ались по рядам жнецов.
Святой Джон остановился, пройдя тридцать метров по полю.
Это место воняло.
Это была ужасная смесь запахов. Частично гниющая плоть — но это теперь повсюду. Еще здесь была вонь пепла из огромной дыры для костра к северу от города, где сжигали мусор и мертвых. Но самый сильный запах — запах отбеливателя. Поле потонуло в нем.
— Зачем они это сделали? — спросил один из его адъютантов.
— Попытка химической войны, думаю, — ответил святой Джон. — Он едкий. Если они смогут удержать нас на этой стороне забора какое-то время, нам станет плохо от его паров.
Но он рассмеялся, увидев обеспокоенные лица своих адъютантов.
— Это забор-рабица, — сказал он. — А не стена замка. И видите? Их земляные работы еще даже не завершены.
Повсюду вдоль забора лежали горы земли, которые еще не стали барьером. Это была попытка последней минуты, которую они не сумели завершить. Возможно, они отбросили попытки в пользу поливки земли отбеливающим средством.
— По крайней мере, они пытались, — раздумывал он. — Ради их собственной гордости, они должны умереть, пытаясь. Мы видели это так или иначе в каждом городе.
И так и было. Один город пытался удержать их стадом рогатого скота. Другой использовал волов, чтобы притащить разбитые машины и соорудить металлическую стену. И был город, который построили высоко среди деревьев. Там были рвы и земляные валы и даже ямы, наполненные заостренными бамбуковыми остриями. Столько видов защиты, столько усилий.
И каждый из этих городов сгорел.
Ножи жнецов напились на каждой улице и в каждом доме.
Святой Джон позвал квартирмейстера и дал инструкции, согласно которым каждые мужчина и женщина должны повязать тряпки вокруг носов и ртов. Мятный гель будет забивать вонь отбеливателя, а тряпки — защищать легкие, и они позаботятся обо всем, кроме глаз. А что с ними произойдет? Глаза жнецов заслезятся. Они будут плакать по грешникам, в чьей плоти они открыли красные врата.
Как поэтично.
Как подходяще. Армия бога будет плакать от жалости и радости, отпуская грешников из этого мира несправедливости в чистоту вечной тьмы.
Это станет чудесной легендой, а легенды всегда полезны.
Он повязал ткань вокруг собственного рта и носа и медленно пошел вперед. Его адъютанты были на полшага позади него. От солнечного света татуировки красных рук на их лицах сияли, словно свежепролитая кровь.
Поле было хаосом, трава высохла и умерла от отбеливателя, земля была грязной и изрезанной тысячью колей от колес. Святой Джон узнал и эти знаки. В некоторых городах — если их заранее предупреждали о наступлении — тележки с детьми, пожилыми людьми и больными отправлялись прочь. В другие города или в какое-то защищенное здание. Иногда тележки с сокровищами увозили люди, которые не понимали славу, ожидающую их. Но как только город пал бы, оставалось много времени, чтобы последовать за всеми следами колес, в какие бы безопасные места они ни вели. Ножи будут вытащены, и красные врата будут кричать от радости, от спасения, предложенного жнецами бога.
Всегда все было одинаково. Даже различие и варианты стали обычным делом.
Святой Джон был этим доволен. С каждой тайной, которая становилась чем-то известным, известной тактикой, его армия становилась все более уверенной, и конечный результат полного контроля бога над тихой землей был обеспечен еще лучше.
Красные Братья следовали за святым Джоном, когда он прошел половину расстояния между деревьями и линией забора.
И там он остановился. Его глаза жгло не так сильно, как он ожидал, и это было хорошо.
Он прождал почти пять полных минут. Он был терпеливым человеком, и это было частью драмы. Частью легенды.
Он также знал, что чем больше времени займет эта часть — чем дольше еретики в городе заставят его ждать, словно торговца у черного входа, — тем сердитее будут его жнецы. Однажды, когда его заставили ждать два часа, убийства в городе стали особенно жестокими. Возможно, и здесь будет так же. Его люди долго с трудом маршировали по пустыне и пораженным засухой землям, чтобы добраться до этих городов. Каждое мгновение лишений, каждая ноющая мышца, каждый пропущенный обед будет топливом в костре сердец тысячи жнецов, ожидающих в лесу. Людей в этом городе и так ожидал ужасный день. Но если они заставят его слишком долго ждать, они узнают, что даже ужасный день может стать намного хуже.
Наконец ворота распахнулись.
Люди начали выходить. Они не продвигались к нему, а вместо этого рассредоточились вдоль линии забора. И кроме одной фигуры посередине, на всех остальных были красные широкие пояса. Святой Джон гадал, что значат эти широкие пояса. Это была вариация белого флага?
Фигура без широкого пояса глянула на людей с каждой стороны от него, и даже с расстояния святой Джон мог увидеть, как человек делает глубокий вздох, чтобы успокоиться. Его плечи поднимались и опадали.
Потом небольшая группа начала двигаться к нему.
Через несколько шагов стало очевидно, что это не старейшины города. Не шерифы или лидеры городской стражи.
Это были дети.
Подростки.
Один мальчик шел впереди. Его волосы были коротко стрижены, и в его внешности угадывалось что-то смутно японское. Слева и немного позади шли еще двое мальчиков — один китаец, другой белый, справа три девушки — высокая с белыми волосами, очень низенькая девочка с непокорными рыжими кудрями, и совсем лысая девушка.
— Сестра Маргарет, — выдохнул один из его адъютантов.
Святой Джон внимательно осмотрел подростков. Он не знал китайского мальчика или большого светлого, как и не знал беловолосую девушку. Но рыжую он узнал. Его губа приподнялась в гневе. Она и ее парень-полуяпонец были в лесу рядом с Убежищем. Мальчик был ничем для святого, но девушка посмела оскорбить космос и назвать себя Никс — именем матери Танатоса, слава его тьме. Сначала святой Джон верил, что она действительно физическая манифестация матери его бога, и подумал, что она могла прийти во плоти, чтобы дать ему какое-то духовное испытание. Но, в конце концов, она оказалась просто грешницей, чья плоть взывала к очищению болью.
Святой Джон гладил рукоятку любимого ножа, спрятанного под складками его кофты. Его помощники ощутили его настроение и беспокойно переступали с ноги на ногу.
Когда еретики оказались в трех метрах от них, святой Джон показал на подростка с японским разрезом глаз.
— Я знаю тебя, парень.
Подросток остановился, и остальные тоже остановились в метре позади него. Кроме крупного белого мальчика и сестры Маргарет — богохульницы, предпочитающей, чтобы ее звали Бунтаркой, — на всех остальных были военного стиля бронежилеты с одинаковыми подкладками на руках и ногах. Из-за этого они были похожи на черных насекомых. Тараканов. Однако все они прятали хорошие ножи на талии и бедрах. На всех девушках были оружейные ремни. У китайца были составной лук и колчан со стрелами. Рыжая ведьма и парень-лидер держали катаны, готовясь быстро их вытащить. Китаец что-то нес в руке, рупор старого мира, который работал на батарейках. Святой Джон был слегка впечатлен — работающие батарейки были крайней редкостью.
— Покажите свои манеры, — сказал святой Джон, стягивая ткань со рта, — назовитесь.
Мальчик прочистил горло. Он изобразил формальный в азиатском стиле поклон, низкий и уважительный.
— Меня зовут Бенджамин Имура, — сказал он. — Брат Тома Имуры, самурай девяти городов, — он вытер слезы, вызванные жгучими химическими испарениями.
Святой улыбнулся и кивнул. Это были очень хороший титул и представление.
— Я святой Джон, рыцарь Клинка, главный священник Церкви Тьмы и верный слуга бога Танатоса, слава его тьме.
Мальчик снова кивнул, признавая его. Остальные последовали его примеру и тоже поклонились.
Святой Джон понял, что ему нравился этот молодой человек. У него были манеры, а это было редкостью в такие трудные времена.
— Ты знаешь, зачем я здесь? — спросил святой.
— Да, сэр, — ответил Бенни. Он кашлянул и снова вытер слезы с лица.
— Вы пришли, чтобы предложить условия сдачи?
— А это чем-то поможет? — спросил парень. — Если мы откроем ворота и впустим вас, вы проявите милосердие?
Святой Джон улыбнулся.
— День закончится намного быстрее.
— Ну да… это значит, что мы все умрем к полудню, а ваши ребята смогут насладиться сиестой.
Улыбка померкла.
— Послушайте, — сказал Бенни, — мы оба знаем, как это работает. Вы приходите сюда, и мы говорим. Как это называется? Переговоры? Ладно, вот мы ведем переговоры. Я знаю ваши условия. Присоединиться к вам или отправиться во тьму, да? Вам нужно разграбить еще семь городов, так что, скорее всего, вам нужно, чтобы некоторые из наших… как там… приняли присягу? Преклонили колени и поцеловали нож? Вау… жутковато и абсолютно против санитарных норм. Откуда мне знать, где побывал этот нож? Дело в том, что некоторые из нас выживут, если мы согласимся помогать вам и вашим жнецам убивать всех, кого знаем. То есть… таково предложение, да? Такой план?
— Ты опасно близко…
— К чему? Серьезно, старик… чего ты хочешь, чтобы я боялся? Пыток? Ты уже собираешься убить меня. Я не уверен, что имеет значение, проведу я последние часы в криках или нет. Все равно в конце я умру. Хочешь угрожать моим друзьям и семье? Давай… ты просто и их собираешься убить, — на лице Бенни появилось кислое выражение неодобрения. — Может, никто не сказал тебе, но предложение разных видов убийства не помогает в попытках поторговаться. Убей меня сейчас, убей меня позже, пытай меня… в конце, ты лишь хочешь, чтобы мы боялись тебя. Ты выкапываешь страх. Ты, как вампир, только пьешь ужас и боль. Хочешь, чтобы мы боялись тебя? Конечно. Ты серийный убийца-психопат с армией. Достаточно страшно.
— Ты закончил? — спросил святой Джон.
— А что, что у вас?
— У тебя был один шанс на мирную смерть. Смерть от ножа. Принесенную с заботой и состраданием, лезвие — это милосердие. Как скальпель, он отрезает инфекцию жизни, прожитой в грехе. Я пришел предложить тебе самую быструю и чистую смерть. Одни красные врата, и ты ничего не почувствуешь. Тьма открыла бы объятия, чтобы обнять тебя и дать покой.