— Пожалуйста, Алисия, — говорит Керстин.
Вперед выходит худенькая первокурсница с черными растрепанными волосами. Лампы на потолке мигают, но скоро напряжение выравнивается.
На душе у Иды беспокойно:
Может, со мной что-то не так? Поэтому Густав меня не любит?
Но она быстро отгоняет неприятную мысль. Нужно верить в свои силы.
С ней все в порядке. Не в порядке с головой у Керстин Стольнакке.
Мину задерживается в школьной библиотеке. Ей нужно подготовиться к контрольной по шведскому. Делать это дома, когда папа с мамой постоянно ссорятся, — невозможно.
Но и тут ей не удается сосредоточиться. В голову лезут, отвлекая от учебы, разные мысли. Виктор. Совет. Александр. Адриана. Анна-Карин. Николаус. Демоны. Матильда. Мысли разбредаются и никуда не ведут.
— К сожалению, мне нужно закрывать библиотеку.
Мину поднимает глаза. Беременная библиотекарь Юханна стоит возле стойки с пьесами и смотрит на Мину с извиняющейся улыбкой. К ее животу прижата подборка «Ромео и Джульетты».
— Извините, я сейчас уйду, — говорит Мину. Она закрывает книгу и запихивает ее в битком набитый рюкзак.
— Хороших выходных, — отвечает Юханна, запирая за ней дверь.
Мину стоит на лестнице, слушая, как высокий девичий голос поет: «Ave Maria!»
Она прикидывает, куда бы пойти, и отбрасывает все варианты один за другим. Кафе «Monique» приказало долго жить. На Ульссоновском холме в пятницу вечером полно алкашей и тусующейся молодежи. Может, пойти к шлюзам? Но там не расслабишься — слишком близко старая усадьба и Виктор. Было бы хорошо посидеть у Густава, но после их «дискуссии» о «Позитивном Энгельсфорсе» Густав ее избегает. А она не решается подойти первой.
О тронься скорбною мольбою и мирный сон нам ниспошли! Ave Maria![12]
Песня заканчивается, раздаются короткие аплодисменты, и школа погружается в тишину.
Ничего не поделаешь, придется идти домой. Если Мину повезет, мама с папой будут заняты завтрашним приездом тети Бахар и временно перестанут ссорится. Если нет — придется искать убежища в саду.
«Как собаке», — думает Мину.
Вдруг тишину нарушает громкий и взволнованный женский голос, потом хлопает дверь и опять наступает тишина.
Мину не сразу понимает, что голос принадлежит директрисе. А когда понимает, то осторожно, стараясь не шуметь, спускается по спиральной лестнице вниз, туда, где находится кабинет директора.
— Вы не имеете права так поступать, — говорит за закрытой дверью Адриана.
Второй голос что-то отвечает, но так тихо, что нельзя разобрать ни слова.
Мину на цыпочках подходит к кабинету заместителя директора Томми Экберга. Дверь открыта нараспашку, но внутри никого нет. В комнате — дверь, соединяющая ее с директорским кабинетом. Эта дверь слегка приотворена.
Вот бы стать невидимой, как Ванесса.
Мину отчаянно боится заходить внутрь. Но еще больше боится пропустить что-то важное.
Она прошмыгивает в кабинет Томми Экберга. Стол замдиректора завален бумагами и папками. Тут же лежит недоеденная шоколадка.
Мину на цыпочках преодолевает расстояние, отделяющее ее от двери в кабинет директора, присаживается на корточки и заглядывает внутрь.
Директриса стоит возле письменного стола. Шторы задернуты, в кабинете полумрак, светится только настольная лампа, украшенная мозаикой со стрекозами.
По другую сторону письменного стола стоят три человека — Томми Экберг, учитель рисования Петер Бакман и светловолосая, подстриженная «под пажа» женщина в деловом костюме.
— Это абсурд, — говорит Адриана. — Кто это придумал?
— Есть решение муниципалитета, — говорит женщина в костюме.
— Кроме того, среди учителей нарастает недовольство, — подхватывает Петер Бакман. — Как представитель профсоюза…
— Конечно, вы можете обратиться в суд по трудовым спорам, — продолжает женщина в костюме. — Но сейчас мы требуем, чтобы вы освободили этот кабинет. Обязанности директора временно будет исполнять Томми Экберг.
— Адриана, мне очень жаль, — промямлил Томми, поглаживая кустистые усы.
— Я отказываюсь, — сказала Адриана.
— Выбирайте: или вы уходите добровольно, или вас выведут с полицией, — процедила женщина в костюме.
— С полицией?
— Необходимо определить степень вашей вины за происшедшее с Элиасом Мальмгреном и Ребеккой Молин. Мы предпочли бы вести закрытое расследование, но, если вы откажетесь сотрудничать, нам придется прибегнуть к помощи общественности. Вы должны нас понять.
Адриана находилась на грани обморока. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться обеими руками за крышку стола.
Тут Петер Бакман увидел, что дверь приоткрыта, и резко захлопнул ее. Мину едва успела отскочить. Она тихонько выскользнула из кабинета Томми, пробежала по коридору и спустилась по большой лестнице к выходу. От волнения ей было трудно дышать.
Это ужасно. Несправедливо.
И все это очень, очень настораживает.
Анна-Карин сидит на стареньком серо-голубом диванчике. В дом престарелых дедушка переехал со своей мебелью, но вид у комнаты неуютный и какой-то нежилой.
Дедушка осторожно проводит пальцем по красным отметинам на левой руке Анны-Карин. Ранки от лисьих зубов еще не затянулись. Ночью они напоминают о себе глухой, ноющей болью. Днем болячки чешутся. А иногда, как теперь, рука немного немеет, как от заморозки. Анне-Карин сделали противостолбнячный укол. Но когда рука немеет, ей становится страшно, в голову лезут слова «гангрена» и «ампутация».
— Приложи на ранки подорожник, — говорит дедушка, — только вымой листочки хорошенько, чтобы не занести грязь. Если не поможет, спроси у мамы, не осталось ли у нее мази, которую я делал из календулы.
Анна-Карин секунду колеблется.
Она немного рассказала дедушке о том, что произошло в прошлом году, о своих магических силах и о том, как она их использовала. Он ведь и так о многом догадывался. Но она не рассказывала ему ничего об Избранницах. Совете. И апокалипсисе.
— Откуда ты все знаешь?
— Отец показал, как пользоваться разными растениями.
— Я не про это. Я вообще… Ты умеешь прутиком искать воду, знал про кровавую луну. И в прошлом году… Когда со мной стали происходить всякие вещи, ты догадался, что это магия.
Дедушка сплел пальцы рук в замок и наклонился вперед:
— Кто-то называет это магией. А для меня это просто часть природы. И я не вижу в этом ничего сверхъестественного.
— А Совет знаешь? — шепчет Анна-Карин.
У нее перехватывает дыхание. Но дедушка смотрит на нее непонимающе.
— Какой совет? — переспрашивает он.
— Никакой. Не знаю. Неважно. — Анна-Карин опускает глаза в пол.
— Расскажи-ка еще раз про лису, — просит дедушка.
Анна-Карин рассказывает еще раз с самого начала. Как она увидела лису первый раз у мертвого дерева, как началась гроза и за несколько секунд в лесу стало темно, как ночью.
— Я только не понимаю, зачем она это сделала. Я имею в виду лису, — говорит Анна-Карин.
— Помнишь семейство лис, которое жило в самом начале леса?
Анна-Карин вздрагивает, словно холод от больной руки распространяется по всему телу. Дедушка опять начал заговариваться.
— Дедушка, это я, Анна-Карин. Когда в лесу жили лисы, я была совсем маленькой. Я не могу этого помнить.
— Я знаю, — нетерпеливо перебил ее дедушка. — Но это было предрешено уже тогда. Насчет лис.
Анна-Карин неуверенно смотрит на деда. Она все еще сомневается, с ней разговаривает дедушка или все-таки с мамой или с бабушкой Гердой.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.
— Лес знает, — отвечает дед глухо. Его взгляд обращен в прошлое, и он не слышит ее. Анна-Карин встает и осторожно обнимает деда на прощание.
— Мне надо идти, — говорит она. — Но я скоро к тебе приду.
Она надеется, что дедушка тоже вернется обратно, что он не останется в прошлом навсегда.
25
Мину просыпается от громких голосов в саду. Две женщины говорят без умолку, перебивая друг друга.
Вчера Мину обещала маме поехать с ней на станцию встречать тетю Бахар. И смутно помнит, как мама заходила к ней в комнату и будила ее, но она не встала. Почувствовав угрызения совести, Мину быстро натянула халат и выбежала на улицу.
Обе сестры сидели на садовых качелях и легонько раскачивались. Они не видели Мину, и она остановилась в отдалении, рассматривая их.
Бахар старше мамы всего на год, и, когда они были маленькими, окружающие принимали их за близнецов. Но теперь мама кажется старше собственной старшей сестры. Сейчас, когда они сидят рядом, Мину видит, какой уставший и изможденный у мамы вид, хотя лицо ее улыбается.
— Мину! — кричит Бахар, завидев Мину. — Nazaninam, cheghad bozorg shodi! Какая ты красивая! А как ты похожа на Дарью и Ширин!
Мину подходит поздороваться с тетей и заодно обнимает маму, задержав объятие на полсекунды дольше обычного. Мама удивленно смотрит на Мину.
— Ну что, пойдем наверх? — предлагает тетя Бахар. — Мы как раз собирались выпить кофе. Ты пьешь кофе? Ширин начала пить кофе в тринадцать лет, на мой взгляд, рановато. Но разве моего мнения спрашивали? Кстати, она передает тебе большой привет. Ей очень хотелось приехать, и Дарье тоже, но они так заняты. Всегда очень заняты. Ширин рассказывала, что она получила роль в фильме?
Бахар продолжает болтать всю дорогу до кухни. Наливая кофе, мама многозначительно улыбается Мину — Бахар опять хвалится своими дочерями.
Мину вдруг становится радостно от того, что Бахар здесь. Это именно то, что нужно маме. И папе. Он всегда с удовольствием спорит с Бахар обо всем на свете, хотя никогда с ней не соглашается.
— А ты как думаешь, Мину? — обращается к племяннице Бахар.
Мину непонимающе смотрит на тетю. Она понятия не имеет, о чем идет речь.
— Простите?..