Что может заставить кровных родственников броситься наутек, даже не стараясь помочь друг другу? Только безотчетный страх. Ужас, который внушают нападающие. А если так, то это значит, что здесь орудует свора беспощадных выродков, уже давно снискавшая себе соответствующую репутацию».
– А я ему говорил, и не один раз уже. При тебе ж было это, Парат. Помнишь?
– Помню, – нехотя ответил тот, кого назвали Паратом.
– Говорил я ему: неспокойное время ты выбираешь, чтобы разъезжать тут. В смысле, по ночам. Государя нет, власти с законами и при нем-то не видать было в этой заднице. А сейчас и подавно не сыщешь.
– Верно, Тамтар.
– Вот. А он мне в ответ на это: мол, если днем ездить с обменом своим буду, совсем пропаду. Жизнь-то налаживается. Что нам до государя? Это пусть в Зилдраготе переживают. А тут, стало быть, тем, кто вернуться пожелал, необходимо хозяйство поднимать и быт налаживать заново. Ратусы же все подчистую вытащили! А то, что успели спасти, уже свои добрали, когда гнали серых назад, – рассказчик громко отхлебнул из кружки и продолжил: – Так что Сива решил: раз тут становится таких, как он, всё больше, не с руки ему днем вместе со всеми приезжать. Лучше ночью ходить, чтобы, стало быть, по раннему утру уже приезжать и обменом тут заниматься.
А я, как в первый раз понял всю эту его затею, так и говорю ему, вот прямо здесь, за этим столом: побереги ты свою голову дурную! Времена нынче сам видишь, какие. Да только ему все нипочем. Вот и пропали сегодня.
Наступило молчание. Руд не поворачивал головы. Больше всего его сейчас занимал вопрос: имеется ли на рубашке какое-нибудь значимое отличие или приметное место, по которому ее можно опознать? И, если такового нет, насколько хорошо с памятью у сидящих за соседним столом? Сможет ли кто-то из них опознать в этой одежде вещь, снятую с мертвеца?
А то, чего доброго, насядут всем скопом да и порешат дело по своему разумению. И власть ждать не будут, которой тут отродясь не было.
Руд отодвинулся от края стола поглубже в тень.
– Что слышал еще насчет Сивы? Чьих рук дело?
– Так ведомо, чьих. Довгата Рыжего. Проклятого меченосца.
– Почем знаешь? – недоверчиво хмыкнул Парат.
– Да кто ж тут еще-то у нас орудует?
– Да если бы только у нас! – вставил слово захмелевший Тамтар. – Говорят, на всем тракте от города до Центральной его люди шастают. Везде свои метки ставят в виде двух скрещенных мечей. Дескать, чтобы заранее боялись. А верных ему людей и впрямь полно тут. Посему и поймать никак не могут, ибо кругом его друзья.
«Значит, все верно: далее по дороге будет стоять город…»
Разговор троих знакомых прервался, и подслушивающий беседы соседей Руд переключил свое внимание на другое место.
– А я говорил, что тебя возьмут. Старшему нужны молодые и крепкие. Но работа та еще, к вечеру все жилы вытянешь.
– Я только одного никак понять не могу… – Взрослому голосу, прерывающемуся короткими покашливаниями, отвечал молодой, еще не сформированный. – Что именно мы там в шахте добывать будем?
– Укль.
– А что это?
– Это такой черный блестящий камень, который знатно пачкает все, до чего касается.
– Кто ж название-то такое выдумал?!
– Написано так было в Кузнице.
– И зачем он? – насмешливо поинтересовался молодой.
– А вот зря ты смеешься. Укль этот теперь будет первым топливом на всей Йос. Печки в домах и замках, горны в кузне. И все остальное, что ранее дровами кормили. Теперь, значит, будут уклем заправлять.
– Сам же говоришь, что его доставать сложно из-под земли. Деревья-то вон, все на виду. А этот укль как под землей искать? Да и шахты рыть еще… Не понимаю.
– Потому что молодой еще. А ты слушай, чего я тебе говорю, и запоминай. За умного потом сойдешь. – Раздалось синхронное бульканье: беседующие присосались к своим кружкам. – Вот… – Довольный стук донышка о стол. – Говорю, что будут везде дрова на укль менять, значит, так тому и быть. А почему? А потому, что в нем сила великая запрятана. Вот сколько нужно дров, чтоб протопить зимой этот домище? А укля тебе понадобится одно ведро, чтобы зимой тут целый час держалось тепло.
– А если он здесь закончится?
– Перейдем на новое место. Знаешь, сколько на нашем континенте укля под землей схоронено? Есть и крупные залежи – под стенами Элдариола, у западной части Стены Моря. На востоке Южных степей, возле племен орочьих.
– Откуда ты все это знаешь? – судя по звукам, молодой вновь отхлебнул пива. – И как про этот укль вообще проведали?
– Так маги-то у нас для чего? Сходили они в очередной раз в Кузницу и там все прочитали. И про этот укль, и где он схоронен, и что с ним можно делать.
– И это все прямо в Кузнице написано?
– Конечно! – старый голос прервался новым бульканьем. Стукнула о стол кружка. – В Кузнеце все написано. Нужно только суметь прочитать.
– И как они это делают?
– Ну, так маги же. Не нашего с тобой ума сие дело.
– Да, они люди грамотные. Учатся всю жизнь в своем Каланторе…
– Ты только при них подобное не скажи. Обидятся еще.
– Про что именно? – не понял молодой.
– Слышал, они терпеть не могут, когда их называют людьми.
– А кто ж они? Нелюди, что ли?
– Выходит, что так.
«А вот это уже совсем интересно. Раз дело обстоит именно так, как рассказывает старик, становится ясна причина бойкого развития этого места».
К столу, за которым сидел Руд, подошел мальчишка-разносчик. Поставил перед ним тарелку с едой и, торопливо кивнув, убежал по новому делу.
Руд втянул носом запах горячей снеди. Теперь можно и поесть… Жаль только, что к тому времени, как девчонка присоединится к нему, все остынет. И жаль, что с собой эту вкуснятину в дорогу не соберешь. Кто знает, повезет ли им еще раз до того, как они доберутся до города.
Руд окинул взглядом помещение. Поискал девчонку. Та уже сидела на новом месте, и руки ее быстро вышивали. Клали аккуратные стежки букв на очередной кусок ткани. Где только она их берет? С собой, что ли, запас лоскутков имеется?
– Дядька Тос, я вот чего еще подумал… Ежели этот укль лежит глубоко в земле и мы его добывать будем, не нападут ли на нас немены?
– Кто?
– Ты не слышал, что ли? Это же те звери, что обитали в катакомбах Дварголина.
– А-а-а… – Тос булькает кружкой. – Вспомнил. Не-е, такого быть не может. Во-первых, немены живут только у Стены Моря. А во-вторых, даже если они тут и есть, то они более не опасны ни нам, ни гномам.
– Почему?
– Так их же всех Небесная Спасительница приручила. Сами гномы рассказывали. Эти панцирные недомерки чего обратно на юг поперлись-то? Потому что немены перестали нападать на них.
– А они и впрямь маленького роста? Видел их?
– Гномов?
– Ага, – теперь к своей кружке приложился молодой.
– Видел, – Руду показалось, что голос Тоса изменился. – На Костяных пустошах. Спереди нас давили эти серые твари, и нам уже начало казаться, что всё, спета наша песенка. И тут эти появляются. Идут шеренгами, и на всю Пустошь песня гремит: «Ты не заста-ал, ля-ля, своих штанов, парам-парам, чего-то там ля-ля…» А, все равно слов не помню. Пытался узнать, но гномов с тех пор так и не видел. Ты представить себе не можешь: даже мы, люди, чуть в штаны со страху не наложили, хотя знали, что между нами и ратусами эти панцирные выберут для своих копий серых…
Голос старого Тоса окончательно превратился в бормотание. Была ли в этом вина выпитого пива или нахлынувших воспоминаний? Руд разбираться не стал. Откинулся на спинку стула, закрыл глаз.
Сквозь кожу закрытого века пробивался огонь свечей. Воскрешал воспоминания. Чертил отблесками силуэты тех, с кем пришлось стоять рядом.
«Наш мир во тьме на долгие года,
Во тьме и ты, закрыв свои глаза,
Ты не застал рассвет народа своего,
И мы огнем тебе даем его.
Ты не застанешь день, когда ряды
В один удар сомкнут стеной щиты.
Ты не отбил мечом чертога своего,
Но мы огнем себе вернем его!»
Свет заслонили две тени. Руд открыл глаз: за свободный конец стола торопливо уселась новая пара пришлых, худых и маленьких, с черными кудрявыми волосами. Расположились, бросили на сидящего в углу Руда подозрительный взгляд. Подошел разносчик, у которого один из кудрявых спросил об имеющемся наличии блюд и выпивки, после чего, поинтересовавшись размером обмена на выложенный отрез ткани, вступил с парнем в яростный спор. Дескать, за такую прекрасную ткань должны предложить много больше. Потому что он знает, какое тут пиво и какая еда. Его родная тетушка, будучи тут проездом, рассказывала, что готовят здесь отвратительно. А кузен Дли говорил ему еще вчера вечером: мол, Кошар, ноги моей не будет больше в подобных местах.
Руд, усмехаясь про себя, с любопытством взирал на развернувшуюся перед ним сценку. Попрошайки продолжали распаляться, разносчик же стоял с совершенно невозмутимым видом. Видно, не впервые тут такие хитрые.
Ну что, в самом деле, за порода такая? Мерзость, да и только. Лишь бы задарма урвать побольше, а то и вовсе на халяву.
– Эй, Кошар, – позади двух спорщиков выросла тень. Показалась из тени грубая ткань фартука, опоясанная поперек брюха бечевой, за которую был заткнут разделочный нож. На широкой груди покоились скрещенные волосатые руки. Из распахнутого ворота вырастала толстенная шея, на которой покоилась лобастая голова. – Я тебе еще в прошлый раз говорил: или берешь то, что есть, и так, как я за это хочу, либо проваливаешь отсюда. Нечего впустую тут места своей задницей греть! Не зима еще. И на улице можно отдохнуть.
Огонь запала в сидящей парочке при появлении внушительной фигуры повара погас. Тем не менее, тот, к кому обращался здоровяк, начал иную речь – по поводу крайнего негостеприимства и отсутствия милосердия к несчастным путникам, коих жестокая война согнала с насиженных мест.
– Это будет на твоей совести! – закончил свой монолог Кошар, буркнул что-то в сторону разносчика и, отвернувшись к своему спутнику, начал усиленно изображать обиду.