— Нормально всё? — спросила она. Джон повел рукой, показывая, что, мол, да, нормально. Джил покачала головой.
— Ты зелёный, — сообщила она. — Как лягушка. На, попей.
Она взяла со столика длинный стакан, полный мутной жидкости. На дне стакана болтался магический оберег. Джон, давясь, выпил (вкус был жуткий, что-то среднее между прокисшим пивом и прокисшим же молоком), выплюнул оберег и рухнул на подушку. Джил набросила ему на ноги плед. Она была в домашнем: оставила пару старых платьев, когда съезжала, а Джон не стал выбрасывать. Одно из тех платьев было сейчас на ней. Сам Репейник был раздет до белья.
— Лучше? — спросила Джил.
— Намного, — выдавил Джон.
Джил сдула со лба выбившуюся прядь волос.
— Давай, рассказывай, что случилось.
Джон поморщился.
— Гулял, — сообщил он. — Смотрю: пьяный стоит. Проведи, говорит, до дому. А то я, говорит, пьяный, — он приглашающее хмыкнул, но Джил не улыбнулась в ответ. — Ну, я подошел. А у него — жезл. И всё. Говнюк.
Если собираешься врать, учили Джона, никогда не ври от начала до конца. Начни с большой лжи, а потом говори мелкую правду.
Джил нахмурилась.
— Дело твоё, — сказала она. — Только гуляй осторожней. Догуляешься. Ага?
— Ага, — согласился Репейник. Он потянул носом: пахло тиной и кувшинками. Кожа русалки изменилась после превращения, под водой Джил не дышала легкими, а впитывала кислород всей поверхностью тела. Но это было не так важно, важным было то, что от Джил всегда шёл запах реки и речных цветов. Если это помогало кожному дыханию — что ж, так тому и быть.
— Сама-то как там оказалась? — спросил Джон.
Джил пожала плечами.
— Домой ехала. Кэб взяла. Проезжала мимо, вижу: из переулка вспышка. Ничего себе, думаю. Чары боевые. Вылезла поглядеть. А там ты.
Репейник кивнул.
— Это мне повезло, — задумчиво сказал он.
— Оберег надень, — посоветовала Джил. — Быстрей пройдет всё.
Джон повертел в пальцах серебряный медальон — замысловатое сплетение человеческих фигурок, не то совокупляющихся, не то танцующих.
— Это ж на полгода рудников потянет, — заметил он.
— Сначала пусть докажут, что оно с чарами, — возразила Джил. — Я девушка, мне побрякушки, что ли, не носить? А, так эта волшебная? Знать не знала. Парень подарил. Нашёл и подарил.
— Незнание от каторги не освобождает, — пробормотал Джон.
— Опять ты за своё, — заметила Джил. — Констеблям не до мелких амулетов. За такое в суд не вызовут. Отнимут, погрозят. И отпустят.
Джон хмыкнул.
— Ты берёшь или нет? — спросила русалка. — Не берёшь — отдай. Самой надо.
— Беру, беру, — торопливо сказал Джон, просунул голову в цепочку и убрал медальон за пазуху. Серебро холодило грудь. Джон вспомнил другой холод, и темноту, и песок. Его передернуло. Он обвел взглядом комнату. Как все-таки хорошо просто лежать вот так на старом продавленном диване, без сил, без мыслей, чувствуя, как мерно трудится сердце, старательно разгоняя кровь от груди до самых дальних и мелких жилок в кончиках пальцев. Жизнь, подумал Джон с умилением, я люблю тебя, сука ты этакая. Больше никогда не полезу в тёмные переулки, никогда не стану приближаться к сумасшедшим докторам-убийцам, ни за что на свете не буду помогать пьяным… Вообще никому не буду помогать, вот что. Пора уже следовать правилам, которые для себя установил. В следующий раз может не повезти. В следующий раз Джил рядом не окажется. Ох, Джил. Спасла ведь, монстра этакая. Вот, пожалуйста — спасла и сидит теперь, пялится своими кошкиными глазищами. И я на неё пялюсь, и снова мы вдвоём, как раньше. Он прочистил горло. Надо что-то сказать, наверное.
— Как жизнь? — спросил он как можно более небрежно. — Дело ведёшь сейчас какое-нибудь? Слежку?
Джил отвела взгляд и принялась рассматривать ногти. Ногти у неё были короткие, обкусанные.
— Тебе чего — правда интересно? — негромко произнесла она.
Джон подумал.
— Нет, — признался он.
Девушка убрала со лба упавшие волосы, заправила за уши — остались торчать маленькие хвостики.
— А что интересно?
Джон устроился поудобней. Сердце успокоилось и билось, как положено, ровно и незаметно. В руки возвращалось тепло.
— Как там Донахью? — спросил он. — Поди, совсем растолстел, в кабинете сидючи?
Джил улыбнулась. Со времени их последней встречи клыки русалки успели отрасти и заостриться. Чуть-чуть, но заметно — если знаешь, куда смотреть. Снова пора было подпиливать.
— Индюк жирный, ага, — сказала она. — Но он всегда жирный был… А Макинтайр женился.
— Да ну? — удивился Джон. — На той, хроменькой?
— На ней, — кивнула Джил. — Родители её сказали: коли не женится, на каторгу отправят.
Она искоса глянула на Джона, как делала всегда, если шутила и хотела, чтобы он оценил. Джон хмыкнул, но закашлялся, и снова пришлось лечь. Русалка сходила на кухню, принесла ещё воды с мерзким снадобьем. Пока Джон пил, отдуваясь и перхая, она сидела, сложив на коленях руки и глядя в окно. По улице с грохотом проехал мобиль — из новых, на турбинном движке — потом ещё один, уже из старых, но тоже очень шумный. Разговаривать какое-то время было невозможно.
— Слушай, — проговорила Джил, когда пыхтение и лязг смолкли в отдалении, — я пойду, наверно. Хочешь, завтра заскочу? Проведаю.
«Хочу», — подумал Джон. Вслух он сказал:
— Да нет, не стоит. Уже всё хорошо. Поспать бы только…
— Ладно, — сказала Джил, поднимаясь, — пойду.
— Ага, — сказал он, — Спасибо тебе.
Джил криво улыбнулась.
— Спасибо — не пудинг, — сказала она, — на ужин не слопаешь… Шучу.
Она вышла, и половицы пели грустную песню в такт её шагам. Потом в коридоре зашуршала одежда: русалка переодевалась. Переодевалась в прихожей — не при Джоне.
— А как ты в дом-то попала? — крикнул Репейник.
Из-за двери показалась черноволосая голова.
— По карманам у тебя пошарила, — призналась девушка. — В кармане ключ был. Да, а чего ты… — она замолкла на полуслове.
— Что? — встрепенулся Джон.
— Не, — помотала головой Джил, — ничего…
Она вновь скрылась в прихожей. Скрипнула кожа: Джил натягивала сапоги.
— Ну, говори, — попросил Джон.
Джил вернулась в гостиную. Она была полностью одета для улицы: жакет с бесчисленными пуговицами, бриджи, плащ-редингот.
— Ты орал, — сказала она. — Как резаный орал. Вначале часа два спокойно лежал, а потом как начал вопить. Ничего не болит?
— Да нет, — буркнул Джон. — Просто, пока в отключке был, привиделась всякая ерунда.
Джил потопала в пол: пяткой-носком, пяткой-носком.
— Ну, как знаешь, — сказала она. — Лежи, выздоравливай.
— Прощай, — сказал Джон.
Джил кивнула и ушла.
Репейник откинулся на подушки, натянул плед по самый подбородок. Медальон скатился с груди и неудобно давил под плечом. Джон поправил его и стал думать. Эк меня разобрало. Интересно, всегда такие видения бывают, когда заряд из жезла схватишь? Всё хорошо, что хорошо кончается, если бы не Джил — лежать бы мне сейчас мертвому. Н-да, Джил… «Домой ехала, кэб взяла, проезжала мимо». Как же, поверил. Живём в разных концах города на два миллиона душ населения, полгода друг друга не видели, и тут — бах — встретились. Ночью. В темном переулке. Угу. Нет, увольте, на моей работе прежде всего перестаёшь верить в такие случайности. Ясное дело, Джил тоже следила за Олмондом. И про дела когда спросил — говорить не стала, сменила тему. Стало быть, мы теперь конкуренты. А ведь обстоятельства запутываются. Будто по болоту идешь: ногу затянуло, силишься вытащить, хвать — а уже вторая нога по колено в трясине.
Итак, что мы имели на старте? Щедрый, хоть и немного тронутый меценат, две дюжины шарлатанов, украденное добро и один сыщик, чтобы это распутать. Что мы имеем сейчас? Полную неразбериху. Может быть, заказчик Джил — Хонна Фернакль. Тогда это значит, что он решил не доверять дело одному сыщику, пустил по следу двоих… или троих, или четверых, кто знает. Ясно теперь, отчего все бумаги в папке Фернакля написаны под копирку. С другой стороны, за Олмондом сотоварищи может охотиться кто-то другой. Похоже, шарлатаны украли что-то очень, очень ценное. Ох, наврал Хонна про исследования, как пить дать наврал, оттого и закрывался от чтения. Скорей всего, никакие эти ребята не ученые: стоит поискать доктора наук, который бы так ловко управлялся с боевым магическим жезлом. Да, похоже, лгал Хонна — так же, как солгал про то, что его ограбили три дня назад. Бродяга на улице Кожевников клялся, что Олмонд уже несколько недель как покинул дом. Бродяге лгать было ни к чему. Зачем лгал Фернакль?
Джон потёр виски. Слишком мало я знаю, подумал он. Хочется — не хочется, а придется всё же выследить, где живет эта сволочь Олмонд. Да и в Ганнвар съездить не помешает: вдруг он всё-таки и впрямь ученый? Но сначала — поспать, надо непременно поспать… Только вот пить охота. Он осторожно спустил босые ноги на грязный пол и прошлепал в ванную. Напился из-под крана, постоял, опершись на раковину. Вроде не шатает, слабость разве что осталась. Мутное зеркало отражало заросшую недельной щетиной физиономию, встрёпанные на затылке волосы, темно-синие круги под глазами. Спать, спать. Шаркая, он побрел в гостиную. Ложась, заметил груду тряпья рядом с диваном: Джил, снимая с бесчувственного Джона куртку и стаскивая штаны, бросила одежду на пол. «Непорядок, — вяло подумал Джон. — Повесить бы…» Он подцепил штаны за ремень, встряхнул. Из прикреплённых к ремню ножен с шелестом вынырнул нож и, сделав сверкающий оборот, эффектно вонзился в пол, на волос промахнувшись мимо большого пальца ноги. Джон ругнулся, выдернул клинок из половицы и хотел засунуть обратно в ножны. Да так и застыл.
Лезвие было иззубрено и смято, словно им рубили железный прут. Рукоятку облепил песок, сероватый, мелкий, и такой же песок посыпался на пол, когда Джон встряхнул куртку. Под курткой лежал револьвер. От него пахло стреляным порохом, а когда Репейник откинул барабан и нажал на стержень, экстрактор с латунным звоном выбросил на пол все шесть гильз. Пустых, стреляных гильз. «Это называется Разрыв», — вспомнил Джон.