Он поспешно шагнул навстречу другу.
– Что ты делаешь?
Джабари покачнулся, пытаясь устоять на ногах.
– Исихого, – ответил он едва разборчиво из-за изувеченного горла. Он прошел мимо Тау и, хрипло застонав от боли, опустился на четвереньки, неловко сдвинул ногу вперед и наконец смог сесть.
Но как бы тяжело это ему ни далось, он справился. И теперь Джабари сидел в кругу с остальными бойцами Тау.
– Скажите ему вернуться туда, где ему место, – сказала Хафса.
Чувствуя, как его глаза наполняются слезами, Тау присоединился к своим товарищам.
– Оставьте нас, жрица, – сказал он. – Мой брат и так на своем месте.
Этой ночью, когда Джабари пришел в их круг, им впервые удалось сдерживать демонов так долго, что Тау увидел, как покров Танди начал истончаться.
Семеро избранных сражались так, словно сама Богиня благословила их, и на краткий миг Тау даже подумал: не помогало ли им в эту ночь что-то еще, кроме мечей?
Впрочем, он в это не верил. Но видя, как Яу и Темба дерутся отчаянно, как проклятые, а Асет с Рамией рассекают мглу, словно танцовщицы, исполняющие привычный танец, Тау преисполнился гордости. Он смотрел на них с таким же благоговением, как и на Удуака – сердце и молот их группы, который с яростным ревом поражал всякого демона, которому хватало глупости подобраться к нему поближе.
Но последним павшим, что уже вошло в обычай, оказался Джабари Онаи. В Умлабе он считался Малым Вельможей по крови, и кровь, бежавшая в его венах, была слишком слаба, чтобы он мог стать разъяренным, но в темном мире он сражался не хуже любого Ингоньямы. Малый Вельможа стал самым опасным из бойцов Тау.
В первом бою той ночи Джабари погиб, пронзенный демоном насквозь, и рот Джабари наполнился кровью, пока он сам еще продолжал рубить тварь мечом. Демон не обращал внимания на его слабеющие удары, оскалив пожелтевшие клыки. Джабари, умирая, выронил меч и, когда его руки освободились, вонзил большие пальцы по самые костяшки твари в глаза.
Запрокинув голову, демон взревел от боли, а Джабари рассмеялся в лицо демону нечеловеческим смехом, похожим на хрип.
– Я вернусь. И всегда буду возвращаться, – поклялся он ослепленной твари, и из его рта хлынула кровь, а еще через миг он умер.
Тау обезвредил двоих из трех демонов и едва успел заметить, что к нему уже приближалась огромная клыкастая тварь. Он обернулся на Танди, увидел, как мерцает, истончаясь, ее покров, и различил удивление на ее лице, когда она поняла, сколько времени они продержались. Но прежде чем ее золотистое сияние успело привлечь к ней внимание, она покинула темный мир.
С мечами на изготовку, Тау смотрел, как порождения зла и порока смыкаются вокруг него со всех сторон. Их собралось слишком много и долго ему было не выстоять, но его бойцы уже достигли большего, чем от них требовалось, и выбрав первой целью тварь с длинными клыками, Тау решил это отпраздновать, прежде чем погибнуть вслед за братьями.
С тех пор Джабари каждый вечер приходил в круг сам. Он с трудом передвигался, словно связанный, и порой внезапно вскрикивал от боли, но все же мог стоять, сидеть и ходить. И это было больше, чем ожидал Тау после того, как понял, насколько сильно пострадал его друг в огне дракона.
Хафса сказала Тау, что Джабари не позволял носить себя в паланкине. Поэтому она опасалась, что он чересчур себя изматывает. Она опасалась, что его тело умирает. По ее словам, жрица уже видела подобное раньше.
Часто такое начиналось с того, что тело теряло восприимчивость к боли. Она считала это единственным условием, при котором человек в его состоянии становился способен делать то, что делал Джабари.
Тау знал, что это условие было не единственным, но Хафса никогда не видела Джабари в Исихого. Иначе она, вероятно, поняла бы, что, хотя его дух и был привязан к телу, он им не ограничивался.
Она не могла понять человека, который вел себя так, как Джабари, и объясняла это тем, что он заглушил свою боль, но ведь боль Джабари никуда не ушла. Он воспрял духом не потому, что перестал чувствовать боль, а потому что нашел способ применить ее против тех, кто пытался его сломить.
Тау задумался, было ли это необходимым условием для того, чтобы выжить в темном мире. Он спрашивал себя: обязательно ли те, кто способен выдержать тяготы Исихого, должны претендовать на что-то по ту сторону страданий? Размышляя над всем этим, он вошел в королевский шатер, сел у огня и приготовился слушать историю о том, как королева Тайфа Омехиа и ее Теневой Совет изменили уклад жизни народа омехи.
Ночь снова оказалась холодной, и после трудного дня Тау был рад теплу очага в шатре королевы. Пламя уютно шипело и потрескивало, но эти звуки напомнили Тау об инколели феода, которому Тау сломал нос.
Умбуси этого феода отказывалась выполнить волю королевы в отношении ее Ихагу, и когда Тау принял командование чешуем, заменив его инколели, Малый Вельможа преградил Тау путь. После недолгого спора Тау потерял терпение и оттолкнул мужчину с дороги. Сочтя это оскорблением, Малый Вельможа потянулся к своему клинку, а Тау ударил Вельможу рукоятью меча по носу. На этом возражения закончились, и Ихагу, бывшие в подчинении умбуси, примкнули к растущей королевской армии.
Вечером в шатре Циора попросила Тау сесть к ней поближе, чтобы ей не пришлось перекрикивать треск костра. Для него было непривычно находиться к ней так близко, но Тау не возражал, потому что ему никогда не нравилось сидеть спиной к входу. И все же сидеть рядом с ней было странно. Так он замечал то, что упускал раньше.
К примеру то, что ее ресницы были на удивление длинными, а линии на ее ладонях – почти такого же цвета, как кожа, отчего они были едва различимы. А еще она дышала больше грудью, чем животом, и от этого у нее на шее появлялась небольшая впадинка между ключицами, которая то углублялась, то сглаживалась, отмечая размеренное биение пульса.
– Ожерелье? – спросила она, заставив его вздрогнуть.
– Моя королева?
– Ты смотришь на мое ожерелье.
Он удивился тому, что у нее вообще было ожерелье. Золотое, с деревянной круглой подвеской, на которой было вырезано женское лицо, не похожее ни на кого из тех, кого ему доводилось видеть. Лицо это было чересчур угловатым, а его черты выглядели острее, чем было типично для омехи.
– Да, ожерелье, – сказал Тау. – Лицо Богини.
– Знак нашей веры, – сказала Циора.
– Я видел такие у жрецов Саха.
– Их также носят многие Одаренные.
– Ваше… выглядит иначе, – сказал он. – Дерево, оно с Озонте?
– Да.
Тау поднял взгляд на ее лицо.
– Мне редко доводилось видеть что-то настолько красивое.
При этих словах королева вздохнула, впадинка на ее шее углубилась, и она непроизвольно поднесла руку к ожерелью.
– Эту подвеску нам подарила наша мать, а ей – ее мать, и так далее.
– Я иногда забываю. – Тау улыбнулся.
– О чем?
– Что вы потомок того же народа, о котором рассказываете истории, и что в ваших венах течет кровь королевы Тайфы и чемпиона Циори.
– Хотелось бы и нам иногда об этом забывать, – отозвалась она.
Тау испугался, что сказал что-то не то.
– Если вы хотите отдохнуть сегодня вместо этого, я могу уйти…
– Нет, мы хотели бы, чтобы ты остался, если не возражаешь.
– Не возражаю, – сказал Тау. – Я все думал о том, на чем мы остановились, и хотел узнать продолжение.
Казалось, ее глаза блеснули. Возможно, это был отблеск костра.
– Правда? – спросила она.
– Правда, – ответил он. – Я знаю, что омехи покинули Озонте. Знаю, мы построили корабли и переплыли Ревы, но что именно сделал Теневой Совет, чтобы к этому прийти? За что они голосовали?
Циора задумчиво взглянула на него.
– Иногда мне хочется, чтобы истории, которые я рассказываю, были веселее, но и так хорошо, – сказала она. – Голосованием Теневого Совета Тайфа Омехиа была избрана Королевой Драконов. Ее решили наделить абсолютной властью.
Тау закусил губу. Он и не предполагал, что Тайфу могли объявить Королевой Драконов.
– Почему нельзя было просто проголосовать за то, чтобы покинуть Озонте? Разве этого было бы недостаточно? – спросил он.
– Она не хотела просто бежать. Она хотела получить власть, чтобы изменить культуру омехи и Вельмож. Она хотела сделать свой народ достаточно сильным, чтобы вернуться на Озонте и остановить Отсев. Поэтому стала Королевой Драконов, и это дало ей силы совершить то, чего она хотела, но на Ксидде она потеряла кое-что незаменимое.
Тау знал, что будет дальше. Каждый омехи это знал.
– Тайфа видела гибель того, кого она любила. Видела, как на белых берегах Ксидды погиб ее чемпион Циори. Да, наши начинания здесь обагрены кровью, но возможно, с ксиддинами и можно было бы договориться, если бы они его не убили.
– И Тайфа отомстила, – сказал Тау.
– Тайфа устроила бойню, – поправила Циора, прикоснувшись к своему ожерелью. – Она сожгла побережье и всех ксиддинов на нем. Обратила их в черный пепел, и потом целый сезон призывала драконов так часто, что мы потеряли половину всех наших Одаренных.
Королева Тайфа Омехиа нашла для нас новый мир, но сама не смогла покинуть старый, и мы сражались с ксиддинами так же упорно, как и с Отсевом. В те давние времена, когда с небес сошел огонь, народ этой земли погибал тысячами, и в отчаянной попытке остановить кровопролитие ксиддины направили посланников с дарами и мирными предложениями. Королева Драконов вернула их обратно – по кускам.
Но даже такими зверствами все не ограничилось. Мы не могли победить с таким малым количеством Одаренных, и наши потери в боях против ксиддинов росли. А потом случилась трагедия.
В следующую Складку каждый четвертый умирал от голода, и Вельможи стали шептаться, что королева Тайфа ведет народ омехи к очередному поражению. Так, используя гнев голодающих людей, они попытались ее свергнуть.
Они назвали ее кровожадной, неспособной править, и чтобы успокоить тех, кого они стали звать Меньшими, на трон посадили юную дочь Тайфы.