, чем отец Олег.
— Не надо, Дэн, — сказал боцман. — Ты бы лучше поискал свою сестру, а то уж она очень легкомысленно себя ведет.
С этими словами Питер стал углубляться в лес. Данила снова начал волноваться за Соню, слова боцмана разбудили беспокойство. Даня подошел к другой кучке матросов. Они сожалели, что на этом необитаемом уголке суши не могут найти женщин в свой выходной день. Потом кто-то из них решил, что можно как-то утешиться хотя бы интересной беседой на тему близких отношений и стал рассказывать историю, вызывавшую у остальных громкий хохот и одобрительные выкрики. По жестам и смеху Данила догадался, о чем они говорят.
Даня искал Элая и Дирка, думая, что они могут сказать ему, где Соня, но безуспешно. Зато вскоре появился Ханс, выглядевший как обычно, с крестом на груди, с развевающимися черными волосами, поднимая над головой еще один деревянный крест. Он прошел мимо отдыхавших матросов, выкрикивая:
— Братья, покайтесь, покайтесь, пока еще не поздно!
Некоторые норовили его пнуть или ударить, но Ханс не обращал на это внимания.
— Там на другом конце острова дикари собрались, а ты проповедуешь. Они как раз думают, кого сожрать. Интересно, раем или адом тебе покажется желудок туземца, — пошутил кто-то.
— Кричи громче. Может, пальмы покаются, — сказал кок, который чистил рыбу и бросал огромным чайкам внутренности.
Даниле показалось, что Ханс занимается своим обычным делом уже без прежнего энтузиазма. Глаза проповедника уже не так горели, волосы были причесаны. — Выдохся, мужик, — равнодушно подумал Даня. Наконец, Ханс остановился на песке под палящим солнцем напротив сидевших в тени матросов и громко закричал:
— Братья, Господь на время лишил вас возможности грешить. Придите в себя, одумайтесь, покайтесь. Может быть, ваши мучения в аду будут не такими сильными.
— Да, черти немножко уменьшат огонь под сковородкой, — пошутил кто-то.
— Может быть, это последний шанс, покайтесь, братья, — продолжал кричать Ханс все громче.
Вероятно, проповедник хотел компенсировать громкостью звука какой-то упадок духа. Наконец, это всем надоело. Несколько сильных матросов схватили его и с размаху ударили головой об дерево, потом бросили в лес, а деревянный крест так и остался лежать на песке.
В это время появился отец Олег. Он был в подряснике, на груди у него была епитрахиль, на запястьях поручни, на шее висел большой крест, на голове все та же шапка-скуфейка. Священник медленно подошел к группе матросов, обсуждавших возможность предстоящей выпивки. Данила решил послушать, о чем будет разговор.
— Вот еще один проповедник выискался, — сказал кто-то.
— Добрый день, — поприветствовал отец Олег собравшихся по-английски.
— Если он добрый, — усмехнулся один из матросов.
— Смотри-ка, поп русский, а говорит по-английски. Значит, образованный, — добавил молодой матрос с очень бледным лицом и запавшими глазами.
— Слушай, шел бы ты отсюда, — сказал бородач, предложивший отнять бочонок у Дирка. — Нам все эти проповеди уже надоели, у нас есть свой проповедник, и мы хотим выпить.
— Да, конечно, — отозвался отец Олег. — Что мы, попы, умеем, только проповедовать. Я вам не буду навязывать свою душеспасительную болтовню. Воля ваша. Желаю вам успеха.
— Да пусть поговорит, — сказал один здоровенный матрос, до сих пор молчавший. — Мне интересно, что он такое будет болтать. Так же, как Ханс или по-другому?
— Ну, давай послушаем, — с досадой согласился первый оратор. Видимо, его оппонент благодаря своей физической силе обладал определенным авторитетом.
— Говори поскорее, а то мы не успеем выпить.
Отец Олег начал говорить, и матросы из других групп постепенно стали прислушиваться. Скоро почти все собрались вокруг него.
— Я понимаю, господа, — сказал священник, — что жизнь у вас слишком тяжелая, и она кажется безысходной. Вечные скитания по морю, тяжелый труд, мучения, потом один день передышки через шесть дней, который проходит с огромной быстротой, не приносит никакого удовлетворения. Понятно, что вы предаетесь разным порокам, потому что не видите выхода из вашего положения. Вы озлобляетесь, ропщете на Бога, который подверг вас такому испытанию. Вам кажется, что Господь вас заставляет в слезах, в крови терпеть разные притеснения, голод и жажду, обиды друг от друга, всевозможное зло, которому нет конца.
Но ведь это не так. Бог тоже спускался на землю. Это было, когда он родился от Девы Марии в конкретную историческую эпоху, в первом веке. Иисус прошел весь земной путь, испытал множество страданий, не имел своего пристанища, постоянно скитался, терпел насмешки, непонимание своих ближайших учеников. Христос творил добро, а люди отвечали ему неприязнью, завистью, злобой. Ему говорили, что он изгоняет сатану силой князя бесовского. Иисуса гнали, множество раз покушались убить. В общем, не было ему ни минуты покоя, народ теснил его. Все сбегались ко Христу, требовали исцелений, хотели слышать от Него слово. Они чувствовали Его силу, но не понимали учения Иисуса. Одно время Его хотели сделать царем, а через несколько дней уже кричали: «Распни Его!». Слово Христа вызывало в людях противоречивые чувства, оно разрушало привычные представления о жизни и показывало новый светлый путь.