И тут перед ними выросло здание. Огромное. Зеркальное. Слепящее на солнце стекло, бесконечно высокие двери, холл с блестящими полами. Настя таких никогда не видела. И уж точно никогда не бывала внутри. Сердце сжалось. Может, это и есть детский дом? Тот самый, о котором мама говорила, когда Настя, по её мнению, вела себя плохо. "Вот отдам тебя туда, вот там тебя быстро научат уму-разуму…" Эти слова мама повторяла часто. И Настя запомнила: детский дом — это где всё по правилам. Где тебя больше не любят. Где ты один.
Внутри здания они поднялись на лифте и прошли по длинному коридору с большими окнами, заходя в просторный зал. Когда Альбина подошла к большому столу в углу, Настя не выдержала. Лёд внутри прорвался в движение, и девочка судорожно вцепилась в её руку, сжала её изо всех сил, будто если отпустит — исчезнет. Слово сорвалось само собой, хрипло, почти шёпотом:
— Нет…
Альбина замерла, повернулась к ней, нахмурившись.
— Что? — спросила она строго, как будто Настя прервала важное. — Что такое, Анастасия?
Альбина всегда звала её полным именем. За всю неделю — ни разу не назвала просто "Настей". Ни "зайкой", ни "малышкой". И это отчуждение, завернутое в вежливость, резало тоньше, чем любое холодное слово.
— Пожалуйста…. - выдавила Настя. — Я не хочу…. Я…
— Ты можешь не мямлить? — в голосе Альбины появились холодные металлические нотки. — В чем дело?
Настя опешила от этого голоса, испугалась, как обычно.
— Альбина Григорьевна, — тихо заметила девушка за столом, к которому они подошли, — по-моему девочка чего-то боится.
— Анастасия? — холодно поинтересовалась Альбина, чуть приподнимая бровь. — Здесь нет ничего страшного.
Губы Насти задрожали. Перед кабинетом врача мама тоже говорила, что нет ничего страшного, а потом ей было больно.
— О господи… — едва слышно пробормотала Альбина, закатывая глаза и откидывая волосы за плечо резким, нервным движением. — Это моя работа, Анастасия. Понимаешь? Мне нужно работать. Варя, — она обернулась к девушке за столом, резко изменив тон, — если ты в ближайшее время не найдёшь мне няню, с мозгами и базовым терпением, я лично назначу тебя сидеть с этим недоразумением круглосуточно.
— Альбина Григорьевна, — послышался вдруг с другой стороны холла спокойный, насмешливо-игривый голос, в котором сквозила давняя привычка к её резкостям, — я смотрю, сегодня у нас гостья?
Мужчина, высокий, с открытым лицом и тёплой, в меру ироничной улыбкой, приблизился к ним, не спеша, словно появление ребёнка в этом стеклянном улье его ничуть не удивило.
— Я так понимаю, на встречу с руководителем администрации губернатора вы сегодня её отправите вместо себя?
Он остановился рядом с Настей и медленно, без резких движений, опустился на корточки, стараясь выровняться с ней по глазам. От него пахло вкусно — дымом, деревом, какой-то древесной смолой, что-то в этом запахе было уютное, настоящее, далёкое от стерильных ароматов офиса.
— Привет, кроха. Меня зовут Виктор, — сказал он, протягивая ей руку. Его лицо улыбалось — мягко, дружелюбно. Но взгляд оставался внимательным, настороженным, оценивающим — как у человека, привыкшего к людям, но всё же предпочитающего сначала прочитать их, прежде чем довериться.
Настя стояла, будто приросшая к полу. Она не знала, что делать. Руку не подала. Взгляд прятала. Внутри неё снова поднималась волна страха, смешанного с какой-то непрошеной надеждой — на то, что этот человек, может быть, скажет что-то простое и понятное, что развеет её тревогу. Но вместо этого снова раздался голос Альбины — уже с холодной настойчивостью.
— Её зовут Анастасия, — сухо поправила она мужчину, даже не взглянув на девочку. Затем наклонилась ближе, её пальцы чуть коснулись плеча Насти, будто пытаясь передать не тепло, а команду. — Не вежливо, Анастасия, не отвечать, когда с тобой здороваются.
В этом «не вежливо» звучал не упрёк, а требование. Как будто речь шла не о живом испуганном ребёнке, а о чётко прописанном протоколе поведения. Настя вскинула на неё глаза, полные непонимания, но послушно кивнула — едва заметно — и осторожно протянула ладошку Виктору.
— Смотрю дома вы тоже полевой командир, госпожа директор, — Виктор не сдержал ехидной ухмылки и осторожно пожал маленькую ладонь. — Не волнуйся, кроха, не ты одна нашу Альбину Григорьевну боишься. Я так перед каждым совещанием с ней трясусь, — он подмигнул Насте.
— Клоун, — прокомментировала Альбина под нос, бегло просматривая бумаги в красной папке, поданные девушкой.
— Ого, — на этот раз от нового голоса Настя не вздрогнула, напротив, ей стало немного спокойнее. — Привет, зайчонок, — к ней стремительно шел дядя Дима, которого она уже знала. Он протянул руки и аккуратно взял ее на руки. — Пришла помогать? Отлично, без тебя мы тут не справимся, правда, Аль?
И в этот момент, обвив руками теплую шею, Настя вдруг громко заплакала от облегчения — никто ее сдавать в детский дом не собирался. Альбина сказала правду — они пришли к ней на работу.
13
Альбина сидела за своим столом, выстукивая пальцами нервную, сбивчивую дробь по гладкой поверхности лакированного дерева, будто пытаясь заглушить внутреннее напряжение этим ритмичным, механическим звуком. Её взгляд, острый и тяжёлый, снова и снова возвращался к углу приёмной, где, устроившись на пуфе у стены, скрючилась Настя — с альбомом и набором цветных карандашей, выданных кем-то из сотрудников в безмолвной попытке отвлечь ребёнка от страха, а себя — от чувства неловкости. Девочка сидела тихо, сосредоточенно, чертила что-то в альбоме, опустив голову, — и эта внешняя покорность только сильнее раздражала Альбину.
Успокаивали девочку всем офисом. Но всё это стало цепной реакцией, хаотичным, неуместным спектаклем, окончательно сорвавшим утренние планы, встречи, совещания. Всё пошло под откос. И чем дольше длилось это утро, тем сильнее в Альбине нарастало не просто раздражение, а именно глухая, вязкая злость — на всех, на обстоятельства, на саму себя… но больше всего — на ребёнка.
Девчонка. Маленькая, молчаливая, вроде бы совсем безобидная. Но в каждом её движении, в каждом взгляде — Альбина видела тень той, кого старалась навсегда вычеркнуть из своей жизни. Как и Эльвира всегда хотела быть в центре внимания, так и этой нужно было тоже самое.
И не помогал даже любимый кофе, принесенный заботливой Варей, которая видела, что начальница на грани буйного помешательства.
— Ты не права, — тихо заметил Ярославцев, поднимая на нее глаза от документов и прослеживая за взглядом.
— Ты о чем? — Альбина сделала вид, что не понимает.
— Она на Эльку не похожа. Совсем, — покачал он головой, продолжая смотреть в ту же сторону, где Настя рисовала, слегка наклонив голову, сжимающая карандаш так, будто он был единственным, что у неё осталось. — Ты просто ищешь сходство там, где его нет. Хочешь увидеть — и видишь.
Альбина раздражённо фыркнула, откинувшись на спинку кресла, с трудом сдерживая зевок, в котором смешались усталость и нежелание вступать в откровенные разговоры.
— Я вообще ничего не ищу, — зло отрезала она, глядя на экран ноутбука, но не видя на нём ни одного слова. — Я сейчас стараюсь просто выжить. Хотя… вру. Ищу. Няню. Желательно — не очередную Фрекен Бок, которых присылает агентство, а нормального человека, без неврозов и с базовой эмпатией.
— И кто бы, интересно, про эмпатию говорил… — лениво протянул до сих пор молчавший Виктор, откинувшись на подлокотник кресла и сцепив пальцы на животе. Его тон был насмешлив, но в голосе ощущалась лёгкая укоренившаяся досада — не на Альбину, как таковую, а на её хроническую неспособность допускать людей ближе, чем на вытянутую руку. — Вы, Альбина Григорьевна, могли бы мисс Эндрю мастер-классы давать. По части системного сволочизма. Строго, чётко, методично, без истерик — но так, чтобы у окружающих щеки сводило.
Альбина вскинула голову резко, словно её плеснули холодной водой, и зло прищурилась:
— Ты, часом, не охуел, Виктор Анатольевич?
Сказано было тихо, но с таким металлом в голосе, что воздух в комнате на миг стал ощутимо плотнее. Однако Виктор, как всегда, остался невозмутим. Он просто усмехнулся, чуть приподняв бровь — с тем выражением лица, которое она особенно ненавидела: с нахальной уверенностью человека, которому всё равно ничего не сделаешь.
— А кто вам ещё правду в глаза скажет, Альбина Григорьевна? — негромко хмыкнул он. — Вы ж, как бронепоезд: несётесь вперёд, не замечая, кого сшибаете по пути. А девчонка — живой человек, не мебель в прихожей.
— Вообще, Витька прав, Аль, — наконец подал голос Дмитрий, отрываясь от экрана планшета и оглядываясь на Настю. — Девочка — ещё совсем кроха, а ты обращаешься с ней как с чемоданом без ручки: носить тяжело, выбросить жалко. А она, между прочим, не просила быть здесь. Ни у тебя, ни у судьбы.
— А то я, бля, просила, — проворчала Альбина, но без злости. — Это вообще ты настоял, чтобы я помогала! Больно я знаю, как с ней обращаться!
— Знаешь, Аль! — вдруг тихо рявкнул Ярославцев. — Знаешь, мать твою! Но не хочешь, потому что до сих пор зла. Не на нее, на ее мать. Но Эльвиры больше нет! Нет ее, Аля! Там овощ лежит, вместо человека, в больнице.
— Ты был? — поразилась женщина. — Ты был в больнице?
— Да, был. И что? — синие глаза Дмитрия загорелись опасными огоньками.
Виктор тихо вздохнул, не желая влезать в ссору двух друзей, да еще и начальников.
— Дебил, — выдохнула Альбина, глядя на Дмитрия с такой смесью боли и досады, будто он действительно только что подвёл её под удар. — Оба вы… два дебила — это сила!
— Ага, — лениво отозвался Виктор, почесывая нос и с деланным интересом наблюдая за их перепалкой. — Аргументы, я смотрю, закончились. Начались классические нападки. Давайте, Альбина Григорьевна, аргументируйте! Иначе расценю это как давление на подчинённого. Или… харрасмент, кстати. Хотя нет, это другое… хотя почему бы и нет? Я, между прочим, мужчина видный, вы явно теряете голову от моей харизмы. Просто не знаете, как подступиться… Вполне в духе драматической офисной романтики…