— Я придумала, — выпалила Селена. — Ты не можешь присоединиться к отъезжающим, так как это бросится в глаза. Значит, ты должна остаться здесь, а это означает разлуку с Дарием.
— Я все это знаю, Селена.
— Тогда слушай внимательно. Ведь если Дарий останется здесь, вас не разлучат.
— Но он должен ехать. Ему приказали.
— Он останется, а я поеду вместо него.
— Ты? — Самия уставилась на нее. — Нет, ничего не получится.
— Почему не получится? Мы с ним почти одного роста и сходного телосложения. Ночью темно, и все кажутся одинаковыми. К тому же тут будет такая неразбериха — солдаты поведут женщин к лодке, которая должна ждать их на реке, будут стоять страшные крики, вопли, слезы расставания, а я там, среди них…
— Селена, ты сошла с ума, — тихо сказала Самия, но ее голос выдал волнение.
Селена шепотом изложила Самии свой план. Все будет совершенно просто. Никто не заметит, что евнух, сопровождающий женщин, натянул на голову капюшон своего походного плаща. Конечно, женщин будут поторапливать, чтобы кто-нибудь вдруг не сбежал. К тому же будет темно, потому что корабль должен отправиться в полночь.
— Но, Селена, — вставила Самия, — неужели ты действительно собираешься ехать переодетой до самого Рима? Тебя обязательно обнаружат.
— Я не собираюсь ехать в Рим, — возразила Селена. — Я покину корабль при первой же возможности, даже если мне придется прыгать за борт. Единственное, что мне нужно, — выбраться за пределы дворца.
После долгих препирательств Самия и Дарий наконец согласились с планом. В ночь отправки Селену под каким-нибудь предлогом вызовут в гарем. Вечером она подмешает Лаше что-нибудь в вино, чтобы она заснула и никто не хватился бы Селены до рассвета. И пока путешественники будут разбираться — с рабами, багажом и стражей, — Селена и Дарий поменяются одеждой. После этого он спрячется где-нибудь во дворце — укромных уголков там достаточно — и разработает какой-нибудь план их побега с Самией из Магны.
25
— Где ты была? — спросила царица. — Я звала тебя.
— Прости, моя царица, — ответила Селена и поставила свой ящик с лекарствами на стол, — мне нужно было немного размяться.
Лаша, одетая в драгоценный пурпурный шелк и напудренная золотой пылью, дотягивалась на своем ложе.
— Ты двигаешься достаточно. Дай мне что-нибудь от боли. Мое ежемесячное недомогание наступило неожиданно, и теперь у меня тянет низ живота.
Радуясь, что она может чем-то заняться и тем самым хоть как-то скрыть овладевшее ею возбуждение, Селена открыла свой ящик.
Лаша вступила в ту фазу жизни, когда течения, вызванные луной, постепенно иссякают, и ее цикл стал нерегулярным.
Пока Селена возилась со своим ящиком, она огляделась в этих шикарно убранных спальных покоях в поисках юноши, с которым Лаша провела вторую половину дня. Она понятия не имела, что делали с мужчинами после свидания с царицей, обычно Лаша только один раз использовала каждого юношу. В свои семьи они, конечно, потом не возвращались.
Капнув несколько капель напитка Гекаты в кубок вина, Селена выглянула на террасу. Только однажды выходила она в город, когда Лаша наносила визит в стаи бедуинов, остановившихся на лето в одном из близлежащих оазисов. До Лаши дошли слухи о необычных танцовщицах, которые умели, лежа на спине, с помощью одних лишь мускулов живота перелить вино из одного кубка в другой. Она захотела увидеть это собственными глазами. Всякий раз, когда на Лашу нападало такое настроение, что ей непременно нужно было посмотреть необычное представление или какую-нибудь редкость, — она обычно выезжала из дворца с большой свитой. Не меньше двухсот человек сопровождали ее в таких поездках.
Селена в тот день путешествовала в закрытых носилках, следовавших за царским паланкином, и пока процессия двигалась через весь город, она то и дело приподнимала занавес, чтобы выглянуть наружу.
То, что она увидела, наполнило ее ужасом.
После долгих месяцев жизни в роскоши и изобилии Селена не могла поверить своим глазам, увидев грязь и нищету на улицах Магны. Одна картина особенно глубоко врезалась ей в память и теперь всплывала перед ее глазами всякий раз, когда она протягивала царице кубок: орущая, возбужденная толпа, собравшаяся у дворцовых ворот, — инвалиды и попрошайки, маленькие девочки с тощими младенцами на худых руках, мужчины без ног или без рук, с гноящимися глазами, с распухшими от болезни лицами. Все они толпились перед дворцом, обманывая себя надеждой, что близость к царице, этой богине во плоти, излечит их.
Позже Селена узнала, что в Магне нет места, куда эти люди могли бы обратиться в случае крайней необходимости. Здесь не было храма Эскулапа, где больной мог бы найти убежище на ночь и предаться надежде, что во сне к нему придет бог и исцелит его. Только богатые могли позволить себе личного врача, у остальных же — людей среднего класса, так же как и у бедных, — не было никого, кому они могли бы довериться в случае недомогания или болезни.
— Ты что, заснула? — спросила Лаша.
Селена покачала головой, пытаясь поскорее избавиться от гнетущих воспоминаний. В Антиохии она тоже задумывалась о судьбе больных, но там у них был хоть кто-то, к кому они могли обратиться за помощью: храм Эскулапа, маленький домик Меры, вилла Андреаса, врача.
Здесь я могла бы помочь, подумала Селена и взяла у царицы кубок, чтобы ополоснуть его. Если бы я была там, на улице, я действительно могла бы лечить, вместо того чтобы сидеть в этой клетке и творить «чудеса».
Излечение царя Заббая от импотенции не было чудом, но об этом знала только Селена. Даже Казлах, лейб-медик, не понял, что причиной заболевания царя было всего-навсего ожирение.
Мера описывала Селене болезнь, которую греки называли diabetes mellitus, к симптомам которой относились частое мочеиспускание и сильный запах меда от мочи. Если болезнь начиналась в детстве, это означало верную смерть, если она проявлялась лишь в зрелом возрасте, то часто можно было остановить ее развитие за счет снижения веса больного.
По причинам, до сих пор неизвестным, объясняла Мера дочери, ожирение у взрослых приводит иногда к заболеванию диабетом. Поэтому снижение веса во многих случаях может привести к остановке развития болезни.
Когда Селена впервые осматривала царя в присутствии семидесяти слуг, врачей и придворных, она не могла понять, чего ему не хватает. Но когда ей описали симптомы — чрезмерная жажда, постоянное чувство голода, частое мочеиспускание, — Селена вспомнила то, чему ее учила Мера. Она исследовала мочу царя и установила, что она сладкая, как мед. Заббай действительно страдал диабетом, а так как Селена знала, что эта болезнь может привести к импотенции, она сказала себе: если вылечить эту болезнь, то, вероятно, можно избавиться и от импотенции.
Так что Заббаю была предписана строгая диета. Постепенно жир начал спадать, и уже через шесть месяцев, впервые за последние два года, он снова смог познать женщину.
Селена совершала и другие чудеса. Старого визиря царицы уже много месяцев мучил ужасный зуд на голове. Селена вылечила его с помощью лечебной смеси из серы и кедрового масла, у главного евнуха, которому она прописала напиток Гекаты, перестали болеть суставы, а принц избавился от поноса, после того как сел на предписанную ею рисовую диету.
Было во дворце и несколько серьезных больных, которым Селена была бы рада помочь, но большинство недомоганий, от которых страдали придворные, оказывались в конце концов надуманными, и происходили они по большей части от скуки и безделья. Живя во дворце, она чувствовала, будто ей навязали роль волшебницы, но ничего не могла с этим поделать, там же, на улице, она могла исполнить свое предназначение и принести пользу.
Царица не отрываясь смотрела на Селену. Она гордилась красотой своих глаз и после удачной операции начала делать их еще больше и красивее с помощью капель белладонны из ящика Селены. Этот наркотик увеличивал зрачок, это придавало глазам Лаши несколько странное выражение — казалось, будто эти глаза могли видеть больше, чем другие.
Лаша рассматривала Селену со смесью зависти и злости. Эта скромная девушка обладала большой властью, которую Лаше и самой хотелось бы иметь.
Не властью над жизнью и смертью — это у Лаши уже было, — а властью над болью, которую она считала гораздо более важной. Одной стороной этой власти Лаша уже обладала — властью причинять боль. Но эта девочка, жившая до сих пор среди беднейших из бедняков, обладала особой властью, которая могла приносить облегчение от боли, а это было нечто гораздо более удивительное.
«Она еще не знает, — думала Лаша, — какую власть надо мной получила — ведь девчонка может даровать мне облегчение от боли, а может и отказать в нем. Она не подозревает, что я — пленница, пленница боли, которая овладевает моим телом. Ничто, даже смерть, не пугает меня так, как непрекращающаяся боль. Эта девка из помойной канавы, невежественная и мудрая одновременно, понятия не имеет, на какие высоты могла бы вскарабкаться, используя свою власть. Но когда-нибудь она это поймет. Когда она станет старше, она поймет, насколько бессильна я перед слабостью своей плоти, и когда этот день придет, наши роли поменяются. Тогда она станет властительницей, а я — ее подданной. Попытается ли она когда-нибудь обратить свою власть против меня?»
— Фортуна, — сказала Лаша резким голосом, — римляне прибывают через две недели. Ты, конечно, уже слышала об этом, ведь у этих стен есть не только уши, но и языки. И когда они будут здесь, во дворце начнется большой переполох. Ты ведь не будешь делать глупости, Фортуна? Тебе ведь не придет в голову попытаться убежать?
Она заметила, как застыла Селена. «Значит, я права», — подумала она.
— Я беспокоюсь за тебя, дитя мое, — продолжала Лаша, поднимаясь с ложа, — иногда я боюсь, что одиночество слишком угнетает тебя. Я вижу отчаяние и смятение в твоих глазах. Ведь тебе уже почти восемнадцать. А ты все еще девственница, не так ли?