Дон Хуан, Хенаро и я вернулись в дом после поездки в горы. В тот день нам пришлось долго ехать по горной дороге, поэтому по возвращении мы сначала отдохнули, так что обед получился поздним. После обеда я спросил у дона Хуана, что это за любопытная уловка – называть дом домом Сильвио Мануэля. Дон Хуан заверил меня, что никакой уловки тут нет. Просто, называя его домом Сильвио Мануэля даже в мыслях, наедине с самим собой, каждый из членов команды Нагваля отрабатывает элемент искусства сталкинга. Любое другое отношение к дому было бы равносильно отрицанию связи с командой Нагваля.
Я сказал, что он напрасно не сказал мне об этом раньше. Ведь мне вовсе не хотелось своими привычками вносить диссонанс в сложившиеся отношения.
– Ты можешь по этому поводу не волноваться, – с улыбкой сказал дон Хуан. – Ты вправе называть этот дом как тебе заблагорассудится. Ты – Нагваль, а Нагваль обладает авторитетом. Женщина-Нагваль, к примеру, называет его домом теней.
Потом наш разговор прервался, и я не видел дона Хуана до тех пор, пока через пару часов он не послал кого-то позвать меня во внутренний дворик.
Они с Хенаро прогуливались в дальнем конце галереи. Я видел, как движутся их руки. Было похоже, что они беседуют, подкрепляя слова интенсивной жестикуляцией.
Стоял ясный солнечный день. Косые лучи послеполуденного солнца падали прямо на цветочные горшки, свисавшие с карниза крыши. Тени от них ложились на северную и восточную стены внутреннего дворика. Резкий оранжево-желтый солнечный свет, массивные черные тени горшков и тонкие изящные кружева теней хрупких цветущих растений… Эта картина завораживала и ошеломляла. Кто-то, обладавший исключительным чувством гармонии и порядка, очень точно подобрал места для растений, чтобы получить столь потрясающий эффект.
Словно прочитав мои мысли, дон Хуан сообщил:
– Это сделала женщина-Нагваль. Днем, когда солнце начинает опускаться, она созерцает тени.
Я представил себе, как она смотрит на послеполуденные тени. Этот образ мгновенно опустошил меня. Яркий оранжево-желтый свет этого часа, покой городка и привязанность, которую я питал к женщине-Нагваль, в один миг сплавились во мне, вызвав ощущение всего одиночества бесконечного пути воина.
Когда-то дон Хуан рассказывал мне о конечной цели этого пути. Он говорил, что новые видящие – воины абсолютной свободы и что единственное, чего они ищут, – это окончательное освобождение, которое приходит, когда они достигают состояния полноты осознания. И теперь, глядя на причудливые тени на стене, я вдруг с пронзительной ясностью осознал, что имела в виду женщина-Нагваль, когда говорила, что только чтение стихов вслух приносит облегчение ее духу.
Я помнил, как за день до этого она что-то читала мне вслух, там же, во внутреннем дворике, но тогда я не совсем понял, чем вызвана отрешенная страсть, звучавшая в ее голосе. Она читала стихотворение Хуана Рамона Хименеса, вобравшее в себя, по ее ощущению, все бесконечное одиночество воина – человека, жизнь которого посвящена достижению абсолютной свободы:
Колокол и птица нарушали безмолвие
И больше никто…
Они словно вели беседу
С солнцем, что склонялось к закату.
Прохладные ветви деревьев
В потоке текущей чистоты,
И по ту сторону всего – прозрачность реки.
Скользя по жемчужинам, река вымывает их
И воды свои несет в Беспредельность.
Дон Хуан и Хенаро подошли ко мне, разглядывая меня с выражением неподдельного удивления.
– Дон Хуан, что же мы на самом деле делаем? – спросил я. – Может быть, воины просто готовятся к смерти?
– Ни в коем случае, – ответил он, потрепав меня по плечу. – Воины готовятся к обретению полноты осознания. Абсолютное осознание достижимо только после того, как уничтожено чувство собственной важности. Лишь став ничем, воин становится всем.
Мы немного помолчали. Потом дон Хуан спросил, не мучает ли меня чувство жалости к самому себе. Я не мог ответить однозначно.
– Ты не жалеешь, что находишься здесь? – спросил дон Хуан с едва заметной улыбкой.
– Нет, конечно, – заверил его Хенаро. Потом он вроде бы на минуту усомнился в справедливости своих слов. Он почесал в затылке и, приподняв брови, взглянул на меня. – А может, жалеешь? А?
– Нет, конечно, – на этот раз сказал дон Хуан, обращаясь к Хенаро. Потом он повторил все жесты Хенаро – почесал затылок, выгнув брови, взглянул на меня – и спросил: – А может, жалеешь? А?
– Да нет же! – воскликнул Хенаро, и оба они покатились со смеху. Когда они успокоились, дон Хуан объяснил, что чувство собственной важности является той силой, которая мотивирует любые приступы меланхолии. И добавил, что воин имеет право на состояния глубочайшей печали, но печаль эта дается ему лишь для того, чтобы заставить его смеяться.
– А сейчас Хенаро покажет тебе кое-что. Поверь, это намного занятнее, чем вся жалость к самому себе, на которую ты способен, – продолжил дон Хуан. – Это связано с положением точки сборки.
Хенаро тут же начал ходить вокруг по галерее, выгнув спину и поднимая колени к груди.
– Ходить таким образом его научил Нагваль Хулиан, – шепотом объяснил дон Хуан. – Это называется походкой силы. Хенаро знает несколько типов походки силы. Следи за ним неотрывно.
Движения, которые совершал Хенаро, воистину обладали гипнотической силой. Я обнаружил, что следую за его движениями, сначала – глазами, а потом – и ногами. Я копировал его походку. Обойдя дворик вокруг, мы остановились.
Пока мы шли, я заметил, что каждый шаг приносит мне ощущение все возрастающей ясности и прозрачности. Когда же мы остановились, я почувствовал, что все мое существо словно пробудилось. Я слышал каждый звук, я улавливал любое малейшее изменение освещенности, меня охватила навязчивая жажда действия. Я ощущал всплеск чрезвычайной агрессивности, мышечной силы и дерзости. И в то же мгновение я увидел расстилавшуюся передо мной обширную плоскую равнину. Прямо за моей спиной возвышался лес – огромная зеленая стена гигантских деревьев. В лесу царила тьма. Желтую равнину заливал яркий солнечный свет.
Я дышал глубоко и непривычно быстро, но чувствовал, что это – нормально. Однако именно ритм дыхания заставлял меня приплясывать на месте. Мне хотелось сорваться в галоп, вернее, этого хотелось моему телу, но в тот миг, когда я ринулся вперед, что-то остановило меня.
Рядом были дон Хуан и Хенаро. Мы с Хенаро шли по галерее. Хенаро был справа от меня. Он навалился на меня плечом. Я ощутил вес его тела. Он мягко толкал меня влево. Мы повернули под прямым углом и двинулись к восточной стене дворика. На мгновение у меня возникло странное ощущение: мне показалось, что сейчас мы пройдем сквозь стену. Я даже приготовился к столкновению с ней, но мы резко остановились, почти в нее упершись.
Я стоял лицом прямо к стене. Они оба тщательно меня осматривали. Я знал, что их интересует: они хотели удостовериться в том, что я сдвинул свою точку сборки. Я знал также, что сдвинул ее, поскольку настроение мое изменилось. Они тоже явно об этом знали. Аккуратно взяв под руки, они молча повели меня в другой конец галереи к темному узкому коридору, соединявшему внутренний дворик с остальными частями дома. Там мы остановились. Дон Хуан и Хенаро отошли от меня на несколько футов.
Они оставили меня стоять лицом в сторону дома, внутри которого царил густой полумрак. Я смотрел внутрь пустой темной комнаты. Я ощутил физическую усталость. Я чувствовал вялость и безразличие и в то же время – недюжинную духовную силу. И понял: что-то мною утрачено. В теле моем не было силы, я едва держался на ногах. В конце концов ноги не выдержали, я опустился и сел, а потом улегся на бок. Я лежал там, охваченный всепоглощающими мыслями о Господе и добре.
Потом я вдруг оказался в церкви, перед главным алтарем. Золоченые барельефы сияли в свете тысяч свечей. Я увидел темные мужские и женские фигуры. На гигантских носилках они несли исполинское распятие. Отойдя с их пути, я вышел из храма. Я увидел множество людей, море свечей. Все они двигались по направлению ко мне. Я ощутил потрясающий подъем. Я ринулся к ним. Мною двигала бесконечная всеохватывающая любовь. Я жаждал быть с ними, молиться вместе с ними Господу, мне оставалось пробежать всего несколько футов, и я бы слился с массой людей. Но тут что-то смахнуло меня прочь.
В следующее мгновение я снова был с доном Хуаном и Хенаро. Втроем мы лениво брели по внутреннему дворику.
На следующий день во время обеда дон Хуан объяснил, что Хенаро с помощью походки силы сдвинул мою точку сборки. Удалось это ему потому, что я находился в состоянии внутреннего безмолвия. Дон Хуан напомнил мне, что ключевым моментом всего, что делают видящие, является остановка внутреннего диалога. Он говорил мне об этом множество раз с самого начала нашего общения. И он несколько раз повторил, что именно внутренний диалог фиксирует точку сборки в ее исходном положении.
– Стоит достичь безмолвия – и все становится возможным, – заявил он.
Я сказал ему, что вполне отдаю себе отчет в том, что мне в общем-то удалось прекратить внутренние разговоры с самим собой. Но я понятия не имел, каким образом это произошло. Если б у меня спросили, за счет каких действий я этого добился, я бы затруднился ответить.
– Объяснение – сама простота, – сказал дон Хуан. – Это было изъявлением твоей воли. Тем самым ты сформировал новое намерение, новую команду. Ну а потом твоя команда сделалась командой Орла.
Это – самая необычайная из находок новых видящих. Наши команды могут становиться командами Орла. Внутренний диалог останавливается за счет того же, из-за чего начинается: за счет действия воли. Начать внутренний разговор с самим собой мы вынуждены под давлением тех, кто нас учит. Когда они учат нас, они задействуют свою