Когда я входил сюда, я и не думал убивать этого человека. Сознательно приняв решение, я взял на себя ответственность за убийство во имя правосудия. Я знал, что в любом другом случае справедливость не восторжествует. Я взглянул на свои руки: они были в крови.
Вдруг грохнула дверь, и вбежал Морган. За ним по пятам следовал Саид. Они немо застыли на пороге, глядя на Яварски.
— Все правильно, — тихо сказал Халф-Хадж: — Одно дело сделано.
— Послушай, парень, — сказал Морган, — я пошел. Ведь больше я тебе не нужен?
Я молча смотрел на них, не понимая, почему они так спокойны.
— Пошли, парень, — сказал Морган. — Кто-нибудь мог услышать выстрел.
— Кто-нибудь, конечно, услышал, — сказал Саид, — но в этом квартале никому не придет в голову позвонить в полицию.
Я протянул руку и отключил модди Крутого Парня. Теперь мне долго еще не понадобится Королевский. Мы вышли из квартиры и спустились по лестнице. На улице Морган повернул в одну сторону, а мы в другую.
— Куда теперь? — спросил Саид.
— Нам нужно вернуть автомобиль, — сказал я. Эта идея вовсе не улыбалась мне. Седан все еще был у Абу Адиля. Мне совсем не хотелось возвращаться туда, где гнусный ублюдок насиловал мой разум. Я сведу с ним счеты, но не сейчас. Время еще не пришло.
Саид словно угадал мои мысли. — Знаешь что, — сказал он, — я пойду за машиной, а ты подождешь здесь. Я быстро.
— Хорошо, — согласился я, отдавая ему ключи. Я был чрезвычайно признателен ему, что он был со мной и я мог рассчитывать на его помощь. Теперь у меня не оставалось сомнений в искренности Саида. Его присутствие было необходимо: несмотря на то что боли я не чувствовал, мое тело было на пределе. Надо было скорее добираться до врача.
Я не стал опускаться на ступеньки, потому что не был уверен, что смогу потом встать. Вместо этого я прислонился к белому оштукатуренному фасаду небольшого ветхого домика.
Сверху, над крышей дома, пронзительно кричали стрижи, охотясь за насекомыми. Я смотрел на дом на противоположной стороне улицы, поросший папоротником и травой, буйно разросшимися на всех горизонтальных его поверхностях и в самых неподходящих местах. Из открытых окон плыли запахи съестного: вареной капусты, жареного мяса и свежевыпеченного хлеба. Я был окружен кипением жизни, но никак не мог забыть о том, что пролил кровь убийцы. В руке моей все еще был зажат автоматический пистолет. Я не знал, как от него избавиться. Мой разум был словно в тумане.
Через некоторое время у обочины рядом со мной остановился кремовый седан. Из него вышел Саид и помог мне забраться на сиденье. Он закрыл дверцу машины и спросил:
— Куда?
— В больницу.
— Хорошая идея.
Я закрыл глаза, ощущая покачивание автомобиля, и вскоре задремал. Когда мы прибыли на место, Саид разбудил меня. Я запихнул статический пистолет и оружие Яварски под сиденье, после чего мы выбрались из машины.
— Послушай, — сказал я, — сейчас меня заштопают в приемном отделении, а потом я съезжу навестить кое-кого. Ты свободен.
Халф-Хадж нахмурился:
— Ты все еще не доверяешь мне? Я отмахнулся:
— Да нет, не в этом дело, Саид. Просто некоторые вещи удаются мне лучше без свидетелей.
— Ладно. Сломанной ключицы тебе недостаточно. Ты успокоишься только тогда, когда тебя похоронят в пяти разных контейнерах.
— Саид!
Он поднял обе руки, как бы сдаваясь.
— Ладно, ладно. Если ты хочешь отомстить шейху Реда и Химару, это твое личное дело.
— Я не хочу их видеть, — сказал я. — Пока что.
— Когда захочешь, дай мне знать.
— Еще бы, — сказал я, вручая ему двадцать киамов. — Ты можешь найти здесь такси?
— Угу. Позвони мне. — И он отдал мне ключи от машины.
Я кивнул и направился по асфальтированной дорожке к зданию. В этой больнице я побывал уже дважды и чувствовал себя здесь как дома.
Я заполнил их дурацкие бланки и полчаса ждал прихода врача. Он всадил мне в плечо инъекцию какого-то лекарства и занялся сломанной ключицей.
— Может быть больно, — предупредил он.
Он не знал о моем дэдди-глушителе. Я был, вероятно, единственным человеком в мире с таким широким программным обеспечением, но при этом не был мировой знаменитостью. В нужные моменты я добросовестно изображал соответствующие стоны и гримасы, но в целом держался мужественно. Врач зафиксировал мою левую руку необычно жестким эластичным бинтом.
— Вы смелый человек, — сказал он.
— Я занимался эзотерическим учением, — сказал я. — Контролировать боль можно с помощью разума. — Это в какой-то мере соответствовало истине: в мой мозг был вживлен кончик длинной серебряной нити, изолированной пластиком.
— Возможно, возможно, — бубнил врач. Закончив возиться с ключицей, он занялся моими ранами. После этого нацарапал рецепт. — Все же я выпишу вам анальгетик, он может понадобиться. Если нет, прекрасно. — Он оторвал листочек и дал его мне.
Я взглянул на рецепт. Он выписал мне двадцать таблеток нофека, анальгетика настолько слабого, что в Будайене за десяток таких таблеток не дали бы и одной соннеинки.
— Спасибо, — тупо пробормотал я.
— Не надо геройствовать там, где может помочь медицина. — Врач рассеянно поглядел перед собой, решив, что прием окончен. — Вы поправитесь через шесть недель, мистер Одран. Советую вам через несколько дней обратиться к вашему хирургу.
— Спасибо, — еще раз поблагодарил я.
Он вручил мне какие-то бумаги. Я подошел с ними к окошечку и заплатил. Потом я пошел к главному входу и поднялся в лифте на двадцатый этаж. Там дежурила новая сестра, но охранник Заин узнал меня. Я прошел по коридору к первой палате.
У Папочкиной кровати стояли врач с медсестрой. Когда я вошел, они обернулись ко мне с озабоченными лицами.
— Что-нибудь случилось? — заволновался я. Врач погладил свою седую бородку.
— Дело очень серьезное, — сказал он.
— Что, черт возьми, случилось? — потребовал я. — Он жалуется на слабость, головную боль и боли в животе. Мы долго ничего не находили.
— Да, — сказал я, — он заболел еще перед тем, как случился пожар. Он даже не мог самостоятельно выйти из дома.
— Мы провели новые, более сложные и комплексные исследования и выявили, что в организм пациента на протяжении длительного времени попадал один малоизвестный нейротоксин. Возможно, в течение нескольких недель.
Я похолодел. Фридлендер Бея пытались отравить! Вероятно, это был кто-то из домашних. У него наверняка есть враги. Мой недавний опыт с Халф-Хаджем показал, что я никого не могу оставлять вне подозрения. Потом мой взгляд нечаянно упал на Папочкин столик: на нем стояла жестянка с откинутой крышкой, в жестянке лежали финики в сахаре, фаршированные мускатными орехами.
— Умм Саад… — прошептал я. Она угощала его этими финиками с самого начала своего пребывания в доме. Я подошел к столику. — Возьмите их на анализ, — обратился я к врачу, — и вы обнаружите источник отравления.
— Но кто…
— На этот счет не беспокойтесь, — сказал я. — Займитесь пока его лечением.
Целиком поглощенный своей вендеттой, я совсем упустил из виду Умм Саад. Направляясь к двери, я вспомнил, что именно так отравила Августа Цезаря его жена — инжиром из его собственного сада, добиваясь того, чтобы ее сын стал наследником. Немудрено, что я запамятовал этот случай. Опыт истории в данной области чрезвычайно обширен.
Я спустился по лестнице и вывел автомобиль со стоянки, собираясь заехать ненадолго в полицейский участок.
Пока лифт поднимался на третий этаж, я обрел душевное равновесие и сразу направился в кабинет Хайяра. Сержант Катавина попытался остановить меня, но я оттолкнул его и прошел мимо. Распахнув дверь кабинета, я воскликнул:
— Хайяр! — В эти два слога я вложил весь свой гнев и презрение.
Он оторвал взгляд от бумаг и, увидев мое лицо, испугался.
— Одран, — произнес он, — в чем дело?
Я бросил на стол Хайяра пистолет сорок пятого калибра.
— Помнишь американца, которого мы искали? Убийцу Иржи? Его нашли мертвым на полу какой-то крысиной каморки. Кто-то застрелил его из его же оружия.
Хайяр посмотрел на пистолет без особой радости.
— Кто-то застрелил, говоришь? Не знаешь, кто бы это мог быть?
— К сожалению, нет, — ухмыльнулся я. — Я не взял с собой ни микроскопа, ничего… Но, по-моему, кто бы он ни был, он стер свои отпечатки. Мы никогда не раскроем этого убийства. Хайяр откинулся на спинку стула.
— Вероятно. Ну что же, по крайней мере, жители нашего города с радостью воспримут это известие. Хвалю, Одран!
— Спасибо, — ответил я, направляясь к двери. У дверей я обернулся: — С номером первым покончено. На очереди номер второй.
— Кого ты имеешь в виду, черт возьми?
— На очереди Умм Саад. Кстати, о тебе мне тоже известно многое. Чем ты занимаешься, например. Держи ушки на макушке. Парень, успокоивший Яварски, может добраться и до тебя. — Я с удовольствием наблюдал, как с лица Хайяра сползала самодовольная усмешка. Выходя из кабинета, я слышал, как он что-то бормочет себе под нос и хватается за телефонную трубку. Катавина стоял в коридоре возле лифта.
— Что ты сказал ему? — озабоченно поинтересовался он.
— Не волнуйся, друг, — ответил я. — Твой дневной сон вне подозрений. По крайней мере, пока. Но я не удивлюсь, если в скором времени полицейский участок расформируют. Для разнообразия ты бы мог и поработать, чтобы немного похудеть. — Я нажал кнопку лифта.
На первом этаже настроение мое улучшилось. На улице, залитой последними лучами солнца, я почувствовал себя почти нормально.
Почти. Я до сих пор оставался пленником своей вины. Я хотел поехать домой и выяснить еще кое-какие подробности отношений Кмузу с Абу Адилем, но неожиданно для себя выбрал иной маршрут. Когда прозвучал вечерний призыв к молитве, я оставил машину на улице Сук-эль-Хемис, где находилась небольшая мечеть. Впервые за многие годы я молился со всей искренностью.
Чувство общности с теми, кто пришел вместе со мной в этот храм, не избавило меня от сомнений и угрызений совести. Я и не думал, что они исчезнут здесь. Тем не менее, как в детстве, я ощущал тепло причастности к тайне. Первый раз за все время своего пребывания в городе я приблизился к Аллаху в смирении, и мои молитвы, полные искреннего раскаяния, могли достигнуть Его слуха.