— Мать звонила уже три раза, — Альбина высыпала на ладонь таблетки и проглотила, запивая водой из стакана.
— И что ей нужно? — в голосе Ярославцева послышался лед.
— Полагаю экзорцизм. Ну или новый денежный перевод. Не знаю, Дим. Обычно она так дает мне знать, что у нее кончились деньги. Я пересылаю, и мы забываем друг о друге на пол года. Идеальная схема наших внутрисемейных отношений.
— Что не так в этот раз? — Дима облокотился на широкий стол руками, глядя на Альбину невероятными синими глазами.
— То, что деньги я ей перевела еще на прошлой неделе. Должна бы отвалить. Поэтому вариант Б: вызываем инквизиторов, — она резко встала и хлопнула папками по столу.
За окном сверкнула молния. Снова зазвонил телефон, оглашая кабинет женщины тяжелой симфонией похоронного марша.
— Шутки у тебя, Альбина Григорьевна, — поморщился Дима. — Возьми трубу и узнаешь новости.
— И испорчу и так хреновое настроение на целый день, — Альбина забросила папку на шкаф и стряхнула с рук невидимую пыль. — Может мне отослать похоронку домой? И соболезнования в несвоевременной кончине? — она поправила рыжую прядь в безупречно уложенных волосах.
Дима посмотрел на нее очень выразительно.
— Ладно. Черт с ней, — вздохнула Аля, и нажала кнопку приема. — Анна, что ты хотела? Коротко и по делу.
Телефон замолчал. Несколько секунд на том конце провода царила глухая, вязкая тишина — как будто человек на линии не ожидал, что ей ответят.
— Альбина… — голос матери прозвучал глухо, тускло, будто пробиваясь сквозь толщу воды. В нём не было ни уверенности, ни права на близость.
— Нет, святая Перпетуя, — ехидно бросила Альбина. — Что надо? Кажется, все наши вопросы были решены на прошлой неделе моим переводом тебе.
— Альбина… — шёпот, еле различимый. — Мне нужно с тобой поговорить…
— Разговоры в счёт не входят, — отрезала она. Под тяжёлым, внимательным взглядом Ярославцева лишь поморщилась, но трубку не бросила. — Быстро, Анна.
— Эльвира в коме… — прошептала мать.
Альбина вздрогнула едва заметно. Рука чуть дрогнула, когда она положила телефон на стол и включила громкую связь.
— Мне жаль, — её голос был сух, как пустыня. — Но я не врач. Мне эта информация зачем?
— Альбина… Твоя сестра… На неё напали три дня назад… Сильная травма головы…
Альбина перевела взгляд на Ярославцева — и заметила, как он побледнел. Как медленно, с силой сжались его губы. Как напряжение прорезало лицо резкой, некрасивой тенью. Она про себя трижды прокляла момент, когда ответила на звонок.
— Сколько нужно, чтобы ты от меня отстала? — её голос снова стал ледяным, безэмоциональным.
— Аль… дело ведь не в деньгах… — прошептала мать. — Она — твоя сестра…
Альбина коротко рассмеялась. Смех был безрадостным, колким, почти механическим. В груди всё кипело, но наружу вырывалась только холодная ярость.
— То, что по случайности нас родила одна и та же женщина, сестрами нас не делает, — отчеканила она. — Сколько, Анна?
— Аля….
— Хорошо, я переведу столько же, сколько и на прошлой неделе, а ты забудешь обо мне еще на пол года. И это не обсуждается, Анна. Она — твоя дочь и твоя ответственность, которая ко мне отношения не имеет.
— Альбина…..
Женщина отключилась.
— Тот момент, — хмуро посмотрев на бледного Ярославцева, заметила она, — когда я сожалею, что не сирота.
Он ничего не ответил, гладя в окно, за которым властвовала гроза. Лицо было хмурым, злым, тревожным и грустным. Замкнутым.
— Да блядь! — не выдержав выругалась Альбина, вставая. — Только не говори мне сейчас, что ты…. Пожалел…
— А ты нет? — угрюмо спросил он. — Ничего не екнуло?
— А должна? — она резко отошла к окну, каблучки от Джимми Чу застучали по паркету. Женщина злилась, и злилась основательно.
Яркая, красивая, стильная, но холодная до ледяного блеска. Ярославцев поймал себя на мысли, что от той Альбины, которую он знал когда-то — смеющейся, дерзкой, рыжей, обнимающей его в холодных подъездах и пахнущей весной — почти ничего не осталось. Почти. Где-то в глубине её глаз всё ещё жило упрямое тепло, еле уловимая мягкость, которую она хранила только для него. И аромат сирени, тонкий, упрямый, неизменный. Сколько бы ни стоили её платья и обувь, как бы ни сменялись тренды и модные дома, только этот запах она выбирала всегда.
Жизнь изменила их обоих — и, может быть, её даже сильнее, чем его. Перекроила, выжгла, вылепила заново. На месте той девушки, что когда-то дышала весной, стояла теперь женщина — почти мифическая. Огненно-ледяная, как сама стихия. Её красота стала не столько физической, сколько почти мистической: в осанке, в умении войти в комнату так, чтобы все обернулись, в голосе, способном и утешить, и уничтожить. Ею восхищались. Её боялись. Её ненавидели. Но игнорировать её было невозможно.
И сейчас, стоя у окна, напряжённая, сжимающая кулаки, с выпрямленной спиной и гневом, дрожащим под поверхностью кожи, она была прекрасна — и страшна.
— Или, — обернулась она, — ты сейчас хочешь прочесть мне лекцию о семейных отношениях? Давай…. Пожалеем… поплачем…. Простим….
Ярославцев ничего не ответил, только вздохнул, отворачиваясь от подруги, которая стояла на фоне молний, упираясь руками в бока.
— Ты никогда не сожалела…. Аль? — спросил он. — О том, что мы сделали…. С ней?
— Нет, — просто ответила Альбина. — Ни разу. Она получила от меня ровно то, что делала со мной постоянно. Но судя по всему сожалеешь ты…. Хорошо. Это твои проблемы. Меня они не касаются. Делай как знаешь, можешь ехать, куда хочешь, делать что хочешь….
— Аль, — он резко поднялся и подошел к ней. Обнял и прижал к себе, чего уже не делал долгое время. — Послушай…. Я не жалею. Эльвира и Артур получили от нас урок жизни. Да, может через чур жестокий, но кто-то ведь должен был поставить их на место. Но все изменилось…. Все! — он поднял ее за подбородок и заглянул в серые бездонные глаза. — Посмотри где ты и где они! Думаешь, я не понимаю, что ты отказываешься от работы только потому что не хочешь возвращения к старому? Думаешь, не вижу, как ты снова и снова отказываешься от любых отношений? Витька молится на тебя не один год, а ты словно не замечаешь этого….
— У Витьки в глазах нули от моего счета на Кайманах загораются, всякий раз когда он меня видит, — отрезала Альбина, чуть отстраняясь. — Как думаешь, Дим, как быстро он отодвинет меня от управления в компании, если я дам слабину?
— Аля, Витя уйти мог два года назад…. Он старше и опытнее тебя. Но не уходит…. Почему?
— Потому что я позволяю ему не думать о таких мелочах, как гребаная организационная работа.
Дима покачал головой.
— И кто бы мне все это высказывал, Дим? Сам-то много отношений завел за эти годы? На тебя бабы пачками вешаются, а ты….
— Ну значит, мы оба так и не отпустили ситуацию…. — констатировал он. — Артур давно уехал из страны, Элька живет… жила…. Без всего…. Он ведь ей ничего не оставил?
— Они были женаты ровно одну ночь, благодаря нам, — фыркнула Альбина. — На что она претендовать могла?
— На алименты…. Например….
Альбина поджала губы.
— Я не знаю их отношений после свадьбы. Мне это было не интересно.
— Но передвижения Ярослава отслеживаешь….
— Не хочу снова оказаться у него на пути. Я не самоубийца второй раз переходить ему дорогу, — она вернула себе самообладание, отошла от друга и села на место. — Давай закончим с этим и вернемся к нашим баранам….
— Я-то с радостью, — хмыкнул Дима. — Но…. что-то мне подсказывает, что мы на пороге грандиозного шухера
3
Выходя из широких, тяжёлых дверей зала заседаний областного правительства, Альбина чувствовала, как внутри неё начинает закипать злость — вязкая, концентрированная, сдерживаемая усилием воли. На лице, как всегда, оставалась идеальная маска: доброжелательная улыбка с оттенком яда, к которой все уже привыкли и которую мало кто осмеливался игнорировать. Стремительным, уверенным шагом она прошла по коридору, отстукивая каблуками по отполированному мрамору. Мозг уже был занят следующим ходом, а тело — на автопилоте, машинально кивая и улыбаясь встречным.
Её совершенно не интересовало, что Виктор, застрявший где-то позади, пытался одновременно нагнать её и отмахиваться от охотящихся за ним чиновников и советников, которых хлебом не корми — дай урвать минуту внимания.
— Яйца бы оборвать этим дебилам, — высказалась, наконец, Альбина, когда они оказались наедине в закрытом пространстве лифта, нетерпеливо выстукивая длинными ухоженными ногтями по металлическим перилам. — Сука, опять затягивают внесение этих поправок….
— Наши IT клиенты будут недовольны…. — прокомментировал Виктор.
— Капитан очевидность, — фыркнула женщина. — Витя, какого хрена?
— Хотят денег…
Альбина повернулась к нему:
— Я, по-твоему, похожа на внебрачную дочь Алтушкина? — ледяным тоном поинтересовалась она. — Блядь, запускай информационную кампанию, Витя! — ее ярость хлестнула, как плеть. — Её ещё вчера надо было запустить. Вчера! До этого убогого мюзикла, который они устроили под видом совещания! А не теперь, когда они сидят и жуют сопли! Мне что, тебя учить, как воздух раскачивать?
Виктор чуть отступил вглубь кабины, подняв руки в примиряющем жесте:
— Оу-оу-оу, Альбина Григорьевна, давай без жертв среди союзников, с таким настроем, пойдем к губернатору, ты его как грелку порвешь и будет нам счастье. Ты такой злой была только когда у нас кандидат с собственным спойлером на камеры подрался. Давай спокойнее… Время терпит, до рассмотрения еще несколько недель. — Бросил быстрый взгляд на свои Audemars Piguet. — Опять затянули совещание больше чем на час…. — констатировал он.
Они вышли из лифта и быстро пересекли холл, выходя из здания прямо под холодный, пронизывающий ливень.
— Ну что за блядская погода для весны, а? — вздохнул Виктор, раскрывая свой зонт над собой и Альбиной, пока шли до машины.