За Серёжей никто не пришёл ни через час, ни через два. Я несколько раз бегала на кухню к поварихе Любаше, полненькой и добродушной женщине. Она заваривала мне чай с малиной, которую по счастливой случайности принесла для себя из дома во время осенних простуд.
- Хоть немного, да поможет, - уверяла она, - малина как аспирин, и хорошо температуру понижает.
Серёжа с удовольствием пил ароматный напиток. Шептал:
- Спасибо, - и опять проваливался в сон.
А я возвращалась в группу к другим детям.
Помню тот день какими-то эпизодами, кусочками.
Дети всегда очень отзывчивы эмоционально. И они чувствовали, что мне трудно. Стоило мне присесть на стул на минутку, как рядом выстраивалась очередь из желающих влезть ко мне на колени.
- А можно, ты мне первому шапочку завяжешь, когда на улицу пойдём? - теребит меня за рукав Кирилл, ревниво посматривая в сторону спальни, где лежит Серёжа.
- Какие красивые волосы, Зефирочка Зелёная, - ласково гладит меня по голове Алёнка, с тревогой заглядывая в глаза.
Следующий яркий момент случился во время уборки перед полдником. Я раскладываю игрушки по ящикам, присев на корточки у низких стеллажей. Ко мне подходит Настя. Молча подаёт мне то мячик, то куклу, наблюдает за моей реакцией . Не знаю, что со мной было, какой меня видели окружающие в тот день. Только через пару минут безмолвной помощи, Настя вдруг раскрывает объятия и участливо предлагает:
- Дай обниму.
Слёзы наворачиваются на глаза. Тянусь к ней. Обними, Насть. Мне так нужно, чтобы кто-то обнял.
Остальные ребята, заметив мой порыв, потихоньку оставляют свои занятия и собираются вокруг нас. Маленькие ладошки гладят меня по голове, по спине, некоторые дети обнимаются тоже. Я постепенно усаживаюсь на ковёр. Какие же вы хорошие у меня... А вот муж не пожалел. И не любит вообще. Всё изменилось в один миг. Я не ожидала предательства. И теперь даже не представляю, как справиться со своей болью. Как пережить... Слёзы сами льются по щекам, и я ничего не могу с этим поделать. Закрываю глаза ладонями и рыдаю в голос, отдалённо слыша голоса:
- Зефирка, не плачь. Хочешь конфетку? У меня в куртке есть.
- Почему она плачет?
- Это из-за того, что Саша не слушался на занятиях. Отлуплю тебя, дурак.
- Ага, я слушался, вообще-то, потом, а ты вот суп не доел.
- Эй, - Тамара теребит меня за плечо, - ты чего расклеилась? Да выздоровеет он скоро. Кажется, уже похолоднее стал.
И быстренько берёт власть в свои руки. Строго командует:
- Так, расходимся все. Игрушки кто будет убирать за собой? Я уже полдник принесла, а в группе бардак.
С трудом разлепляю глаза, оглядываюсь. Дети наводят порядок, взволнованно посматривая на меня. Поднимаюсь. Выдыхаю. Всё ещё немного шмыгаю носом, но в целом уже огонь. Направляюсь в сторону туалета, чтобы умыться. По пути меня перехватывает Кристина. В руках у неё поблёскивают ножницы, которыми я вырезала методический материал в тихий час. Забыла убрать, наверное.
- Смотри, как красиво чёлку подстригла, - хвастается она.
И я в ужасе разглядываю кардинально асимметричную линию волос над её бровями. Боже... Что же я творю такое. Ною, страдаю тут. А у меня дети. Целых двадцать три сегодня по списку. И один из них уже самостоятельно подстригся, пока я тут сопли на кулак наматывала! Ох, вот это я дала... Народ напугала, ненормальная. Не педагог, а слабачка. Нет, так не пойдёт. А ну, собралась, Земфира. В руки себя взяла быстро.
Заплетание косичек девочкам, полдник, родители, один за другим заглядывающие в группу, сложный разговор с мамой Кристины - всё пронеслось в один миг.
И вот наступает тишина. Всех детей забрали домой. Всех, кроме Серёжи.
- До завтра, - машет мне рукой Тамара, - звони, если что.
- До завтра, - эхом отвечаю я и, захватив с полки красочную книгу со стихами Остера, иду в спальню.
Серёжа сидит на кроватке, выспавшийся и достаточно бодрый. Трогаю лоб. Действительно, стал прохладнее. Мальчик тянет ко мне ручки.
- Ну, как ты? - не могу не улыбаться, понимая, что ему легче, - смотри, какая у меня книжка.
Присаживаюсь на кроватку, он устраивается рядом, прижимается ко мне. Я обнимаю его за плечо и открываю первую страничку.
- Я уже выздоровел, а мама так и не пришла, - невозмутимо констатирует Серёжа.
У меня от его слов и интонации щемит сердце. Хочется поддержать, но не понимаю как. На моё счастье, он уже переключил внимание на книгу:
- А давай вместе читать, я почти умею.
- Давай.
И мы хохочем над "Вредными советами", изображаем по очереди котёнка по имени Гав, переходим к изучению "Папамамалогии". За окном уже темно. Я даже не хочу смотреть на часы. Не хочу расстраивать Серёжу. Пусть он остаётся спокойным. И мне с ним намного лучше, чем в одиночестве. Если надо, договорюсь со сторожем, чтобы разрешил нам тут переночевать. Всё равно домой мне совсем не хочется. Там Никита, там надо обсуждать то, что случилось сегодня, что-то решать.
- Есть кто? - прерывает мои мысли хрипловатый мужской голос.
- Это папа, - вздрагивает Серёжа.
- Одевайся, - встаю и выхожу из спальни.
Впервые вижу Соловьёва-старшего. Высокий, стройный мужчина в шерстяном пальто, без шапки. Быстро подхожу к нему и, не включая свет в группе, агрессивно нахмуриваюсь и тихо отчитываю его, упираясь взглядом в кадык:
- Как вам только не стыдно! Сегодня вы были нужны сыну, как никогда. У него температура под сорок, а родителям всё равно. Как вы так можете только? Он такой хороший мальчик. У него очень сильный и терпеливый характер: другой бы плакал, но не он. А умный какой! Вы в курсе, что он уже почти читает?
И замолкаю. Потому что отец Серёжи аккуратно касается чуть шершавыми пальцами моего подбородка и приподнимает моё лицо.
- В глаза смотри.
И я зависаю на его голубых глазах с крупными зрачками и тонкими синими полосочками, ведущими к белкам. Забываю, о чём говорила. Боже, какие нереальные глаза... И вообще, он очень красивый мужчина: ровный нос, острый подбородок с небольшой ямочкой, губы чувственные. На его светлых волосах тают снежинки, и я их так понимаю...
- Как зовут?
Молчу. Никак не соображу, кому адресован вопрос. Как будто рядом есть ещё незнакомые люди.
- Зефирка Зелёная её зовут, пап, - дёргает его за пальто Серёжа. Он уже одет и даже держит в руках куртку, когда только в раздевалку успел сходить...
- Как? - удивлённо разрывает со мной зрительный контакт мужчина и поворачивается к сыну.
- Зе-фир-ка, - по слогам начинает объяснять мальчик.
Резко очнувшись, опять хмурюсь и строго перебиваю:
- Очень стыдно не знать имени воспитателя собственного ребёнка. Земфира Семёновна меня зовут. И всего хорошего. Мне тоже пора. Я не живу в детском саду, если вы не знали, и тоже тороплюсь домой.
Наклоняюсь к Серёже:
- Выздоравливай.
И собираюсь вернуться в спальню, чтобы застелить кровать.
- Мы ждём у ворот, - вздрагиваю от прикосновения прохладной ладони к своему локтю, - Подвезём.
Просто
Я освобождаю руку, вежливо, но категорично отказываюсь:
- Спасибо за предложение, но нет. Я доберусь сама.
Лениво пожав плечами, отец Серёжи роняет:
- Хорошо. До встречи.
Они уходят в раздевалку, тихо переговариваясь. А я ставлю книгу на место, снимаю постельное бельё с кроватки Соловьёва-младшего, надо бы не забыть, завтра утром его в прачечную отнести. Ведь Серёжи не будет. Надеюсь, что у его родителей хватит ума вызвать сыну врача.
Прохожу по группе. Задвигаю поглубже в нишу пластмассовый короб с машинками, поправляю покосившуюся композицию из шишек. Прячу в ящик письменного стола свой блокнот и ручку. На секунду задерживаюсь у аквариума, насыпаю щепотку корма рыбкам. Останавливаюсь, напоследок обвожу взглядом группу. Так. Вроде всё на местах. Гашу свет в раздевалке. Но почему-то медлю. Внизу хлопает входная дверь. И я, как загипнотизированная, в полной темноте приближаюсь к окну.
Задумчиво провожаю взглядом Серёжу и его отца. Они направляются к одиноко стоящей машине на парковке возле ворот. Впереди идёт высокий, статный мужчина, а за ним, еле успевая, семенит худенький мальчик. Видно, что он оживлённо рассказывает что-то папе, пытаясь заглянуть ему в лицо, но тот не реагирует. У калитки полоску накатанного несколько дней назад льда сегодня припорошило снегом. Серёжа, протягивает руку к отцу, но не успевает уцепиться. Поскальзывается и падает. Соловьёв-старший останавливается, но не спешит поднимать сына, не наклоняется, не помогает. Просто ждёт, пока тот встанет самостоятельно.
Да что ж такое... Возмущённо рычу. Некоторые ужасно бесчувственные. Трудно заболевшему ребёнку руку подать, что ли? Какой неприятный тип, этот Соловьёв. Хоть и внешне притягательный. Но характер у него, похоже, чересчур жёсткий.
Серёжа самостоятельно отряхивает свою одежду от снега, варежки друг об друга, и потом две тени, большая и маленькая, спешат к чёрному автомобилю премиум-класса. Оба усаживаются на заднее сиденье. Машина трогается с места и скрывается за углом. Только после этого я выдыхаю и нахожу в себе силы покинуть группу.
Попрощавшись с дядей Пашей, который на пенсии подрабатывает в нашем детском саду ночным сторожем, выхожу на улицу. Как же не хочется домой! Ведь, скорее всего, придётся этим вечером разговаривать с Никитой об отношениях, выслушивать оправдания, обдумывать, что с моей семьёй будет дальше. И мне впервые жаль, что дорога до дома занимает всего пятнадцать минут. Медленно бреду вдоль шоссе, по которому мимо меня куда-то торопятся машины. Свет от их фар падает на билборды, на вывески магазинов. Ещё и предновогодние огни, гирлянды празднично поблёскивают вокруг. Слепо пялюсь по сторонам, в глазах уже искры.