Глава 24
Запах дыма горящего сахарного тростника забивал ноздри Мэгги с утра до вечера в течение многих дней и недель, пока плантации тростника методично выжигались, чтобы подготовить их для будущего урожая. Почва в Куинсленде была так плодородна, что, если дожди шли регулярно, с полей можно было снимать по два урожая за сезон, а если к тому же у аборигенов было настроение работать, то удача была на стороне плантаторов.
Если Риви и предпочел бы, чтобы его жена сидела за вышиванием в ожидании рождения ребенка, то сама Мэгги ежедневно проводила на кухне много часов, помогая Кале готовить еду для работников. Добродетель и Милосердие работали рядом, скорее путались под ногами, но Мэгги терпела их присутствие. Совсем другое дело была Элеанор Килгор. Она явилась как-то поутру, когда тростник все еще выжигали, вместе с Дунканом и работниками, которых ему удалось собрать. Прошествовав на кухню с таким видом, словно это было ее привычным занятием, Элеанор взяла передник и завязала его вокруг своей тонкой талии. Мэгги, которая чистила картошку и уже изнемогала от жары, хотя было еще только полшестого, прервалась и прямо спросила:
— Что вам здесь нужно?
Элеанор, которая, как и предсказывала, немедленно после ухода из «Семи Сестер» стала экономкой у Дункана, улыбнулась и ответила:
— Я часть договоренности между мистером Кирком и мистером Маккеной. Они вместе наняли работников для уборки урожая, а я и есть работник.
— Вы не нужны нам, — надменно сказала Мэгги. Живот у нее уже заметно округлился, а Риви по вечерам обычно валился в постель, слишком изможденный, чтобы заниматься с ней любовью. Неожиданное появление Элеанор, которая, разумеется, была, как всегда, подтянутой, было желательным менее всего.
— Может, вам и не нужна, — весело отозвалась Элеанор и принялась чистить морковь, и Мэгги ничего не оставалось, кроме как вышвырнуть ее отсюда, чего сделать она не могла.
Мэгги, закипая, повернулась снова к горе картошки. Она знала, что Дункан с Риви разработали какое-то джентльменское соглашение, но ей и в голову не приходило, что оно касалось и Элеанор.
В полдень в душной кухне появился Риви. Он никогда не делал этого прежде, насколько Мэгги могла припомнить, и пришел в ярость, увидев там жену. Почерневший с головы до ног от копоти горящего тростника, он схватил Мэгги за локоть и вытащил ее во дворик. Кроме всего прочего, Элеанор изобразила на лице миленькую улыбочку.
— Пусти меня, — прошептала Мэгги, отдергивая руку. Где-то рядом захихикали Добродетель и Милосердие.
— Мне что, отослать тебя в Сидней? — спросил Риви хриплым от постоянного вдыхания дыма голосом. — Мне так нужно поступить, женщина, чтобы ты не лезла на рожон?»
— Я и не лезу! — крикнула Мэгги. Если Риви отошлет ее или хотя бы просто запрет в доме, она умрет от скуки и отчаяния. — Я просто помогаю в работе!
— К черту эту работу! Я не хочу, чтобы из-за твоей глупой американской гордости мы потеряли ребенка, которого ты носишь!
— Риви…
— Если я снова застану тебя здесь, Мэгги, я сам отвезу тебя в Сидней, помяни мое слово.
Глаза Мэгги наполнились слезами. Спорить с этим человеком было бесполезно, но она попыталась.
— Риви, я прекрасно себя чувствую, правда… Зловеще молчаливо, он поднял черную от дыма руку и указал в сторону дома, как будто разговаривая с Элизабет. Мэгги пришла в ярость. Покраснев до корней волос, она сложила руки на груди и задрала нос.
— Мне надоело, что мной командуют, Риви Маккена! Я взрослая женщина, и если мне хочется чистить картошку, я буду чистить картошку!
Нахмурившись, он сделал шаг к Мэгги, и храбрости у нее значительно поубавилось. Она попятилась, но все же настаивала:
— Я не пойду туда, чтобы сидеть за шитьем, пока все занимаются настоящим делом!
Быстрым, как молния, движением Риви подхватил ее на руки и зашагал к дому.
— Скажи спасибо, что беременная, — полушепотом прохрипел он, — а то я бы хорошенько выдрал тебя! Дойдя до крыльца, Риви усадил пинающуюся и извивающуюся Мэгги на стул и, положив ей руку на плечо, удержал ее. Хорошее платье Мэгги было испачкано сажей от его брюк и рубашки.
— Скотина! — выругалась она, не в силах противостоять его силе и суровой решимости.
— Только попробуй еще раз воспротивиться мне и увидишь, чем это кончится! — парировал он, сердито глядя на нее.
— И попробую! — прошипела Мэгги. — Как только ты уйдешь подальше, я буду делать то, что мне хочется!
Риви тяжело вздохнул.
— С тобой можно обращаться только одним способом, да, Янки? — покачав головой, сказал он, и снова поднял ее на руки.
— Что ты делаешь? — спросила Мэгги. На этот раз она не сопротивлялась; она поняла, что это напрасная трата сил.
— Угадай, — ответил Риви и самым наглым образом потащил ее наверх в спальню. Там он бросил ее на кровать и принялся расстегивать рубашку.
Мэгги вытаращила глаза со смешанным чувством ярости, удивления и обычного желания.
— Не смей заниматься со мной любовью! — приказала она, не очень уверенная в своих словах.
Тело Риви, как она скоро увидела, было таким же потным и грязным, как и его рубашка. Явно не обращая внимания на такие мелочи, как чистота, он расстегнул ремень и спустил брюки.
Усевшись на кровати, Мэгги зажмурилась.
— Уйди отсюда, Риви, сейчас же, и я обо всем забуду, — великодушно сказала она.
— Это, Янки, для меня настоящее облегчение, — усмехнулся Риви. Она услышала, как звякнула пряжка на ремне, а потом стукнули по полу ботинки, которые он сбросил. — Как бы то ни было, я пожалуй, испробую на тебе ужасную месть. Сейчас же.
Мэгги открыла глаза и замерла, увидев его. Он был великолепен, и даже ее ярость от того, что ее таким средневековым способом поставили на место, не могла отбить у нее желание его.
— Т-ты, что же, и вправду вздумал, будто з-заставишь меня подчиниться своим деспотическим… правилам?
Встав на колени рядом с ней, Риви так надменно задрал ей юбки, что если бы она так сильно не хотела его, то просто выцарапала бы ему глаза. В конце концов, уже прошла целая неделя с тех пор, как он прикасался к ней, обходясь поцелуем на сон грядущий.
— Да, — решительно ответил он.
Мэгги отбросила от лица юбки, прошипев, брызгая слюной, когда он развязывал шнурок на ее трусиках:
— Я предупреждаю тебя, Риви Маккена…
Трусики соскользнули, и Мэгги помимо воли задрожала, почувствовав руки Риви на своих голых бедрах.
— Расстегни-ка платье, Мэгги, — сказал он, принявшись ласкать ее самым интимным способом. — Хочу посмотреть на твою грудь.
Мэгги подавила стон, когда в ответ на его прикосновение ее бедра начали извиваться, а руки послушно принялись расстегивать платье, хотя она и запрещала им делать это. Мэгги сняла платье, оставив лишь тонкую сорочку, и вцепилась в простыни, когда Риви коснулся языком соска, а потом осторожно прикусил его. Ткань сорочки прилипла к нежной точке, которая затвердела и напряглась под губами Риви. Он все продолжал ласкать ее. Совершенно потерявшись, Мэгги пробормотала его имя и выгнула спину, чтобы ему было легче добраться до ее покрытой муслином груди. Он развязал маленькие завязочки, и она вздохнула, когда сорочка распахнулась под напором ее груди.
Риви с жадностью взял в рот пульсирующий сосок, и Мэгги с криком закинула руки за голову, схватившись за спинку кровати, чтобы удержать себя. Когда же она снова опустила руки, чтобы запустить пальцы в волосы Риви, он крепко схватил их за запястья.
Риви заговорил, оторвавшись от соска, и даже само его дыхание заставляло ее чувствительное место становиться еще более возбужденным.
— Ты будешь слишком изможденной, чтобы снова бунтовать, маленькая Янки, — пообещал он хриплым шепотом.
Мэгги призвала на помощь остатки своей гордости, в то время как ее тело было готово подчиняться его приказу.
— Ты… и сам… будешь измотанным… — пробормотала она.
— Не настолько, — засмеялся Риви и так впился в грудь Мэгги, что она обезумела от желания. Тогда и только тогда он опустился на пол, подвинув Мэгги так, чтобы ее бедра лежали на самом краю кровати. Теперь она была в полном его распоряжении.
— Первый урок: будь послушной женой, — проскрежетал он зубами, а потом потянулся, чтобы прижаться к ней губами.
По телу Мэгги пробежал электрический разряд, когда он впился в нее, и спина ее судорожно изогнулась. Застонав, она вцепилась пальцами в простыни, зная, что если не удержится, то уплывет прочь.
— О Риви, — задыхаясь, пробормотала она, — Бог… мой… Риви…
Он медленно и лениво наслаждался ею, пока она не достигла обжигающего облегчения, а потом он снова и снова ласкал ее с тем же безграничным терпением. Она все еще трепетала, умоляя его взять ее сейчас же, когда он сменил ее положение так, что она оказалась на коленях над ним, снова и снова насыщаясь ею. В свое время и как этого хотелось ему, он в третий раз довел ее до безумия. Мэгги начала тихо молить о пощаде, но Риви не знал жалости. Ее тело было его игровой площадкой, и он не испытывал угрызений совести, беря то, что хотел. А ему хотелось, это вскоре стало очевидным, любить Мэгги до тех пор, пока она будет совершенно не в силах бунтовать. Он заставлял ее кончать снова и снова, пока она не сбилась со счета, пока не могла ни думать, ни делать ничего, а только отвечать на его прикосновения, и наконец он взял ее. Как и поглаживание его языка, толчки его члена были медленными и ленивыми. И вершина, которой на этот раз достигла Мэгги, когда Риви со стоном рухнул на нее, нежась от удовольствия, была самой жестокой из всех.
Он соскользнул с нее и, казалось, с удвоенной энергией, снова натянув свою грязную одежду и, напевая про себя какую-то непристойную песенку, обулся. Мэгги по-прежнему лежала на кровати, слишком пресыщенная и изможденная, чтобы двигаться, не говоря уже о том, чтобы говорить. Перед тем как уйти, Риви похлопал Мэгги по вспотевшей попке и поцеловал в лоб.
— Надеюсь, Янки, ты скоро снова взбунтуешься. Мне ужасно понравилось укрощать собственную строптивую.