Когда первый приступ животной паники прошел, я почувствовал, что в каком-то смысле не являюсь полным. Чего-то во мне не хватало. Но угрозы я не чувствовал. В уме промелькнула мысль о том, что я сновижу и вскоре должен проснуться на парковой скамейке в Оахаке рядом с доном Хуаном, на том месте, которому я на самом деле принадлежу, где я на самом деле нахожусь.
Молодая женщина помогла мне подняться и отвела в ванную комнату. Ванна была наполнена водой. Тут я обнаружил, что на мне нет одежды — я был совершенно гол. Она осторожно помогла мне забраться в ванну и стояла рядом, поддерживая голову, пока я там плавал.
Через некоторое время она помогла мне выбраться из ванны. Я был слаб и чувствовал себя разбитым. Я лег на диван в жилой комнате. Женщина подошла ко мне. Она была совсем близко, мне было слышно, как бьется ее сердце, как кровь течет в ее теле. Глаза ее излучали нечто, бывшее не светом и не теплом, но чем-то странно промежуточным, сочетавшим в себе свойства того и другого. Я знал, что вижу жизненную силу, исходящую из ее тела сквозь глаза. Все ее тело было как топка — оно светилось.
Все мое существо пронзила странная дрожь, словно нервы мои были обнажены, и кто-то дергал за них. Ощущение было подобно агонии. Потом я то ли упал в обморок, то ли уснул.
Проснулся я оттого, что кто-то прикладывал смоченное водой полотенце к моему лицу, затылку и шее. Я лежал на кровати. Молодая женщина сидела в изголовье, рядом стоял столик, на нем — миска с водой. В ногах кровати стоял дон Хуан с моей одеждой, перекинутой через руку.
Я полностью проснулся и сел. Я был накрыт одеялом.
— Ну что, путешественник? — с улыбкой спросил дон Хуан. — Теперь ты уже собрался воедино?
Это было все, что я помнил. Рассказывая этот эпизод дону Хуану, я вспомнил еще один фрагмент. Дон Хуан смеялся надо мной и дразнил по поводу того, что обнаружил меня голым в постели той женщины. Меня это тогда жутко разозлило. Я оделся и в ярости ринулся прочь из дома.
Дон Хуан догнал меня на лужайке перед домом. Совершенно серьезно он заявил, что я снова стал отвратительно тупым самим собой, что своим смущением я собрал себя воедино, и это говорит ему, что моей самозначительности по-прежнему нет предела. Однако вслед за этим он примирительным тоном добавил, что сейчас все это не имеет значения, поскольку мне удалось главное — сдвинуть точку сборки очень глубоко влево и перенестись благодаря этому на огромное расстояние.
Он продолжал говорить о чудесах и тайнах, но мне было не до него — я попал под перекрестный огонь испуга и самозначительности. Я почти дымился. Ведь я был уверен, что дон Хуан загипнотизировал меня там, на скамейке, а затем переправил в дом этой женщины, и что вдвоем они проделали со мной что-то ужасное.
И тут мою ярость как отрезало. На улице было нечто ужасающее, нечто повергшее меня в состояние сильнейшего шока. Гнев мой мгновенно испарился. Но прежде, чем я успел разобраться в своих мыслях, дон Хуан ударил меня по спине, и от всего, что произошло, не осталось и следа. Я оказался в состоянии своей обычной блаженной повседневной глупости. Я радостно внимал дону Хуану, беспокоясь о том, нравлюсь я ему или нет.
О втором фрагменте я тоже рассказал дону Хуану. И, рассказывая, понял, что он не только сдвигал меня в состояние повышенного осознания, но иногда и возвращал в нормальное состояние. Это позволяло ему управлять моим эмоциональным возбуждением.
— Забвение — вот единственное, что способно успокоить того, кто путешествует в неизвестном, — прокомментировал он. — Какое это облегчение — снова оказаться в обычном мире!
— В тот день ты совершил чудесный подвиг. Я мог тогда принять единственно трезвое решение: вообще не дать тебе на этом сосредоточиться. И, как только ты по-настоящему запаниковал, я сдвинул тебя в нормальное состояние осознания. Я сдвинул твою точку сборки туда, где нет сомнений. Для воина существует две позиции точки сборки, в которых нет сомнений. В одной из них сомнений нет потому, что ты знаешь все. В другой — позиции нормального осознания — сомнений нет потому, что ты не знаешь ничего.
— Тогда тебе еще слишком рано было знать о том, что случилось на самом деле. Но сейчас, я думаю, время пришло. Глядя на ту улицу, ты почти догадался, где находилась твоя позиция сновидения. В тот день ты преодолел огромное расстояние.
Дон Хуан разглядывал меня. В глазах его я видел некую смесь ликования и печали. Я изо всех сил старался не утратить контроль над странным возбуждением, неожиданно меня охватившим. Я ощущал, что нечто невероятно важное для меня затеряно где-то в моей памяти или, как сформулировал бы дон Хуан, в некоторых незадействованных эманациях, которые однажды подверглись настройке.
Моя борьба за сохранение спокойствия оказалась ошибкой. Колени мои неожиданно задрожали, вдоль середины тела пробежал нервный спазм. Я что-то бубнил, будучи не в состоянии выдавить из себя вопрос. И только после того, как я с трудом сглотнул ком и несколько раз глубоко вздохнул, мне удалось восстановить спокойствие.
— Когда мы сегодня с тобой пришли сюда и сели на эту скамейку, я сказал, что рациональные предположения не должны вмешиваться в действия видящего, — жестко продолжил дон Хуан. — Я знал, что для того, чтобы востребовать то, что ты совершил, ты должен обойтись без своей рациональности, но ты должен сделать это на том уровне осознания, на котором находишься сейчас.
Он объяснил, что рациональность мышления — не более чем состояние настройки, всего лишь результат позиции точки сборки. И подчеркнул, что я должен понять это, находясь в состоянии наибольшей уязвимости — в том, в котором я находился сейчас. Понимание этого тогда, когда моя точка сборки достигла места, где нет сомнений, бессмысленно, потому что подобного рода понимания там совершенно естественны. Настолько же бесполезно понимание этого и в состоянии нормального осознания, ибо там оно является лишь эмоциональными выбросами и сохраняется до тех пор, пока сохраняется эмоция.
— Я сказал, что в тот день ты преодолел огромное расстояние, — очень спокойно произнес он. — Я говорю так, потому что знаю наверняка. Ведь я там был, помнишь? Я весь вспотел от нервозности и беспокойства.
— Ты преодолел это расстояние потому, что проснулся в удаленной позиции сновидения, — продолжал он. — Перетянув тебя через площадь с этой самой скамейки, Хенаро проложил путь, по которому твоя точка сборки смогла сдвинуться из позиции нормального осознания в позицию, где появляется тело сновидения. Твоё тело сновидения действительно перелетело огромное расстояние в мгновение ока. Но важно не это. Собственно тайна заключена в самой позиции сновидения. Ее сила достаточна для того, чтобы перетянуть всего тебя из одного места в другое, в самые разные концы этого мира или за его пределы. Древние видящие широко этим пользовались. Они исчезали из этого мира, потому что просыпались в позиции сновидения за пределами известного. Твоя позиция сновидения в тот день была в этом мире, однако далеко отсюда, от Оахаки.
— Но каким образом происходит такое путешествие? — спросил я.
— Это узнать невозможно, — ответил он. — Сильная эмоция, несгибаемое намерение или чрезвычайный интерес исполняют роль проводника, затем точка сборки прочно фиксируется в позиции сновидения и пребывает там достаточно долго для того, чтобы перетянуть туда все эманации, имеющиеся внутри кокона.
Дон Хуан сказал, что за все годы нашего с ним сотрудничества заставлял меня видеть неисчислимое множество раз, как из нормального состояния осознания, так и из состояния повышенного осознания. Я видел превеликое множество самых разных вещей, которые теперь начинают складываться для меня в более или менее связную картину. Связь эта не логическая и не рациональная, но, тем не менее, она довольно странным образом проясняет все, что проделал я, всё, что было проделано со мной и всё, что я видел за годы, проведенные с доном Хуаном. И теперь мне осталось уяснить себе лишь одно. Я должен прийти к вплетенному в общую картину, но совершенно иррациональному осознанию следующего факта: все, что мы научились воспринимать, неразрывно связано с позицией, в которой находится точка сборки. Если точка сборки сдвигается из этой позиции, мир перестает быть тем, чем он для нас является.
Дон Хуан заявил, что если точка сборки смещается за среднюю линию кокона, весь известный нам мир в одно мгновение исчезает из виду, словно его стерли — ибо устойчивость и материальность, столь свойственные ему в нашем восприятии, суть не более чем сила настройки. Определенные эманации, привычно настроенные жесткой фиксацией точки сборки в некоем определенном месте — это все, что имеет отношение к нашему миру.
— Прочность[51] этого мира не есть мираж, — продолжал он. — Мираж есть фиксация точки сборки в определенном месте. Сдвигая точку сборки, видящий встречается не с иллюзией, но с другим миром. И этот другой мир столь же реален, сколь реален тот, который мы созерцаем сейчас. Однако новая фиксация точки сборки, породившая этот новый мир, — такая же иллюзия, как и прежняя ее фиксация.
— Возьмем, к примеру, тебя. Сейчас ты находишься в состоянии повышенного осознания. И все, что ты способен в этом состоянии сделать — отнюдь не иллюзия, но вещи, такие же реальные, как мир, с которым ты встретишься завтра в своей обычной жизни. Однако мир, который ты видишь перед собой сейчас, завтра существовать не будет. Он существует лишь тогда, когда твоя точка сборки сдвигается в то определенное место, где ты находишься сейчас.
— Задача, с которой встречается воин после того, как его тренировка окончена суть интеграция. Воинов, особенно мужчин-нагуалей, в процессе тренировки заставляют сдвигать точку сборки в максимально возможное количество позиций. В твоем случае это количество огромно, их не счесть. И все их тебе придется когда-нибудь интегрировать в единое связное целое.