— Новые видящие разработали для проверки своих учеников превосходный тест. Ученик должен отследить путь, который его точка сборки проделала под воздействием нагуаля. Когда ему это удается, говорят, что он вновь обрел целостность себя.
— Новые видящие утверждают, что по мере роста человека, сфокусировавшись на человеческой полосе эманаций и выбрав некоторые из них для усиления, свечение осознания попадает в замкнутый круг. Чем сильнее выделяются определенные эманации, тем более жесткой становится фиксация точки сборки. Это эквивалентно тому, что наша команда становится командой Орла. Само собой разумеется, что к тому моменту, когда наше осознание развивается в первое внимание, эта команда становится настолько сильной, что разорвать порочный круг и заставить точку сборки сдвинуться — воистину величайшее достижение.
Дон Хуан сказал, что точка сборки также отвечает за то, что первое внимание воспринимает пучками. Примером пучка эманаций, которые вместе выделяются и усиливаются, может служить человеческое тело в том виде, как мы его обычно воспринимаем. Остальная же часть нашего существа — светящийся кокон — никогда не выделяется. Она обречена на забвение. Для достижения этого результата точка сборки заставляет нас не только воспринимать пучки эманаций, но и игнорировать эманации.
Я настоятельно потребовал подробнее остановиться на блочной организации восприятия. Дон Хуан объяснил, что точка сборки излучает свечение, группирующее вместе связки внутренних эманаций. Эти связки, затем, становятся настроенными, как связки, на большие эманации. Объединение в пучки происходит даже тогда, когда видящий имеет дело с эманациями, которые никогда ранее не использовались. Как только они выделены, мы воспринимаем их так же, как воспринимаем пучки первого внимания.
— Одним из величайших моментов в развитии традиции новых видящих, — продолжал дон Хуан, — был момент, когда они обнаружили: неизвестное суть всего лишь эманации, которые игнорирует первое внимание. Их — множество, они составляют огромную область, однако, заметь, область, в которой возможна организация блоков. А непознаваемое — это бесконечность, где наша точка сборки не может сгруппировать ничего.
— Точка сборки подобна светящемуся магниту: перемещаясь в пределах человеческой полосы, она притягивает эманации и группирует их. Открытие, сделанное новыми видящими, было действительно великим, ведь неизвестное теперь предстало в совершенно новом свете. Новые видящие заметили, что некоторые из навязчивых видений древних толтеков — видений, постичь которые было практически невозможно — совпадали со смещением точки сборки в зону человеческой полосы, диаметрально противоположную тому месту, где точка сборки находится в нормальном состоянии. Это были видения темной стороны человека. Я спросил:
— Почему ты называешь ее темной стороной?
— Потому что она мрачна и связана с дурными предзнаменованиями. Это — не просто неизвестное, это — то, что совершенно ни к чему знать.
— А как насчет эманаций, которые находятся внутри кокона, однако лежат вне человеческой полосы? Их можно воспринять?
— Можно. Но то, как это происходит, описанию не поддается. Ведь они относятся не к человеческому неизвестному, как в случае незадействованных эманаций человеческой полосы, а к почти неизмеримо огромной области неизвестного, где не просматривается ни одной человеческой черты. Эта область настолько ошеломляюще обширна, что описать ее вряд ли смог бы даже самый великий из видящих.
Тогда я в очередной раз выдвинул тезис, что тайна явно находится внутри нас.
— Тайна — вне нас, — сказал он. — Внутри — только эманации, которые стараются разрушить кокон. И этот факт сбивает нас с толку, независимо от того, воины мы или обычные люди. И только новые видящие могут в этом разобраться. Они стремятся видеть. И, перемещая точку сборки, приходят к пониманию того, что тайна заключена в восприятии (тайной является восприятие). Причем не столько в том, что именно мы воспринимаем, сколько в том, что заставляет нас воспринимать.
— Я уже говорил тебе: наши органы чувств способны воспринять все, что угодно. Так считают видящие. Они верят в это, ибо видят, что то, что воспринимают наши органы чувств, диктуется положением точки сборки.
— И если точка сборки настраивает эманации внутри кокона, находясь в положении, отличном от нормального, человеческие органы чувств начинают воспринимать мир самым непостижимым образом.
8Положение точки сборки
В следующий раз дон Хуан возобновил рассказ о владении осознанием, когда мы находились в его доме в Южной Мексике. Фактически дом принадлежал всем членам команды нагуаля. Но официальным его владельцем считался Сильвио Мануэль. Поэтому все обычно говорили об этом доме, как о доме Сильвио Мануэля, хотя я, по какой-то непонятной причине, привык называть его домом дона Хуана.
Дон Хуан, Хенаро и я вернулись в дом после поездки в горы. В тот день нам пришлось долго ехать по горной дороге, поэтому по возвращении мы сначала отдохнули, так что обед получился поздним. После обеда я спросил у дона Хуана, что это за любопытная уловка — называть дом домом Сильвио Мануэля. Дон Хуан заверил меня, что никакой уловки тут нет. Просто, называть его домом Сильвио Мануэля было упражнением в искусстве сталкинга, исполняемым всеми членами партии нагуаля. Настаивать на том, чтобы думать о доме в любых других терминах, для любого из них было равносильным отрицанию их связи с партией нагуаля.
Я сказал, что он напрасно не сказал мне об этом раньше. Ведь мне вовсе не хотелось своими привычками вносить диссонанс в сложившиеся отношения.
— Ты можешь по этому поводу не волноваться, — с улыбкой сказал дон Хуан. — Ты вправе называть этот дом, как тебе заблагорассудится. Ты — нагуаль, а нагуаль обладает авторитетом. Женщина-нагуаль, к примеру, называет его домом теней.
Потом наш разговор прервался, и я не видел дона Хуана до тех пор, пока через пару часов он не послал кого-то позвать меня во внутренний дворик.
Они с Хенаро прогуливались в дальнем конце галереи. Я видел, как движутся их руки. Было похоже, что они беседуют, подкрепляя слова интенсивной жестикуляцией.
Стоял ясный солнечный день. Косые лучи послеполуденного солнца падали прямо на цветочные горшки, свисавшие с карниза крыши. Тени от них ложились на северную и восточную стены внутреннего дворика. Резкий желтый солнечный свет, массивные черные тени горшков и тонкие изящные кружева теней хрупких цветущих растений… Эта картина завораживала и ошеломляла. Кто-то, обладавший исключительным чувством гармонии и порядка, очень точно подобрал места для растений, чтобы получить столь потрясающий эффект.
Словно прочтя мои мысли, дон Хуан сообщил:
— Это сделала женщина-нагуаль. Днем, когда солнце начинает опускаться, она созерцает тени.
Я представил себе, как она смотрит на послеполуденные тени. Этот образ мгновенно опустошил меня. Яркий желтый свет этого часа, покой городка и привязанность, которую я питал к женщине-нагуалю, в один миг сплавились во мне, вызвав ощущение всего одиночества бесконечного пути воина.
Когда-то дон Хуан рассказывал мне о конечной цели этого пути. Он говорил, что новые видящие — воины абсолютной свободы и что единственное, чего они ищут — это окончательного освобождения, которое приходит, когда они достигают полного осознания. И теперь, глядя на причудливые тени на стене, я вдруг с пронзительной ясностью осознал, что имела в виду женщина-нагуаль, когда говорила, что только чтение стихов вслух освобождало то, что принадлежало ее духу. Я помнил, как за день до этого она кое-что читала мне здесь в патио, но я не совсем понял ее настойчивость, ее страстное стремление[24]. Это было стихотворение Хуана Рамона Хименеса «Hora Immensa» (Бесконечная страсть), которое, сказала она мне, синтезировало для нее одиночество воина, который живет, чтобы убежать к полной свободе:
Только колокол и птица нарушали безмолвие…..
Казалось, эти двое говорили с садящимся солнцем.
Золотом окрашенное безмолвие, вечер, сотканный из кристаллов.
Блуждающая чистота качала прохладные деревья,
И за всем этим —
Прозрачная река снов, перекатывающаяся по жемчужинам,
Она вырывается на свободу и течет в бесконечность.
Дон Хуан и Хенаро подошли и смотрели на меня с удивлением.
— Что же мы в действительности делаем, дон Хуан? — спросил я. — Может воины просто готовятся к смерти?
— Ни в коем случае, — ответил он, потрепав меня по плечу. — Воины готовятся к тому, чтобы быть осознающими, и полное осознание приходит к ним только тогда, когда в них больше не остаётся самозначительности. Лишь став ничем, воин становится всем.
Мы немного помолчали. Потом дон Хуан спросил, не мучит ли меня чувство жалости к себе. Я не смог ответить однозначно.
— Но ведь ты не жалеешь, что находишься здесь? — спросил дон Хуан с едва заметной улыбкой.
— Нет, конечно, — заверил его Хенаро. Потом он вроде бы на минуту усомнился в справедливости своих слов. Он почесал затылок и, приподняв брови, взглянул на меня. — А может, жалеешь? А?
— Нет, конечно, — на этот раз сказал дон Хуан, обращаясь к Хенаро. Потом он повторил все жесты Хенаро — почесал затылок, выгнул брови, взглянул на меня и спросил, — А может, жалеешь? А?
— Да нет же! — воскликнул Хенаро, и оба они покатились со смеху. Когда они успокоились, дон Хуан объяснил, что самозначительность является той силой, которая мотивирует любые приступы меланхолии. И добавил, что воин имеет право на состояния глубочайшей печали, но печаль эта дается ему лишь для того, чтобы заставить его смеяться.
— А сейчас Хенаро покажет тебе кое-что. Поверь, это намного занятнее, чем вся жалость к самому себе, на которую ты способен, — продолжил дон Хуан. — Это связано с положением точки сборки.