– Весла убраны, паруса спущены, и так на каждом корабле, – сообщил Тау остальным. – Никого там не вижу.
– Они на кораблях прячутся? – спросил Удуак.
– Возможно.
– Значит, это ловушка, – сказал Келлан.
Тау задумался, так ли это.
– Ловушка имеет смысл, если Кана оставил достаточно бойцов для атаки.
– Звучит захватывающе, – сказал Темба.
Асет втянула воздух сквозь зубы.
– Он бы стольких не оставил. Никто из затаившихся на корабле не поможет ему взять Керем.
Тау терял терпение. Ему хотелось выхватить мечи и сражаться:
– У нас мало времени.
– И все-таки мы не можем завести наш отряд в ловушку, – заметил Келлан.
Удуак толкнул Келлана локтем.
– Наживка!
– Что?
– Скачи к кораблям, – сказал ему Удуак, изобразив жестом, как едет верхом. – Покажись им, а потом возвращайся назад.
– Это могло бы сработать, – сказал Келлан, – но нам нужно вернуться, взять лошадь и…
Тау выпрямился и, выйдя из зарослей, направился к берегу.
– Чемпион?! Что он делает? – воскликнул Келлан.
– Ну вот опять, – проворчал Темба.
– Тау! – прошипел Келлан.
Тау почувствовал спазм в желудке. Он знал, что что-то идет не так, и мог доверять только самому себе.
– Кана и Хадит… они мыслят похоже, – бросил он через плечо, продолжая шагать к берегу.
– Ненавижу, когда он так себя ведет. Нам-то что теперь делать? – спросил Темба.
– Идем за ним, – ответил Удуак, и Тау услышал шаги здоровяка за спиной.
– Они мыслят похоже, – повторил Тау, молясь о том, чтобы он ошибался.
– Что это значит? – Келлан догнал его. Он держал меч в руке и оглядывался по сторонам, без сомнения, надеясь заметить какое-либо движение на судах, пока у них еще была возможность вовремя отступить.
– Все бойцы, которые остались бы с кораблями, погибли бы, потому что мы, зная, что корабли здесь, пришли бы сюда, чтобы их уничтожить, – сказал Тау. – Так поступил бы хороший тактик, и поэтому таков был план Хадита. Неужели не понимаете? Вот мы сюда и пришли.
– И? – спросил Темба, также их догоняя.
– И Кана знал, что мы так поступим. Он не собирался никого здесь приносить в жертву, – объяснил Тау. – Он хочет использовать все силы, чтобы огнем проложить себе путь через Керем. Он бросил корабли, потому что сразу спланировал вернуться на ксиддинскую территорию через наши горы.
Тау приблизился к одному из кораблей. Мечи оставались в ножнах. Ему нужны были обе руки, чтобы заглянуть за борт, потому что тот был слишком высоким. Рискуя получить копьем в глаз или топором по черепу, Тау подпрыгнул, ухватившись за поручень, подтянулся и запрыгнул на борт.
Очутившись на палубе, он развернулся и почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
– Пусто, – сказал он.
– Что? – переспросил Келлан с берега.
– Пусто!
– Проверьте остальные, – приказал Келлан.
– Они все окажутся пустыми, – сказал Тау, не думая о том, слышат его или нет. – Кана всех увел. Он хочет прорубить себе путь через весь полуостров.
Едва касаясь копытами земли, Ярость поднималась по склону горы к плато, на котором стояла Крепость Онаи. Тау клонился к ее шее, от порывистого ветра его глаза слезились. Он оставил армию позади. Он не мог остановить Кану в одиночку, но и ждать он тоже больше не мог.
– Хай-я, Ярость! Вперед!
Она неслась так быстро, что казалось, они летели по воздуху. Они уже достигли последнего отрезка пути, и в поле зрения вот-вот должна была появиться крепость. Тау слышал шум за спиной, но не обращал на него внимания. Циора послала за ним Нью, и визирь, гораздо более умелая наездница, чем Тау, давно бы уже его догнала, если бы он не скакал так безрассудно.
– Хай-я, Ярость!
Горный воздух стал непроглядным от густого тумана, дрожавшего от жары, и Тау не хотелось думать, что это могло значить. В последний поворот Ярость вошла на полной скорости, взметнув копытами песок и камни.
Он должен был успеть. Никак иначе. Наконец крепость показалась – и ему открылась правда.
Крепость Онаи превратилась в тлеющие руины, от которых поднимался дым, будто от залитого водой костра, но это было далеко не самое страшное. Вдоль тропы, ведущей к крепости, лежали навзничь трупы женщин, мужчин и детей. Приколотые к земле копьями, словно насекомые, они были привязаны друг к другу за руки, образуя цепь, и у каждого четвертого или пятого в этой цепи руки были отсечены по локоть. Разорванная цепь мертвецов. Воздаяние за нарушенное обещание королевы.
Прежде чем заставить себя остановиться, Тау стал вглядываться в лица. Увидел госпожу Чионе – старшую служанку, которая часто шефствовала над Зури, – ее лицо было забрызгано кровью. Судя по всему, она умерла не сразу и в последние свои мгновения закашлялась до смерти. В нескольких шагах от нее лежал Экон. Он был вторым командиром Арена, а потом, после того, как Арена убили, умбуси Онаи, по-видимому, назначила его инколели феода. Если так, он недолго прослужил в новой должности. Экон был мертв, мухи роились над его раздувшимся на солнце телом, а из открытого рта вываливались личинки.
– Нет, нет, нет, нет-нет-нет…
Тау с трудом узнал Очиенга. Они избили крепостного стража так жестоко, что его череп, казалось, был пробит во всех возможных местах.
Тау запрокинул голову и закричал. Это испугало Ярость, она едва не бросилась в галоп, и ему пришлось взять себя в руки, чтобы успокоить животное.
– Ты умница, девочка, – сказал он. – Умница…
Он услышал стаккато копыт лошади Ньи, которая вылетела из-за поворота. Затем услышал резкий шорох и ржание – визирь остановила свою лошадь.
– Слезы Богини, – пробормотала она. – Уходим… уходим, Тау.
Тау покачал головой и погнал Ярость вперед.
– Тау…
Как бы это ни было больно, он всматривался в лица убитых. Как бы это ни было больно, он смотрел налево, направо, медленно продвигаясь по тропе в поисках своих родных.
– Тау, не ходите туда, – крикнула Нья. – Именно этого он хочет. Не смотрите туда.
Но он смотрел. Пока не увидел, что в тени крепостных ворот скрывалась целая гора тел, будто служившая растопкой для костра, а посреди нее возвышался столб, к которому был привязан человек. Его голова была оттянута назад под таким углом, что создавалось впечатление, что он любуется чем-то, что держал в поднятой руке. Он был обнажен, со вспоротым животом, и его внутренности вывалились на тела тех, кто лежал под ним.
Он был мертв, и это значило, что ксиддины привязали его в такой позе, чтобы рука и то, что он в ней держал, остались на виду.
Тау спешился, вынул мечи из ножен, подошел ближе и вгляделся, каждой клеточкой своего тела желая не видеть этого.
– Макена? – проговорил он. – Макена! – Он бросился, хромая, к мужу своей матери, выкрикивая его имя, словно мертвый мог услышать.
Тау вошел под сень крепостных ворот, увидел, что держал в руке Макена, и почувствовал, будто кости в его теле разом исчезли. Он упал на колени, уронив мечи на рыхлый гравий.
Он задыхался, глядя на землю под собой. Как он ни пытался втянуть воздух, ему его не хватало. Он поднял голову, отказываясь верить в то, что видел, но ничего не менялось, да и острое зрение никогда не подводило Тау.
На собственных волосах, спутанных и завязанных вокруг руки мертвого Макены, висела отрубленная голова Джелани.
Тау закричал, заколотив кулаками по земле. Он попытался встать, чтобы снять голову Джелани, но не смог заставить себя это сделать. Отведя взгляд от ужасного зрелища, он увидел умбуси с мужем. Они валялись в куче мертвых тел вместе с остальными, их горла были перерезаны, глаза вырваны, руки отрублены.
Его плеча коснулась рука, и найдя в себе силы встать, Тау схватил мечи и резко развернулся.
– Тау. – Это была Нья. Она выставила руки перед собой. – Тау, прошу.
Он не опустил мечей.
– Моя сестра. Мой отчим. Нья, это моя сестра!
Нья подняла глаза и посмотрела на ужасное зрелище за его спиной.
Она попыталась приблизиться к нему.
– Мне жаль, Тау.
– Моя сестра, – проговорил он сорванным голосом. – Это Джелани.
– Мне жаль.
Его мечи все еще были подняты, но она прошла между ними и приложила руки к лицу Тау, заглянув ему в глаза.
– Мне жаль. Это ужасная беда. Мне очень жаль, Тау.
Он едва не упал, услышав голос у себя за спиной.
– Тау?
Слабый голос дрожал, его было еле слышно. Но это не имело значения. Тау сразу узнал его: мать звала его по имени.
Глава десятая
Когда подошло остальное войско, Тау держал мать в объятиях. Ей было очень больно, но она смогла рассказать, что случилось. Кана и его соплеменники убивали жителей крепости одного за другим, пока оставшиеся в живых не сломались и не выдали всех, кто имел отношение к Тау.
Кана убил Джелани и Макену на глазах у матери Тау. Он заставил ее на это смотреть, а потом выжег ей глаза раскаленной бронзой, чтобы убийство дочери и мужа осталось последним, что она видела.
Ее привязали к основанию столба, на котором казнили Макену, и мать Тау целые сутки слушала, как умирал ее муж.
Обнимая мать, Тау слушал, как Нья объясняла остальным, что произошло.
Он все еще держал ее в объятиях, когда подошел Джабари. Возможно, ему самому стоило подойти к другу.
Но он этого так и не сделал. Даже когда Джабари обнаружил, какая участь постигла его собственных отца и мать. Тау слышал ужасные рыдания друга, но ему было слишком больно, чтобы утешать кого-то другого.
– Могу я ее осмотреть?
Тау поднял глаза. Это была Хафса – жрица Саха из медицинского ордена.
– Нужно промыть ее раны, – сказала целительница. – Они могут загноиться.
Тау кивнул и разжал руки. Мать прижалась к нему.
– Мама, – сказал он, – это Хафса, жрица из медицинского ордена, она вылечила многих моих соратников. Ей нужно тебя осмотреть, чтобы ты поправилась.