– Будет тебе хижина, – сказал Джон, посмеиваясь. – Впереди пять тысяч лет, успеем целый дворец построить.
Он закончил бинтовать ладонь и, помогая зубами, повязал неуклюжий узел на запястье. Опахала пальмовых листьев качались под дуновениями ветра, будто дерево собиралось взлететь, как огромная птица на одной ноге. В воздухе кружились несколько парцел, то поднимаясь в зенит, то возвращаясь вниз.
Все было спокойно. Везде, на много лидов кругом, не было ничего враждебного. Он и сам не знал, откуда взялась эта уверенность. Видно, оттуда же, откуда происходили странные сны о прошлом, которого никогда не было у Джона Репейника: о женщине с призрачными крыльями, о ее любовнике с дымящимися глазами, о похороненном заживо боге. Из этой же области явилось знание о том, как управлять парцелами и перемещаться между мирами. Ни к чему было думать об этом, достаточно было просто знать.
Просто знать…
Джон ощутил знакомое чувство: какая-то мысль витала на границе сознания, пока еще неуловимая, но крайне важная. Как он только что сказал? «Впереди пять тысяч лет, успеем целый дворец построить». Пять тысяч лет – не многовато ли для одного-единственного дворца? Даже если строителей будет всего двое.
– Интересно, – произнес он, – отчего богов до войны было так мало. Если каждый из них мог обратить в бога любого смертного, то почему так не делали?
Джил почесала макушку.
– Они из-за власти грызлись, – сказала она. – Им и так тесно было, сколько их там оставалось – полсотни?
– Сорок два, – сказал Джон. – Ладно… А когда война началась? Верная же затея – себе союзников наделать. Хотя, пожалуй, наделаешь, а они против тебя же потом и обратятся.
– А вдруг они и не умели так, – возразила русалка. – Это только Хонна мог, и ты теперь можешь.
Джон медленно кивнул.
– Могу, – сказал он.
Ускользавшая до этого мысль рванулась вперед, распахнула крылья, закрыла собой весь мир.
И в ту же секунду он понял, что способен сделать.
Ему привиделось будущее – явственно и ослепительно, будто отворил дверь в залитую светом комнату. Джон замер, не двигаясь, уставив застывший взгляд в переплетение пальмовых листьев, где играли изумрудные тени, а в голове один за другим вспыхивали образы – небывалые, грозные, прекрасные. Чем дольше он обдумывал то, что пришло на ум, тем больше понимал, насколько это опасно и трудно сделать.
И тем крепче становилось желание воплотить придуманное в жизнь.
Потому что люди заслужили то, что он мог им дать. Мужчины и женщины, взрослые и дети, богатые и нищие, ученые и неучи, горожане и деревенские, больные и здоровые, те, кто родились в разбитом, неустроенном мире, – они были достойны лучшего. Достойны жить по-другому.
– Джон, – позвала Джил. – Ты чего?
Он вздрогнул, приходя в себя. Глубоко вдохнул пряный морской воздух. Солнце поднялось высоко, на земле плясали золотистые пятна от пробившихся сквозь листву лучей. Сколько прошло времени? Пять минут? Десять? Полчаса?
– Есть способ все изменить, – сказал Джон охрипшим голосом. – Вообще все. Весь мир. Но придется вернуться.
Джил огляделась, будто в поиске неведомо чьей поддержки.
– Изменить? – повторила она растерянно. – Как это? Надумал им открыться?
Джон стиснул зубы, готовясь к ответу. Он немного побаивался того, что собирался сказать. Так часто бывает: думаешь-думаешь, а как заговоришь, все, что надумал, становится глупым и никчемным. И все, что решил, оказывается бессмысленным.
– Смотри, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Война случилась оттого, что богов было мало, а людей много, и боги дрались за власть над людьми. А вот если богов станет много…
Он замолчал, прислушиваясь к тому, что произнес. В глубине зарослей тенькнула птица.
– Много – это сколько? – спросила Джил.
– Очень много, – сказал Джон. Слова ничего не изменили.
Джил поняла.
– Вон как, – негромко сказала она. – Ты, значит, всех готов превратить… Вон как.
Зачерпнув горсть песка, она медленно просеяла его сквозь пальцы, глядя, как поднявшуюся пыль тут же уносит ветер.
– Раньше их сорок две штуки было, и то чуть весь мир не погубили, – сказала она наконец. – А ты хочешь всех подряд.
Джон провел рукой по волосам.
– Я еще не все продумал, – признался он, – но полагаю, что с миром ничего не случится. Гляди: раньше сорок два бога тянули соки из всего остального человечества и были от этого… Ну, буквально, всемогущими. Нужна сила для огненного вихря – берешь у подданных. Нужно разнести полгорода – запускаешь алтари. И так далее.
Джил недоверчиво смотрела на него.
– А если богом станет каждый, – продолжал Джон, – то хапнуть в одиночку такую прорву энергии уже не выйдет, придется договариваться с другими. Простые люди, которых можно было доить, как скотину, переведутся. Останутся только такие, как ты да я. Это будет… Ну, словом, по-другому. Начнется новая эпоха.
Зашуршал ветер. Джон глянул вверх: между листьями виднелось небо, и сияло солнце – бесконечно яркое пламя в бесконечной лазури.
– Так что второй Войны богов не будет, – подытожил он. – Ну, что скажешь?
Джил хмыкнула.
– Большой-то войны, может, и не получится, – сказала она, – но ведь любой сможет таких делов натворить…
– Любой и сейчас может делов натворить, – пожал плечами Джон. – Взорвать бомбу на заседании парламента. Отравить водопровод в Дуббинге. Просто взять револьвер и пойти на улицу всех стрелять. Но на этот случай у нас есть законы и констебли. Есть Гильдия. Значит, соберем новую Гильдию и напишем новые законы.
Джил осторожно потрогала обгоревший на солнце нос. Сощурилась.
– Оно, конечно, хорошо… Да только ты всегда меня учил, что кругом одни сволочи. Говорил, мол, все знаешь, что у них в головах. А теперь решил, что им можно доверить такое. С чего бы?
Над Джоном появилась точка с коротким шлейфом темноты. Описала круг, взмыла в небо и пропала.
– Не все я знал, что у людей в головах, – признался Джон. – Зато теперь знаю. Каждому могу заглянуть… даже не в голову, а в самое сердце.
Он вспомнил чистую холодную воду разума Джил и то, что нашел на дне. И еще почему-то пришли на ум нищие «жаворонки» на ночном берегу Линни, каждый из которых светился собственным светом. Как звезда.
– Да, в самое сердце, – повторил он. – Вижу, чего стоит любой человек.
Джил покивала. Невесело усмехнулась:
– А что будешь делать с преступниками? В тюряге ведь не только безвредные маголожцы сидят. На свете полно убийц, ворюг, растлителей всяких. Тут никакого волшебства не нужно, чтоб понять, что у них на сердце. Да еще психи бывают, разные чокнутые. Их тоже обращать?
– Не знаю, – сказал Джон и почесал за ухом. – Не решил пока. Наверное, обратить-то придется: вся идея в том, что либо всех, либо никого. Иначе получится как раньше. Одни обретут власть, а другие станут вроде дойных коров… Только, похоже, вместе с законами понадобятся и новые тюрьмы. Да и вообще надо будет что-то придумать, чтобы они не разбежались по разным мирам. А то найдут себе где-нибудь подданных, и привет.
Джил в задумчивости покачала головой. Опершись на руку, она чертила по песку узоры осколком раковины, будто подводя итог расчетам, что совершала в уме. Затем села прямо и уставилась далеко в море, туда, где туманился горизонт.
Бескрайняя, исполинская, безмятежная масса воды была совсем не похожа на темное, смутное море Энландрии, к которому они привыкли. Таким же особенным было здешнее небо: высокий сияющий купол не походил ни на выцветшее от жара небо Разрыва, ни тем более на блеклое, затянутое смогом небо Дуббинга. И только солнце светило так же, как везде, – вечный небесный огонь, который и впрямь был сильней любого мрака.
– Сложно все выходит, – сказала Джил через несколько минут. – Но… Как представлю – аж дух захватывает. Кто-то летать сумеет, кто-то – людей лечить, погодой управлять. Или дома строить за одну ночь. Силой все смогут делиться, как мы с тобой. Деньги, наверное, исчезнут. Голодных не будет, больных.
– Не уверен, что совсем уж не будет, – возразил Джон. – Но жизнь изменится, это точно.
Джил повернула к нему лицо, несмело улыбнулась и заправила за ухо легкую, как паутинка, прядь волос.
– И когда же думаешь начать эту… новую эпоху? – спросила она.
– Успеется, – сказал он, улыбаясь в ответ. – Чего спешить, когда впереди пять тысяч лет? Надо подготовиться. Просчитать все до мелочей. Чтобы вышло наверняка… А пока давай побудем здесь. Вдвоем.
– Заметано, – засмеялась Джил. – Говорила же: мне лишь бы с тобой.
Под сенью пальмовых листьев виднелся золотой ореол вокруг ее головы. Репейнику подумалось, что счастье всегда бывает заметнее, если на него падает тень. Когда приходит нужда, или раздор, или погибель. Но теперь все изменилось. Шелестел ветер, плескали волны, пели птицы. На берегу сидели рядом мужчина и женщина. Не два человека и не два бога: пора, когда они жили как люди, миновала, а с тем, чтобы становиться богами, можно было подождать.
Зато настало самое время для счастья.
И они были счастливы.
– Жарко, – сказал Джон. – Искупаемся еще разок?
– Это я всегда готова, – откликнулась Джил.
Они поднялись и рука об руку пошли к океану, а вверху, над их головами, по-прежнему сияло солнце.
КОНЕЦ