– Переживу, – отмахнулся повар. – У меня, по крайней мере, хоть совесть есть.
– А ты случаем не про то насиженное место рассказываешь, которое лежит на севере штата Арвадук? – какой-то мужик за соседним столом повернулся к кудрявым. – Аккурат между Сонным холмом и берегом. Если так, то неудивительно, что вы вдвоем оттуда ушли. Кроме камней и голой земли, там едва ли что-то найти можно.
– Мы не ушли, – Кошар зло стрельнул глазами в сторону нового собеседника. – Нас прогнала оттуда война.
– Так вас за лживый язык и жадность, небось, прогнали даже оттуда. Ратусы до северного удела Арвадука даже не дошли. Можешь спросить у любого сатонца или терастанца. На одной линии же сидите.
Чем бы закончилась перепалка, так и осталось невыяснено. Новый разносчик, возникнув у стола, выложил перед Рудом пару промасленных свертков. А перед кудрявой парочкой поставил одну большую тарелку, две маленьких миски и пару кружек с пивом.
«Молодец, девчонка. И о дальнейшем пути подумать успела».
Руд убрал принесенное в заплечный мешок. Поискал взглядом Эрмитту. Девушка, переходила уже к новому человеку. Ощутив на себе взгляд парня, посмотрела в его сторону и довольно подмигнула.
– У меня к тебе есть весьма деловое предложение, мой дорогой кузен, – Кошар торопливо отпил пиво и набросился на общую миску еды. Руд вновь усмехнулся. А этот парень умеет крутиться! Сперва налег на общее, чтобы урвать побольше себе, пусть и у родственника, а уж после можно будет спокойно приступить к личной порции. Такой, пожалуй, и в пустыне не пропадет. – На эту идею меня натолкнула одна безутешная женщина. Она пожаловалась, угощая меня вкусным ужином, что в этой ужасной войне потеряла своего единственного сына, хорошего мальчика. Она так прямо и сказала. Его убили в первые дни нашествия ратусов, и боль утраты была настолько сильной, что моя неожиданная знакомая до сих пор пребывает в ужасном состоянии. Надо сказать, что тело несчастного до сих пор не нашли. И я боюсь предположить самое страшное: бедный мальчик стал пищей для ратусов или их коней. Эти звери, что одни, что другие, не брезговали ничем, тебе ли не знать. С тех трагичных событий прошел год, а несчастная до сих пор убивается, что не может посмотреть на сына и навестить его. И тогда меня осенила одна замечательная идея. – Кошар зыркнул на сидящего в стороне Руда и, наклонившись к самому уху кузена, зашептал: – Предлагаю тебе найти никем не занятый кусочек земли или, на крайний случай, договориться с главой любого из уделов. И там мы сможем соорудить, как я его называю для себя, «Памятное место».
– Что это такое?
– Сейчас объясню, – Кошар хихикнул. – У нас есть безутешная женщина, которая подспудно имеет желание видеть своего мертвого сына. И поверь мне, за осуществление этого желания, в каком бы виде оно в итоге ни оказалось, она готова совершить весьма выгодный обмен. У нас есть кусок земли, который будет оснащен оградой. Мы ставим на нем деревянную или каменную табличку. На ней мы рисуем изображение убитого мальчика, пишем его имя, и теперь безутешная женщина сможет в любое удобное ей время, разумеется, за обмен для нас, приходить к Памятному месту. Есть еще несколько деталей…
Слушать дальше подобную мерзость Руд не стал.
В зале раздались громкие звуки музыки, и разговоры смолкли. Головы многих повернулись в сторону неожиданного аккомпанемента своих бесед: какой-то мальчишка, взгромоздившись на стул, уложил себе на колени странного вида инструмент – плоскую доску с натянутыми на нее струнами. Со своего места Руд не видел, каким образом маленький музыкант играет на своем инструменте, но, судя по звуку, выходило у него знатно. Не прошло и нескольких мгновений, как один из сидящих рядом, рыжий и грузный здоровяк, поднялся и, шатаясь, добрел до мальчишки. Наклонился, что-то коротко сказал. Парень кивнул в ответ. Выпивший вернулся обратно и, взяв со стола какой-то фрукт, бросил его парню. Тот ловко поймал подношение, спрятал его в висевшую на плече сумку и, заулыбавшись, ударил двумя руками по струнам.
Выходит, что и Эрмитта, вот так же, как этот музыкант, провела почти всю свою жизнь. Руд нахмурил брови, мысленно пожимая плечами: каждому свое, разумеется. Но лично он от подобной жизни отказался бы враз. Не по его нутру.
Мальчишка тем временем, получив от следующего постояльца очередной обмен, начал следующую песню.
– …расскажу, чего узнал на днях. – Руд повернул голову в сторону следующего разговора. С левого бока расположилась новая компания, подсевшая за освободившийся стол. – Отец Берта, того, что в союзе с Арой состоит, рассказывал Гулену о том, что в Зилдраготе одна молодуха родила необычного ребенка. Весь белый, роста и веса немалого, и волос на всем теле совсем не видать. На голове только вихры жидкие.
– Больной, что ли?
– В том-то и дело, что нет. Говорят, что про этого ребенка прознали маги из самого Калантора. Приехали к семье, крутили и вертели младенца, осматривали, стало быть, со всех сторон.
– И?
– И ничего. Сказали, ребенок полностью здоров, и даже более здоровый, чем мы все.
– А ты ничего не путаешь?
– Я тебе говорю так, как услышал сам. Но твоя правда: есть в этом что-то странное. Если не сказать больше…
– Танцуй!
Руд перевел взгляд в сторону окрика. Тот самый подвыпивший малый, который первым заказывал песню у мальчишки-музыканта, теперь стоял, заметно шатаясь, возле Эрмитты:
– Танцуй!
Руд встал, закинул за плечи оба мешка и вышел в проход. Между ним и пьяным оставалось не более двух метров, когда Эрмитта постаралась проскользнуть мимо постояльца к идущему навстречу сатонцу. Поймавший кураж мужчина схватил девушку за руку. Та вскрикнула. А в следующий миг обидчик уже сползал по краю стола. Пальцы Руда, найдя болевую точку на груди, сильным нажатием перебили дыхание и сделали ватными ноги, усаживая буяна на отдых.
Вокруг стало тихо. Взгляды присутствующих смотрели на сцепившихся. И в следующее мгновение поднялся неимоверный шум. Одни смеялись над севшим на задницу здоровяком, другие подбадривали Руда, который так ловко осадил выпившего. Были и такие, кто осуждал его поступок. К последним, перекрывая общий шум, присоединился зычный окрик хозяина:
– А ну, выметайтесь-ка оба отсюда!
Руд бросил торопливый взгляд за спину: на месте ли девчонка? Не подкрадывается ли с тыла кто-нибудь из дружков этого выпивохи?
– Идем, – он кивнул Эрмитте на дверь. Та развернулась и направилась к выходу. Руд последовал за ней.
– Стой, сволочь!
Униженный его выходкой пьяный наконец-то поднялся на ноги. Грузно оперся рукой о край стола. Наклонился всем телом вперед и, глядя исподлобья на своего обидчика, сорвался с места.
Раздалось несколько предостерегающих и советующих уняться окриков, но слушать их рыжеволосый не стал. Перед глазами, затуманенными выпивкой, стоял всего один силуэт: врага, которого требуется прибить, если не до смерти, то, как минимум, чтобы не смог встать. За позор и зубоскальство.
Крепкий кулак со стесанными костяшками пошел наотмашь, целя в грудь парня, которого впереди уже не было.
Руд отставил ногу назад, сместился скользящим шагом в сторону, двумя руками захватил запястье и с силой согнул кисть в сторону предплечья. Лицо нападавшего, будучи и так красным от выпитого, приобрело багровый окрас. Он даже не закричал, а, сжав зубы, завыл от невыносимой боли. Вытянулся вверх, поднялся на цыпочки, инстинктивно стараясь освободиться от захвата. И в этот момент Руд дернул здоровяка вниз. Тот грохнулся о доски пола.
– Идем, – Руд быстро повернулся к стоящей у выхода девушке.
Улица встретила глубоким вечером. Хлопнула дверь. Отрезала от огня и тепла шумного места. Оставила наедине с разлившейся под звездным небом прохладой. Если здесь и были свободные места на втором этаже, то ночевка в кроватях на условно чистых простынях вновь откладывается. Не сегодня. Но, возможно, в следующий раз.
Руд взял Эрмитту за руку, торопливо увел за угол постройки, в глухую тень, отбрасываемую боковой стороной соседнего дома:
– Ни звука.
Громкий треск ударившейся о стену двери нарушил вечернее спокойствие. Выдавил наружу короткую вспышку гомона таверны и яростный рык взбешенного выпивохи.
Руд осторожно выглянул из-за угла. Влитое в себя напрочь отключило все здравомыслие внутри крепкой головы мужика. Иначе у того хватило бы ума понять, что к чему. Здесь же, кроме надуманной смертельной обиды и желания жестоко отомстить, более нет ничего. Он так и будет кидаться на него, Руда, пока все не закончится. А в подобном случае остается лишь два варианта: либо сам задира будет искалечен так, что уже не сможет ходить, либо он в конце концов добьется своего, проломив обидчику череп. Первый вариант чрезвычайно не нравился Руду. Это тебе не с тем уродом драться. Тогда на чаше весов лежал совсем иной товар для обмена.
Второй вариант нравился еще меньше.
Мелькнула в полоске света рыжая голова. Здоровяк, издав громкий вопль, сорвался в темноту. Где-то дальше по улице раздались испуганные крики.
Увидел кого-то и решил погнаться. Вот дурак! Как бы с пьяной головы совсем лютой беды не удумал. Пропадет почем зря.
Руд вздохнул, повернулся к Эрмитте:
– Идем на окраину. Тебя надо покормить.
– Так что ты хотела сделать? – он смотрит на молчащую Ликси. Они сидят рядом на низком крыльце дома. Клонящееся к закату солнце греет им спины, бросая на дорожку и подстриженную траву двора две такие разные тени. – Что за сюрприз ты готовила?
– А ты не будешь лугаться?
– Ругаться? На тебя? С чего бы это?
– Не знаю, – девчушка, не поднимая головы, шмыгает носом и продолжает тереть мокрые от слез глаза. – Мне кажется, ты будешь сильно лугаться.
– Нет. Не буду.
– Плавда?
– Правда. Рассказывай.
Ликси подсаживается ближе, обнимает Дорха, утыкается головой ему в бок:
– Я хотела сделать клылья. Чтобы летать, как настоящий длакон.
– Ого! Такого я точно не ожидал. Ты собиралась летать?