Несколько самых сообразительных рядовых истово закивали и почти бегом исчезли искать подходящую «посудину». Поскольку остальные медлили, сержант резко повернулся и опять повысил голос:
— Ну что, девочки, ждете приглашения!? — он сердито утер пот со лба. Отвратительным казалось это притворство, без которого все сразу стопорилось. — Бего-ом, арш! Басов, ты, ты и ты, — на всякий случай ткнул в каждого пальцем, — останетесь здесь. Будем по совету нашего нового знакомого вскрывать субмарину.
— Ведь так, «полковник Борисов из ФАПСИ»?.. — спросил он как можно более неприятным голосом, когда верфь вокруг опустела.
Седой самозванец предпочел промолчать вместо ответа. Да и не нашел бы он нужных слов. Прямо за его спиной тощими жердями торчали двое братьев-моряков с «калашами», чувствительно упираясь автоматными дулами в спину пленнику. Трудновато разговаривать, если нервы у конвоиров на взводе, и они готовы убить тебя только потому, что ты участвуешь в операции, которая погубила стольких друзей и просто сослуживцев.
Тем не менее, внешне «Борисов» сохранял спокойствие. Играл свою роль, которая почти ничем не отличалась от повседневной маски — сильный человек, мало чем озабоченный.
— Странный ты, Борисов. — Растягивая слова сказал Саундов. Сейчас церемонии были ни к чему, и он разрешил легкой угрозе прорезаться в голосе. — Как будто не ты у нас в плену, а мы у тебя. Будешь сам говорить, или заставлять придется? Я, кстати, много книжек в детстве читал про китайских мастеров пыток. Занятно, знаешь ли.
— Да ты не переживай, Борисов, — в тон сержанту поддакнул Басов. — Мы тебя не сразу замучим. Сначала пропустим через следственный изолятор… там такие классные р-ребята сидят. Ух. А мы придем к тебе, на свидание. Разрешение на пытки получим… С-сучий потрох. Блядская гнида. Жертва аборта…
Тут засланца террористов, кажется, пробрало. Во всяком случае, по разумению сержанта Саундова в том холодном взгляде, которым Борисов одарил рядового, не было спокойствия, наоборот — горела сдержанная ярость. И если бы не связанные руки, подставной полковник точно врезал бы обидчику, не заботясь о последствиях. А последствия для него оказались бы довольно короткие и болезненные. Потому что конвоиры тут же напомнили Борисову о своем присутствии.
Тем не менее, Саундов счел нужным одернуть подчиненного.
— На губу захотел? Или нет, это для тебя слишком легко. Будешь у меня гальюны сутками драить… если доживем.
— Да я ж по-доброму, сержант… — притворно удивляясь сказал Басов.
— Так как, «полковник Борисов»?.. — повторил сержант.
— Товарищ сержант, — снова вмешался Басов. — Давайте сначала субмарину… а потом уже с этой падалью разбираться будем?.. А? А то нехорошо как-то на улице, не по-свойски…
— Согласен. — Саундов прислушался к неровным громыхающим звукам и взглянул на часы. Побыстрее бы, что ж они там выбрали посудину, на которой толком и ходить нельзя! Отремонтированная, называется! Он сплюнул, испытывая невероятное отвращение от того, что должно было сейчас произойти: к звуку мотора отводимого судна прибавился более ровный шум борта К-17. Быстрее, быстрее… Только бы дядька-механик не подвел. Саундов вспомнил, что так и не спросил как его зовут. Ох и дурень. Через минуту эти слова зазвучат совсем по-другому… «Так и не спросил, как звали».
— Басов, сможешь один открыть шахту?.. Тогда давай.
Рядовой кинулся исполнять, а сержант кивком приказал отконвоировать «полковника» поближе к подлодке. Сам он сделал несколько шагов к берегу и увидел, что возвращаются посланные на расчистные работы ребята. Все в порядке. Или не все? Саундов пересчитал их.
Почему-то вместо посланных пятнадцати возвратились только десять человек.
— Где остальные? — требовательно вопросил сержант у Мамедова.
— Тщсержант, ршите доложить, пятеро остались на борту К-17.
— Кто позволил без приказа?! — Мамедов аж отпрянул от неожиданности.
— Так сами они, товарищ сержант, мы-то что… не отговаривать же, раз они совсем испугались.
— Точно что девочки… — махнул рукой Саундов.
Где-то на суше дважды грохотнуло, а над берегом протянулись два реактивных следа…
— Смотрите-ка, детки, мы в них попали!
Один рядовой, храбрясь, вяло попытался крикнуть «ура!», но, побоявшись привлекать внимание к своей жалкой персоне, только что-то прошептал.
— Что это было?
— Наш ответ, ребятки. Но только почему всего два залпа? Еще, ну же, еще…
«Еще» стало ответом террористов.
…Где-то на промежуточной позиции один из снайперов с позывным «Восьмой» вновь отложил винтовку. РПО-А, а проще говоря, реактивный пехотный огнемет был неудобным в применении, зато прицельная дальность стрельбы достигала шестисот метров. Правда, заряжать и стрелять — один раз только можно. Снайпер открыл ящик с РПО, выбрал один из трех, и выловил в прицел катер патруля, на котором алыми буквами было написано К-17. Судя по суете на борту, именно этот катер дал два выстрела по основной дислокации.
— Тля, — беззлобно бормотнул снайпер, и катер взлетел в воздух, поднятый взрывом. Обратно он падал очень медленно, разваливаясь на горящие куски, к которым еще в полете приставало горелое мясо… В прицел очень хорошо наблюдались подробности — кровь испачкала борта соседних судов, водяная пыль только размазала ее и окрасила в красный цвет воду. При взрыве баротермической болванки сработал эффект «закрытого помещения».
Снайпер вздрогнул, отложил использованный огнемет, и вынул из ящика второй. Похоже, целей оставалась только одна.
Он поправил радиосигнал в ухе и стал ждать. Пока сигнал пищал, работы не было…
Даже несмотря на загроможденные верфи выжившим защитникам базы было очень хорошо видно, как в воздухе, поднятое фонтаном жаркого пламени и взрывной волной, на миг повисло то, что еще недавно являлось неплохим катером.
Саундов выругался.
По гробовой тишине, опустившейся вокруг него, сержант понял, что каждый с ним солидарен. Не повезло решившим, что на катере безопаснее… ладно, лекции потом. Последний козырь использован, и на повторение гамбита со вторым катером не хватит времени. Но он не ожидал столь быстрой реакции! Да еще на катере промедлили со стрельбой…
Повернувшись, сержант увидел, что «Борисов» улыбается. И впрямь, с-сучий потрох.
Ком в горле, поднявшийся из ниоткуда словно синхронно с катером, мешал говорить. Сержант закашлялся, опустив голову. Когда это не помогло, он крикнул:
— На борт! Сопровождающие военнопленного — вперед! Потом нашего «друга», полковника. Остальные за ними! Быстро, быстро, а то домой к обеду не успеем!
Саундов глубоко вздохнул. Что не так? Почему террорист улыбается? Сержант тряхнул головой, отгоняя вредоносные мысли. Сейчас они залезут в субмарину, и тогда их не выкурит оттуда даже сам господь бог, если появится у него такое желание.
Дальнейшие события много раз еще прокручивались перед глазами сержанта… но потом, все потом. И словно в замедленной съемке ведомый двумя ребятами «черной чумы» неправильный полковник, который почему-то улыбается, и цепочка людей в форме, что потянулась к люку, и низкое серое небо, еще больше посеревшее, словно хотело предупредить… Запомнилось, как один из пехотинцев спускается в шахту, очень медленно, как будто на подъемнике. Затем тот самый военнопленный. Второй пехотинец успел скрыться в люке надстройки только наполовину, и последнее, что запомнилось сержанту — его удивленное лицо, какое бывает у людей, встретившихся с невозможным. Что он хотел сказать? Такого не бывает… На войне как на войне, бывает всякое.
Саундов никак не мог знать, что радиомаяк, прикрепленный к крышке наручных часов террориста, перестал посылать точно отмеренные попискивания в приемник снайпера, как только путь радиоволнам преградила глухая стена металла. И уж наверняка он не мог знать, что исчезновение сигналов является командой к выстрелу. Последнему выстрелу из реактивного огнемета, которым прекратился бой на верфи. Ничего он знать не мог, но последняя мысль, пришедшая в голову до удара о борт соседнего судна, содержала одно лишь слово: «Мальчишка!»
Но все проклятия в собственный адрес уже не имели значения.
6.
Тихон, сменив направление (когда джипы после четвертого взрыва на верфи переместились к берегу) ускоренным шагом двигался прямо к «Ястребу», и уже издали было видно, как на захваченный борт К-18Б люди в черном грузят какие-то обломки, подозрительно напоминающие крупные куски джипа, который механик, вместо того, чтобы аккуратно разобрать на запчасти, сбросил с десятого этажа. Тихон машинально пересчитал «Хаммеры». Их оказалось только шесть. Земля и настил у самой подлодки выгорели, и повсюду в беспорядке валялись тела пехотинцев. Их Тихон пересчитывать не стал, потому что это было довольно затруднительное занятие в свете последнего взрыва — местами вообще сложно было определить человека в обгоревшем, разорванном месиве. Полковник не признавал пренебрежительного отношения к мертвым людям, которые имели храбрость воевать. Тихон так и слышал, как Михаил Александрович произносит: «Тем более, они были нашими соотечественниками. Большей частью». Но сейчас он даже не думал отдать приказ, чтобы покойников хотя бы уложили рядком.
Остальные выгружали из машин оборудование и передавали его через цепочку людей на подлодку. Чуть поодаль двое конвоиров стояли рядом с заложниками. А двое молодых парней, которых Тихон впервые увидел только за два дня до операции, нервно переминались с ноги на ногу и болтали друг с другом явно о какой-то ерунде — то ли пытаясь отвлечься, то ли по привычке. Заложники хранили гордое молчание, чем постоянно вызывали у Тихона ехидную улыбку.
Как же звали тех ребят? Леонид… и Владимир, да?.. Если им не оставалось ничего, кроме сотрудничества, то заложники почему-то думали, что в какой-то мере свободны — и поэтому молчали. Ну и пусть их.
Французский посол — тот наблюдал за происходящим уже не так спокойно, как раньше. Поначалу он мог еще надеяться, что «Поворот» не посмеет его убить, побоявшись подставлять всю Россию под гнев Евросоюза. Но после не очень удачной диверсии наглого механика, когда взрывной волной тряхнуло джип и посол пребольно ударился о потолок машины, едва не потеряв сознание, спеси поубавилось, и он теперь все больше нервничал, когда стреляли. И уверенность куда-то уползла с посеревшего и грязного от дыма лица.