— Камеры мы тебе установили, — Ярославцев прошел на кухню и привычными, хозяйскими движениями начал готовить кофе на троих. Казанцев же внимательно осмотрелся — был в гостях у Альбины первый раз.
Просторная светлая квартира, стильная, яркая, дорогая, как сама Альбина.
— В подъезде тоже, Аль, — продолжил Дмитрий, — хватит сюрпризов…
Альбина устало упала в кресло.
— От кого цветы? — негромко спросил Ярославцев, подходя ближе и протягивая кофе женщине. Его голос был мягким, но взгляд цепкий, внимательный.
— От Мииты, — сжав губы, процедила она и метнула взгляд на брошенный на стол букет, как на змею.
— Качественная работа, — усмехнувшись, прокомментировал Виктор, с любопытством рассматривая на стене гербарии. — Ботаникой интересуетесь, Альбина Григорьевна? Кстати, — он обернулся к Дмитрию, — этот ваш Ярослав оказывается тот еще затейник. Кофе угостишь, Дим?
Ярославцев кивнул, наливая еще одну чашку.
— Чует мое сердце, — продолжил Виктор после короткой паузы, — что не рассказали вы мне, господа начальники, в какое говно мы наступили на этот раз.
— Мы? — сухо спросила женщина. — Ты вообще не у дел, Витя. Это частная история….
— Уже врезавшая по репутации нашего агентства, — закончил он, пристально глядя на нее холодным взглядом. — Утром, Альбина Григорьевна, все издания области будут обсасывать новость как собака кость: что за порошок, а пудра ли, а не отмазали ли….
— Значит дадим пресс-конференцию, — пожала плечами женщина. — "Бизнес-класс" очень хотели моего эксклюзивного интервью — давай дадим. И уже завтра.
Виктор взял в руки записку и бесцеремонно прочитал.
— Он вас зовёт «любимая», — голос его прозвучал непривычно глухо. Его обычная насмешливость исчезла, сменившись чем-то иным — колючим, очень личным. Он посмотрел на Альбину пристально, долго, как будто выискивая в её лице хоть тень эмоции, которая могла бы выдать, что всё происходящее для неё хоть сколько-то значимо.
— Ярослав себе не изменяет, — усмехнувшись, вздохнул Дмитрий, забирая записку из рук Виктора и тоже перечитывая. — Похоже, Аль, так и не закрыл гештальт семилетней давности.
Альбина прикрыла глаза, сжимая зубы.
— Виктор, завтра же организуй пресс-конференцию, — процедила она, — ответим на все вопросы, касающиеся сегодняшнего происшествия. И личное интервью…. Чем быстрее, тем лучше. Запретных тем нет — так журналистам и передай. Пусть атакуют вопросами, найду, чем ответить.
— То есть я пояснений не получу? — холодно уточнил Казанцев.
Альбина внимательно посмотрела на его бледное лицо.
— Витя…. Я что-то не поняла, ты сейчас чего от меня требуешь? — ее голос опасно понизился.
Он глаз не отводил, глядя на нее зло, крепко сжимая губы в тонкую линию.
— Простите, — процедил он сквозь зубы, подхватывая сброшенный пиджак и резко дёргая его на плечо. — Всё сделаю, госпожа директор. Прессу соберу. Интервью подготовим. Описание дня в аду — по часам. Будут ещё распоряжения?
— Нет, — лед в голосе Альбины мог заморозить любого. — Езжай домой. Мы все устали.
— Как прикажете, госпожа, — Виктор церемонно поклонился, схватил барсетку и вылетел из квартиры, приложив дверями и оставляя друзей одних.
Альбина посмотрела на Дмитрия.
— И что это сейчас было?
— Ревность обыкновенная, — пожал тот плечами. — Я давно тебе говорил….
— Плохо, — холодно заметила Альбина. — Очень плохо. Если Казанцев не умеет сдерживать свои эмоции, нам придется расстаться с ним.
Дмитрий встал и отошел к окну.
— Иногда, Аль, ты бываешь потрясающей сукой. Витька побелел, когда узнал, что произошло. Рванул к тебе со встречи в администрации губернатора, куда поехал, кстати, вместо тебя.
— Тебе, Дим, напомнить, чем закончился мой последний служебный роман? — ровно спросила Альбина. — И что все дерьмо, которое сейчас происходит — растет оттуда? Этот ребенок, который на хрен не сдался вообще никому, кроме моей матери! Эта война, в которую я влезла из-за… а напомни, Дим, из-за чего? Ах, да, потому что ты просил! Сегодня я чуть не заехала на несколько лет…. А ты сейчас еще предлагаешь подумать о… о чем?
— Я предлагаю, Альбина, не отталкивать тех, кому ты дорога!
— Я дорога только тебе, Дима! Только тебе, и немного твоей маме! Все! Для Казанцева я — выгодная партия, для моей матери — спасательный круг, для этой девки в ванной — страшная тетка, для Ярослава… — она осеклась. Бросила быстрый взгляд на цветы, белые, чистые, идеальные. — Не ебу вообще кто…. — закончила, пробурчав под нос.
Из ванной послышались шаги детских ножек, шлепающих по полу. Альбина обернулась и бросила злой взгляд на девочку в пушистом халате.
— Живо в постель, — приказала она, резко, отрывисто.
Губы Насти дрогнули, но она тут же подчинилась приказу.
Дима снова покачал головой.
— У вас так каждый вечер? — тихо спросил он.
— Как?
— «Живо в постель!» — процитировал он.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я ее укладывала? Сказки ей читала? В лобик целовала? У меня не об этом сейчас голова болит! Я всю неделю живу…. Как на бочке с порохом! Ждала привета от Яра — дождалась, эта еще все время рядом…. Смотрит на меня так…. И молчит! И ссыт в постель каждую ночь! И няни нормальной не найти! И…. Дим, лучше б я восемь избирательных кампаний еще взяла, чем вот это вот все! А ты еще с Казанцевым и его чувствами!
Ярославцев откинулся на спинку дивана и грустно посмотрел на потолок.
— То ли еще будет, Аль, — вдруг тихо сказал он. — Ты вот гадаешь, кто ты для Ярослава, а я скажу: женщина, которую он забыть так и не смог. Скорее всего пытался. Скорее всего тогда, семь лет назад, искренне считал тебя одной из сотен, которую легко можно было стереть из памяти и заменить. И похоже… не смог.
Альбина зло хмыкнула.
— Ты сейчас сильно мою значимость преувеличил.
— Аля….. — он посмотрел ей в глаза. — А ведь Витька-то тоже это понял, поэтому и взбесился. Сколько раз тебя при нем мужики и почище Яра обхаживали? С деньгами, связями, возможностями… Была такая реакция? Нет. Потому что это все игра была. Если бы Ярослав хотел тебя уничтожить….. ты бы сегодня в камере ночевала, как минимум. Как не погано это признавать — удар мы пропустили, и это фиаско, сестренка. И мы оба достаточно хорошо знаем, что такая подстава — лучший способ навсегда вывести человека из игры. Но он не хотел тебя уничтожать, он лишь дал понять, что может это сделать. Что ты в поле его зрения. Отшлепал как котят нас всех, за то, что ты ему по носу щелкнула, забрав девочку и подстроив его вояж. И цветы эти…. Возможно именно признание. Не случайно он тебя любимой назвал…. Ох, не случайно… А Витька это почуял. Носом соперника уловил.
— Бред, — фыркнула Альбина, но голос её дрогнул. — Я же сказала этому старому еноту "нет" ещё семь лет назад! Не собираюсь играть и сейчас! Я получу опеку, оформлю всё как надо — и забуду про него! И про девчонку, будь она неладна! И…
Она осеклась. Воздух вдруг стал плотным, как перед грозой. В комнате повисло гулкое молчание. Где-то за дверью в ванной тихо капнула капля, а из спальни донёсся тонкий, сдерживаемый плач. Настя плакала тихо — как те дети, которые уже научились не мешать взрослым. Альбина больше не смогла продолжать — голос застрял в горле.
17
— Как всегда, великолепна, Альбина Григорьевна, — заметил Виктор, внимательно глядя на экран большого телевизора, висящего на стене конференц-зала в офисе, в котором женщина давала интервью Ирине Шихман *.
Альбина не ответила, рассеяно теребя край шейного платка.
— Ты же знаешь, что они это сожрут, — продолжил Виктор, — заголовки уже в сети: «Громкое задержание — нелепое недоразумение». Комментарии идут, лайки — летят. Ты в выигрыше.
— Угу, — глухо отозвалась Альбина, не глядя на экран. В её голосе не было ни победы, ни удовлетворения.
Мысли вернулись в утро. Комнату окутывал запах мокрой ткани, влажных простыней и чего-то горького, тревожного. Настя опять промолчала, не оправдывалась, не заплакала. Просто стояла с виноватым видом, ссутулившись и сжав кулачки. Альбина, стоя в дверях, в который раз поняла: проблема не просто в ночных страхах. Девочка замыкалась, исчезала в себе.
И даже упреков не требовалось — её молчание само было криком.
Альбина смотрела на нее, замерев в дверях, и в который раз чувствовала, как внутри всё сжимается от странной, глухой злости. Нет, не на девочку — не совсем. Не напрямую. Но именно её присутствие, её беспомощность, её навязчивое «рядом» вызывали почти физический дискомфорт, зуд под кожей, желание закричать, выставить, избавиться. Словно Настя рвала что-то внутри, давно, по её мнению, надёжно зашитое.
Альбина давно уже поняла что именно — неделю назад, той самой ночью после унизительного задержания. Когда, не зная зачем, зашла в комнату племянницы и застыла у кровати, глядя на её лицо во сне. Свет ночника отбрасывал тёплые блики на мягкие детские черты. Настя спала с тем выражением полной беззащитности, которое бывает только у детей, не знающих, проснутся ли они в добре или в страхе.
И тогда, в этой тишине, где тикали только её собственные мысли, Альбина позволила себе впервые задать вопрос, который тщетно пыталась вытравить годами.
А если бы тогда, в том белоснежном туалете «Миита-строй», всё сложилось иначе?
Если бы кровь не пошла, если бы она не перегрелась, если бы она… родила. Если бы не потеряла. Был бы ее ребенок похож на эту девочку? Смотрел бы так же исподлобья? Спал бы, обняв подушку с такой же трогательной решимостью спрятаться от мира?
Тошнота подступила к горлу, и она тогда вышла, не выдержав. Не из жалости. От ужаса. От того, что Настя — живая, пугающая тень не случившегося, и каждый раз, когда Альбина смотрела на неё, в ней что-то кричало: «Почему мой? Почему тогда? Почему — эта выжила, а мой — умер?».
В ночных снах вернулось прошлое.
Артур. Её первая и, пожалуй, единственная настоящая любовь. Яркая, ослепительная, как вспышка магния: вспыхнула и сгорела за мгновение, оставив после себя ожог на всю жизнь. Сейчас, спустя столько лет, Альбина с трудом могла вспомнить его лицо целиком. Оно ускользало, как размазанный портрет под дождем. Но глаза… светлые, наивно добрые, смотрящие на неё с какой-то неуместной верой. А после — когда она разбила его счастье — с невыносимой болью. Единственный взгляд, пойманный ей на той злосчастной свадьбе — его она помнила хорошо, ведь он задавал единственный, наивный, глупый вопрос: "за что?"