Кто придумал, что у женщины не может быть стихии?! Кто первый отнял душу у своей жены? Кто ты, мерзавец?!
Глава 20
Все проходит, и даже бессмертные исчезают. Пепел лежит там, где был раньше костер, но на месте костра однажды родятся цветы. Эта история случилась в те незапамятные времена, когда первые дети мира были молоды и рождали новых, а человечество – всего лишь маленьким племенем в долине двух великих рек. Чудовища и боги были реальностью, а космические корабли – сказкой несбыточного будущего. Его звали Имнас, что в переводе с давно исчезнувшего языка значит «рассвет». Голубая кровь речных нимф смешивалась в его жилах с молодой и ненасытно-жадной алой. Он строил корабли, похожие на те бумажные, что человеческие дети пускают нынче в плаванье по лужам, только его кораблики из паутины, щепок и солнечного света плыли прямо к звездам и никогда не возвращались. Ничего удивительного – он был потомком первых детей Земли, он был правнук Солнца. Он так мог.
Речная нимфа, холодная и привязчивая, не считала года. Она любила неизменность. Человек, которого Имнас звал своим отцом, много лет спал в ее тинных объятиях, и в голубом хрустале воды его лицо продолжало оставаться молодым и прекрасным. Какая-то женщина каждую весну приходила на берег кричать и плакать.
– Проснись! – кричала она – Проснись!
Страшный шаман однажды привел с собой ветер, притворился огнем. Отвлечь нимфу успели ненадолго, шаман пожертвовал жизнью; но удалось украсть сына.
Мальчик молча сидел на площади в центре деревни, а люди толпились вокруг и дивились. Лицо его было белее горного льда, очи темнее ночного неба. Голубые ветки жил вились под кожей. Шелковые волосы, сизые, будто голубиное крыло, ниспадали до ног, укутывали голое тело. «Дождь! – шептали селяне воодушевленно. – Если сжечь Великую Кровь, пойдет дождь!»
И дождь шел. Крупными каплями слез мать-нимфа обнимала сына, маленькими снежинками жалила людей; однако вдали от своего водоема была бессильна. Уже тогда маленькое племя людей знало войну. На златогривом степном жеребце прискакал в деревню Вождь с алым плащом за спиною; селяне убегали от его воинов, оплакивая шамана. «Великая Кровь! Подарок Богов!» – радовался вождь, укутывая мальчика своим плащом.
Сидя на коне за спиною вождя, мальчик вдруг обернулся. «Твой янтарь еще не застыл, – шепнули бесцветные губы. – Лети сквозь стекло, бабочка». И видение распалось на блестящие капли воды.
Океан капель. Я захлебывалась, я тонула, отчаянно молотила руками и ногами, стараясь всплыть.
Не могу прокашляться. Потолок спальни. В горле действительно вода. Окно распахнуто настежь, оттуда потоком дождь, с моей подушки течет вода, волосы слиплись в сосульки. Я бросилась закрывать окно. Пол тоже мокрый. Где-то далеко-далеко за тучами, за дождем рождался алый рассвет. В комнате уже можно смутно различить мебель и даже рисунок на стенах.
А по оконному стеклу течет вода. Окна закрыты, но вода течет. С моей стороны окна. Заливает подоконник, капает на пол. И каждая капля живая. Не могу объяснить, как это. Но вода смотрела на меня.
Я не смогла даже закричать. Вода просачивалась сквозь стекло и заливала пол. Ударяясь в окно, капли звенели какие-то буквы, слова.
– Аста-а-анса чела-авека-ам. Ле-ети сква-азь стекла.
– Как мог дождь залить весь пол по щиколотку? – возмущалась бабушка. – Нет, я уже не надеюсь дожить до того момента, когда она найдет жениха и уедет с глаз моих. Я умру раньше.
Я не стала рассказывать им о рассветном госте – а это был именно гость. Вода. Даже маме не рассказала, хотя прибежала к ней в комнату, разбудила, обняла и долго стучала зубами, не в силах вымолвить ни слова. Сразу же после завтрака собралась и уехала в больницу. Как странно, что именно это место, где страдают и умирают, стало для меня убежищем, местом отдыха!
Правда, когда я поднималась по лестнице, знакомая сестра милосердия здорово меня напугала:
– Она умерла!
Я сразу поняла, что речь идет о Поляте, чуть не развернулась на полпути, чтобы убежать в парк и там рыдать. Впрочем, скорее всего, женщина сказала «умирает», а мне почему-то послышалось Другое. Разница все же существенная. Полята вновь стонала от боли, ее рвало в подставленный сестричкой таз, но она была жива.
– Ей рыбу принесли, – пояснила сестричка. – Она съела много жирной рыбы, хотя доктор запретил.
Я дождалась, пока она уйдет, прежде чем привычно расстегнуть под рукавом эскринас. Только в больнице я чувствую себя не мошенницей, решившейся украсть чужое, а той, которая владеет стихией по праву. Только у постели Поляты я чувствую себя полезной и сильной. За это, наверное, и привязалась к ней.
По сути, я и лечить-то не умею. Просто отдаю больной свои силы, а уж человеческий организм, более умный, чем я, что-то с этой силой делает.
Почти весь день просидела у Поляты. Думала о сне. Очень много странного. У меня есть сны, которые просто сны. А есть – где «почти наяву». И я точно знаю, что это не сны, я в своих ночных полетах видела много такого, о чем просто не могла знать. Например, задолго до приезда в столицу я полюбила летать в прекрасный город, в особенности мне нравилось одно здание. Абаркада. Я знала ее во всех подробностях задолго до того, как увидела наяву. Сном это не объяснишь.
Так вот, сегодня было путешествие. Не сон. И в ту ночь, когда я видела собственную могилу, разрытую тысячи лет спустя, – тоже не сон. Что же все это значит? Холодно, жутко… Но нить янтаря под платьем греет. И когда ближе к вечеру меня вновь пригласили на аудиенцию к Его Величеству, я не заподозрила ничего дурного.
Личный кабинет императора так мал, что в него едва поместились трое: я, Его Величество и горбоносый. Желтые стены, письменный стол, портрет какой-то женщины, в узком окне – желтая столица. Два кресла, меня попросили сесть, как ни странно, в более роскошное, чьи подлокотники и верхняя часть спинки представляли собой иглы хрусталя, сплетенные вместе серебряным кружевом. Горбоносый встал за спиною государя. Он держал в руках исписанные листы бумаги. Я улыбнулась императору, погладила янтарные бусы. Мне хотелось поблагодарить его за подарок, но выражение лица Авердана было столь мрачно, что я не смогла выдавить из себя ни звука.
Он кивнул горбоносому и отвернулся от меня, делая вид, что целиком поглощен чтением каких-то документов на столе. Брат императора прокашлялся.
– Л’лэарди Верана, Его Величество пожелал видеть вас, чтобы прояснить некое чрезвычайно важное обстоятельство, касающееся вашей и его чести.
Я тщетно пыталась поймать взгляд императора.
– Л’лэарди Верана, я очень прошу вас быть правдивой, ведь это очень важно и для вас, и для Его Величества. Вы готовы отвечать на мои вопросы?
– Да, разумеется.
– Вы обещаете отвечать честно?
– Да, – я нервно стиснула руки.
– Л’лэарди Верана, зачем вы приезжали на фрегат императорского флота «Крылатый» семнадцатого числа прошлой касады?
– Н-на фрегат «Крылатый»? – переспросила я. Так и знала, что мне это аукнется. Но кто проболтался?
– Вы были на этом корабле?
– Да.
Император поднял голову.
– С какой целью вы туда приезжали?
– Посмотреть на корабль. Я никогда в жизни раньше не была на настоящем корабле, а мой отец был моряком. Я всю жизнь мечтала.
– В чьем сопровождении вы прибыли на корабль?
Загоняю ногти в ладонь. Сказать, что с мамой? Мама меня не выдаст, но врать не умеет. Запугать ее легко. А у них, наверное, есть свидетель.
– Я прибыла туда, – говорю, осторожно подбирая слова, – по приглашению л’лэарда Ильруса.
Горбоносый пожевал губу, поднял брови:
– Вы уверены в этом, л’лэарди Верана? – В его голосе мне отчетливо послышалась издевка.
– Да.
Император откинулся на спинку кресла так, что его ножки заскрежетали по паркету. Горбоносый успокаивающе положил руку Авердану на плечо.
– Еще раз – вы уверены в этом, л’лэарди Верана?
– Разумеется.
Не хочу подставлять Велана. Если здесь прозвучит его имя, императорская немилость ветреннику обеспечена.
– Лживая ш-шутиха! – рыкнул, не выдержав, император. По его оговорке я поняла, что он хотел обозвать меня еще более резко, возможно, нецензурно, но в последний момент сдержался.
– Мне бы хотелось знать, почему меня об этом расспрашивают? – Иду в наступление. – Да, там была какая-то нетрезвая моряцкая вечеринка с участием певичек и, простите, падших женщин! Я об этом не знала! Я думала, мне просто покажут корабль, я потрогаю штурвал, увижу своими глазами кают-компанию, трюм и уплыву домой! А они меня заставили петь!
Я понимаю, что присутствие невесты императора в подобных сборищах недопустимо, и это ужасное пятно на моей репутации. Ужасно сожалею о том своем поступке. Но теперь я уже ничего не смогу с этим сделать!
– О том, что садились морякам на колени, тоже сожалеете? Или вас заставили? – Ледяной голос императора.
– Что? – Я вскочила. – Какая мерзость!
– Сядьте, л’лэарди Верана. Действительно, мерзость, – горбоносый, спокойно. – Вы садились морякам на колени?
– Нет!
– Обнимались с ними?
– Они были все пьяные и вонючие!
– Отвечайте на вопрос.
– Нет!
– Лжет, – процедил император. – Л’лэарди Верана, да будет вам известно, что вы сидите в кресле мастера Гукардта, и любая ваша ложь меняет цвет кристаллов.
Я сдернула руки с подлокотников. Вот демоны. Горбоносый покачал головой, будто досадуя на несдержанность Его Величества.
– Вы обнимались с кем-нибудь из присутствующих в тот вечер на корабле?
– С певичкой. Не помню, как ее зовут. Она мне аплодировала, а потом полезла обниматься. Пьяная была.
– Хорошо, – с явным сожалением вздохнул горбоносый, вынужденный принять мой ответ за правду. – И все же остается открытым вопрос, кто вас сопровождал на корабль. О л’лэарде Ильрусе вы солгали.
Я молчала, опустив голову.