– Поздняя осень. У л’лэарди Цветочницы увяли все розы и фиалки, ей больше нечем украсить себя! – это Эльяс.
Мама покраснела, ответила ей неожиданно резко:
– Сегодня последний вечер Недели Памяти Авердана Пятого. Моя дочь не решилась одеться ярко!
– Поздняя осень! Как поэтично! Вы угадали мое настроение! – говорю златовласке улыбаясь.
Все-таки она очаровательна.
– Говоря по правде, это безобразие, – вмешалась мать Риннэн. – Я не отрицаю скромности, но такой вид – это уж что-то выходящее за рамки. Я считаю, что это просто неприлично.
Мама покраснела, не зная, что ответить. Мне стало очень больно за нее.
– Вы любите старые легенды, л’лэарди Риннэн? Давным-давно, в незапамятные времена, к одному из человечьих князьков явился вождь маленького народа саган с предложением заключить торговый и военный союз. Тот князек был облачен в шелка, меха, украшен сотней бантов и побрякушек, а вождь Улар, предок Первой Императорской Династии, одевался в холщовую рубаху, штаны да изношенные сандалии. Князек посмеялся над вождем и велел его бросить в темницу, может, вы все-же помните эту легенду и чем все закончилось? С тех пор-то во всем мире считается дурным тоном смеяться над одеждою гостей, какой бы скромной она ни была.
– А вы вовсе не скромны, л’лэарди Верана, – усмехнулась старшая л’лэарди Риннэн. – Вы ведь не могли не понимать, что подобный выбор наряда привлечет к вам всеобщее внимание, не так ли? Насколько мне известно, вы отнюдь не скромница и любите привлекать внимание, будь то внимание общества или простых моряков.
Хм. Зря она проговорилась.
Когда Его Величеству приносят шкатулку с рубиновыми кольцами, все невесты перестают дышать, их родители тоже. Бледнеет даже самоуверенная Эльяс. Он называет три имени. Я пытаюсь понять, не ослышалась ли, ибо моего среди них нет. Он будто забыл о моем существовании. Весь ужин старательно избегал меня даже взглядом.
– Ваше Величество, а как же мое кольцо?
– Ваше кольцо, л’лэарди Верана?
– Я не могу быть более вашей невестой – боюсь, я недостаточно чиста для этого! Прошу Ваше Величество освободить меня от этого звания.
По гостиной шорохом ветра пронеслось «ах», все придворные замерли в жадном молчании. Никому не прощу поношение меня шлюхой. Даже императору. Не собираюсь молча глотать подобные оскорбления и продолжать улыбаться. Пусть накажет меня и за эту дерзость, если захочет.
– Л’лэарди Верана, я прошу прощения за сказанные вчера слова, – негромко. Сквозь зубы. Огненный взгляд приглушен толстым слоем пепла.
Император извинился. Этого я точно не ожидала. Слов не нашлось. Молча склонилась в поклоне настолько глубоком, насколько могла.
– Ты ничего мне не рассказываешь! Что все это значит? За что он извинялся? Я скоро сойду с ума! – причитала мама чуть ли не в слезах и трясла меня за плечи. – Почему ты мне ничего не рассказываешь, как другие девушки своим матерям?
Я угрюмо молчала. Я была очень недовольна – и собой, и Его Величеством.
Приехав домой, я уселась за письмо к Риннэн. «Мне нужен друг. Могу ли я писать вам откровенно?»
Они не смогут отказаться от моей откровенности, если им зачем-то были нужны хлопоты по донесению до императора моего поведения на корабле. Теперь я вспомнила, Велан мельком упомянул, что его друг и сослуживец водяной в каком-то там родстве с генералом Риннэном.
Семь ночных божеств, семь темных воплощений Богини взошли над горизонтом, и лес окрасился во все оттенки волшебства: желтые блики Ае, красные острые лучики Юты, серебро Лум. Три небесных лика из семи попали в чай и одна большая звезда. Я глотнула космического напитка. Чай был тот, который обычно заваривают перед охотой, семи ночных трав. Звякаю фарфором с золотым императорским вензелем о блюдечко, запрокидываю голову. Большая звезда подмигивает. Есть легенда, что звезды – это боги других миров. В детстве, когда я узнала, что Богиня не любит женщин-магов, ночами я стала высматривать среди звезд другое божество, более снисходительное. Но, может, сестры-луны примут меня под свое покровительство? Они вроде не против греха.
В лунном свете все изменчиво и зыбко. Мама кажется совсем юной. Собравшиеся вокруг саганы – теми таинственными бестелесными духами природы, которыми были когда-то их далекие предки. Звякает фарфор, фыркают ящеры, завязываются негромкие беседы. Император сидит на краю ковра, на котором разложена легкая закуска. На ковре и на его плече – две длинные полоски света. Это из двух зажженных окон деревянного охотничьего домика, спрятавшегося между деревьями.
Никто не торопится. Надо дождаться, пока за горизонтом истает последний красный луч. Богиня не покровительствует охотникам. Ей ненавистны муки невинных зверей. Но с тех пор как саганы приняли из рук человеческих и вкусили не только хлеб, но и мясо, мы стали грешны и больше не живем по Ее заветам, хоть и чтим Ее волю, и боимся гнева Ее. Поэтому, в отличие от людей, мы охотимся только ночью, дабы не показывать Ее солнечному лику жестокость, творимую нашими руками. Сестры-луны, Ее темные воплощения, охочи до кровавых забав. Жалость им неведома: пусть кипит кровь, рвется от бега сердце, купаются в бледном свете подлые заросли кустарника – спасение или западня; слабый шорох – смерть стоит за кустом или дуновение ветра? Пусть побеждает сильнейший!
– Вы дозволите, Ваше Величество? – решительно вмешалась в тишину мать одной из невест, подталкивая дочь в спину. Сегодня нас осталось шестеро, по двое в каждой стихии: Эльяс и Кахалитэ – земляные, Риннэн и черноволосая Мигдаль – водяные, а ветренница, кроме меня, – эта маленькая блондинка, которую я если и замечала, то завидовала способности быть всегда незаметной, почти невидимкой.
– С удовольствием, – ответил император.
И ветренница поднесла к губам флейту. Это была солнечная мелодия, одна из созданных для восхваления Богини. И никто ее не играл так, как эта дева. Это было легчайшее касание солнечным лучом обнаженного плеча, это золотой прогретый воздух лета, безмятежность ярко-голубого неба, детство, первое лето детства, полет пчелы.
Горизонт укрылся тьмой. Флейта замолчала. Я все это время подбиралась к ветреннице, как загипнотизированная, и нашла себя стоящей за ее спиной. К стыду своему, не помню даже ее имени. Она знает о ветре больше, чем я, несомненно. Она летала. Снимала браслет. Мне казалось, я ее разгадала. Чувствовала одновременно и восхищение – и ревность, да. К стихии. Я должна найти способ с ней поговорить.
Общество взорвалось аплодисментами.
– Это было прекрасно! – восклицала Эльяс.
Император поцеловал ветреннице руку в знак восхищения. Дева смутилась, казалось, ей не в радость всеобщее внимание. Пыталась спрятаться за спину матери.
Тем временем император поднялся с ковра.
– Пора, л’лэарды и л’лэарди!
Начиналась охота. Саганы взбирались на ящеров. Мы с мамой замешкались, не зная, что делать. Верховых ящеров у нас не было – приехали в карете, как и некоторые из присутствующих. Правда, в охотничьих костюмах. Зачем нам одежда именно для езды, я не знала, но тетя Кармира сказала, что на охоту все одеваются именно так, а она в этом куда опытнее нас. Необходимо сделать все, чтобы выглядеть безупречно в глазах Его Величества.
Императорское извинение легло на мои плечи тяжелым грузом – обязанностью не быть ни в чем виновной перед ним. В который раз я клялась себе быть тихоней и ни во что не впутываться. Строжайше соблюдать этикет. Оделась, как подобает императорской невесте и знатной сагане: модный синий шерстяной костюм для верховой езды, выбранный с помощью Доротеи, – наши сбережения стремительно таяли, опять пришлось залезть в банковский счет. Мама, несмотря на мои уговоры, не стала покупать себе обновку, весь день старательно штопала свой старый, давно уже не модный костюм.
Мой костюм состоял из короткого жакета, плотно облегающего талию, и очень широкой юбки, которую при ходьбе полагалось скреплять на боку специальной булавкой. Под жакет мама купила мне тонкую сорочку мужского покроя, шею я спрятала под тонким шелковым шарфом. Под ним – янтарные бусы, у мамы нашлись серебряные сережки с кусочками светлого янтаря. Вместо броши приколола букетик – желтые листья, оранжевая веточка рябины, голубенькие бумажные незабудки. Еще один осенний букет – на серую шляпу. Серые короткие перчатки завершали туалет. Пожалуй, теперь я выглядела уместно.
– Он не выгонит тебя, – сказала Кармира, оглядев меня с ног до головы. – Ты джинка. Мам! Что ты скажешь, если Сибрэйль станет императрицей?!
И она оглушительно захохотала.
– Упаси Богиня! – крикнула бабушка.
Я наблюдала за тетей и все никак не могла ее понять. В этот миг решилась задать самый интимный для сагана вопрос:
– Тетя, а ваша вторая стихия – огонь?
Она от неожиданности аж поперхнулась.
– Вторая стихия? Твоя, вероятно, бестактность!
Ну да. О второй стихии не принято говорить вслух. Считается, что тот, кто знает вторую стихию сагана, – знает о нем все. Вторая – она не про магию, не дает власти, не отражается во внешнем облике. Вторая – нечто про душу, неслышимая спутница первой. Тень, призрак, намек. Спасение от безумия первой, как утверждают некоторые ученые мужи.
Кармира, ну конечно. Богиня вулканов, землетрясений и прочих катастроф.
Моя вторая, кстати, – водная. И это нехорошо, говорил когда-то отец. Ветер летит, вода течет, и никакой стабильности, никакого постоянства. Пусти прочные корни, Сибрэ, зажги свой огонь.
К нашему с мамой счастью, некоторые саганы остались на полянке – в частности, принцесса Варагад, еще двое пожилых л’лэарди и – дядя императора, тот самый, спасший его когда-то на турнире. Старый огненный сидел на ковре, скрестив ноги, и пыхал ароматным дымом из деревянной изогнутой трубки, которую он держал во рту. Варагад по-семейному бранила его за «эту иноземную дикарскую привычку». Старик только усмехался.