Он слабо усмехнулся:
— Видите, мне особо нечего рассказывать.
— Догадки, Финн, — мягко напомнил Репейник. — Вы хорошо его знали. Наверняка лучше, чем предмет исследований. Чем увлекался? Какие планы строил? Где любил бывать? Ведь явно что-то скрываете.
Хитчмен угрюмо поглядел на Джона и вдруг спросил:
— Он всё-таки взял пятьсот шестнадцатый, да?
«Знает», — подумал Джон. Вслух он предпочел ничего не говорить. Хитчмен смотрел все так же мрачно, держа на отлёте дымящуюся сигарету. Потом криво улыбнулся, словно услыхал старый, несмешной анекдот.
— Да, — сказал он. — Всё ясно. Щенок спёр шкатулку. Смело, ничего не скажешь. Ну что ж, давайте начистоту. У Найвела был… есть пунктик — зарядные башни. Это помимо основной темы работы — так сказать, личный интерес. Ещё в университете начал ими увлекаться. Пропадал в библиотеках, искал древние архивы. Ходил в походы к обломкам старых башен. Где-нибудь в глуши такие лежат в руинах, никому не нужные, да бурьяном зарастают. Найвел искал входы в узловые камеры — это подвалы под каждой башней. Спускался, изучал.
— Разве он этого не мог делать в Дуббинге?
— В городе все камеры заперты. Чтобы открыть — надо выписывать специальное разрешение. Да кто ж ему выпишет.
Джон поднял брови:
— Он же сотрудник Минобороны. Уж кто-то, а Найвел, по-моему, имел все возможности…
— Да ничего не делается просто так! — почти выкрикнул Хитчмен. — Он здесь ноль без палочки. Все гранты, все разрешения — это я выбивал. Сумел вот выпросить средства на эксперименты с магическим полем. Это было перспективно, важно, интересно… шишкам в администрации. А то, что Найвел бредил своими дурацкими башнями — это вообще никого не волновало, никогда! Постарше станет — будет делать, что хочет. А пока…
— А пока расскажите про башни, — попросил Джон. — Подробней.
Хитчмен махнул рукой. Сигарета при этом описала дымный полукруг.
— Не знаю я подробностей. Просто мальчишка думал, что из каких-то башен можно добыть остаточный заряд. Чтобы заряжать раритеты. Но это безумие, вообще говоря, потому что, во-первых, магическое поле такого напряжения опасно. Лезть в механизмы — чистое самоубийство, может случиться взрыв, запуститься метаморфоза, да что угодно! А во-вторых, от такого предприятия мало толку. Ну, получится разрядить башню-другую — хватит энергии на несколько раритетов, и всё. Эксперимент себя не окупит.
Он поперхнулся и закашлялся. Кашлял долго, хватался за грудь, сгибался над столом. Джон спросил:
— И Найвел решил зарядить пятьсот шестнадцатый от такой башни?
— Не знаю, — прохрипел Хитчмен, вытирая покрасневшие от кашля глаза. — Но скорей всего, да.
— Чистое самоубийство, — повторил Джон. — Понятно теперь, отчего вы хотели тянуть время… И что теперь? Парень ходит от башни к башне, пытаясь их запустить?
Хитчмен замотал головой:
— Для такого не каждая годится. Он говорил, что, наоборот, подходящих очень мало, прямо-таки единицы.
— Какие именно, не сказал?
— Нет, — Хитчмен загасил вторую сигарету рядом с изломанным трупиком первой. — Он вообще не любил распространяться на этот счет. Почему — неизвестно.
— Действительно, — отозвался Джон. — С чего бы ему вам не доверять.
Он встал. Хитчмен тоже поднялся.
— Больше сказать нечего, — буркнул он. Джон прищурился. По-хорошему стоило бы схватить паршивца за руку и прочесть еще разок — не утаил ли чего — но голова только-только начала утихать, да и подозрительно бы смотрелось такое хватание…
— Ладно, верю, — сказал он. Хитчмен еле слышно вздохнул.
— Хотите его рабочее место осмотреть?
«Вот это я понимаю — помощь расследованию! — восхитился про себя Джон. — С самого начала бы так».
— Пойдёмте, — сказал он.
***
Дом номер двести пять по Ран-авеню оказался невысоким, всего в два этажа, и очень старым — на вид ему можно было дать лет триста. Глубокие трещины ползли по серой штукатурке от фундамента до самой крыши, стекла ослепли от вековой грязи, нижние окна сровнялись с тротуаром, а из распахнутой двери единственного подъезда несло, как из склепа — гнилью и разрытой землей. Даже неказистая четырехэтажка, где обитал Джон, рядом с двести пятым смотрелась бы фешенебельными апартаментами. Стоя перед домом, Репейник сверился с блокнотом. Все верно, Найвел Мэллори жил именно здесь. Что ж, по крайней мере отсюда до Министерства можно дойти за десять минут. Удобно — если тебе двадцать три, своих денег вечно не хватает, а родной дядюшка жаден, как паук. Комнаты здесь, наверное, дешевле некуда… Что ж, посмотрим, как живет молодой перспективный ученый.
Вообще, что-то не сходится, думал Джон, поднимаясь на второй этаж по щербатым ступеням. Очень странно, что Мэллори-младший для своих целей выбрал такой необычный и рискованный способ. Неужели нельзя было подождать с женитьбой? Питтен, вроде бы, человек не злой, о племяннике заботится — снял же квартиру какую-никакую, да и на хорошее место пристроил. Жениться запрещает? Ну и жил бы Найвел со своей Ширлейл без свадьбы потихоньку вдвоем. Нынче времена свободные. Мы ведь с Джил как-то живем, и ничего. Глядишь, со временем Питтен смирился бы с будущей невесткой. Или помер бы попросту. Вон как задыхается, бедолага, ему до апоплексического удара недалеко. Кроме того, не такие уж страшные кары дядюшка сулит. Ну, наследства не будет, ну, с работы погонят. Так ведь Найвел — молодой да перспективный, такого везде примут на хорошее жалованье. Неохота, конечно, уходить с насиженного места в этом Научтехе, но ведь куда рискованней — красть уникальный прибор, запускать на свой страх и риск магическую реакцию. Что-то здесь не так.
Замок проворчал неразборчиво, дверь открылась с жалобным стоном. Джон переступил порог, тихо закрыл за собой и принюхался. Пахло горелой бумагой. Квартира Найвела оказалась неожиданно просторной, к тому же недавно здесь сделали ремонт. Новенький паркет сверкал от мастики, стены и даже полоток оклеили веселенькими обоями, да не бумажными, а дорогими, тканевыми с узором. Из прихожей широкий коридор вел в гостиную, дальше виднелась распахнутая дверь спальни, и там всю дальнюю стену занимал камин. Джон подумал, что был несправедлив к Мэллори-старшему. Не дешевую халупу он снял племяннику, а очень даже приличное жилье: просто дом подыскал с виду неказистый, и оттого выгодный по цене. Парень устроился с комфортом. В такой большой квартире должно быть полным-полно следов — мелочей, которыми любой человек окружает себя, вроде каминных безделушек, гравюр на стенах, памятных сувениров из путешествий, докторских визиток, записок-напоминалок самому себе и прочего жизненного багажа, который немало может сказать о человеке.
Джон медленно прошелся по комнатам, вертя головой, стараясь разыскать хоть что-то, способное дать намек, куда же делся племянник канцлера. Но ничего не было — ни безделушек, ни гравюр. Лишь висела на стенах пара рисунков, верней, набросков карандашом, явно сделанных одной рукой: девушка, светловолосая, красивая, со смеющимися распахнутыми глазами. «Ширлейл, — решил Джон. — А рисовал, верно, сам Найвел. Талантлив, ничего не скажешь». Ни визиток, ни записок тем более не нашлось. Ящики стола были пусты, у подножия этажерки лавиной застыли осыпавшиеся книги. Запах горелой бумаги сильней всего ощущался в спальне, здесь же обнаружилась и его причина: серая рыхлая горка в камине. Джон поворошил кочергой пепел, но нашел уцелевшим только уголок листа с неузнаваемыми буквами. Остальное была сплошная труха, легкими облачками взлетавшая в воздух при малейшем касании. Джон вздохнул и, поставив кочергу в угол, отряхнул руки. Найвел сжег все документы. Торопился — забыл открыть вьюшку, задымил, верно, всю комнату, до сих пор пахнет — но спалил всё, что могло выдать его планы. Замёл следы.
Присев рядом с этажеркой, Репейник какое-то время рылся в книгах: листал ветхие страницы, тряс, ухвативши за корешок, разворачивал вклеенные схемы. Всё напрасно — ни одной посторонней бумажки. Только библиотечная карточка выпала из пузатого справочника. «Невезуха», — пробормотал Джон. Он чувствовал себя гончим псом, взявшим след, но встретившим на пути реку, где все запахи обрывались. То же самое было полчаса назад в Научтехе, когда Хитчмен показал Джону рабочее место Найвела. Чистый стол, потрепанный арифмометр, испещрённый цифрами лабораторный журнал — и ни одной личной вещи, ни единой записки. Видно, придется ехать в полицейский участок, узнавать у служивых адрес Ширлейл. Может, хоть там удастся найти зацепку. Паршиво, что надо впутывать полицию. Не любят они нашего брата, хлеб, мол, у них отнимаем, дорогу переходим. Просто так адрес ни за что не скажут, устроят допрос — зачем, да что случилось, да не скрываю ли убийство, да не фальшивый ли у меня жетон… Полдня с ними потеряю, к тому же подведу Мэллори-старшего. Он ведь не хотел, чтобы делом занимались констебли. Да, невезуха…
Джон приблизился к стене, где висел портрет девушки. Найвел рисовал сильными, яркими линиями, умело штриховал светотень. Должно быть, брал уроки, и не один год. Джон снял картину. Сверху рамка запылилась, бумага отзывалась на прикосновения ломким шорохом — простая, дешевая. Похоже, листок взяли не из альбома для рисования. Да, точно: вот и еле видная борозда от сгиба идет поперек нарисованного лица Ширлейл. Джон представил, как Найвел сидит, задумавшись, за столом, вертит в пальцах карандаш, которым только что писал формулы, и рука сама выводит на случайно подвернувшемся листке силуэт… Лирика, подумал Репейник. Впрочем, это важно. Ну-ка, глянем внимательней. Должно же мне хоть раз повезти за сегодняшний день… Он повернул рисунок и издал хищный возглас: на обороте виднелись слова.
Найвел!
Получила вашу Записку. Очень рада предложению. Никогда не бывала в Ковентской опере, хотя живу в Дуббинге уж три года. Давайте вы зайдете за мной в половине седьмого. Мой адрес — Темброк-лэйн, двадцать три — десять. Буду Ждать.
Ширли.