ь силой взгляда; правда, для этого ей придется встать так, чтобы противники ее видели. Может отобрать у кого-нибудь меч и снести несколько голов.
Но даже самая быстрая русалка не сможет уклониться от разряда боевого жезла, и даже самая сильная не одолеет врукопашную двадцать человек. У нее есть небольшой шанс одержать победу: для этого надо поджечь сарай, где собрались па-лотрашти, сразу, со всех сторон, а потом – следить, чтобы никто не выбежал наружу. Но Джил так не сделает. У нее не такой характер. Сперва обязательно пролезет внутрь, чтобы убедиться: да, вот они, машины, вот они, убийцы, я пришла правильно и сделаю все правильно… И еще остается жертва, Джил непременно попытается спасти жертву, на этом она точно погорит.
– Дура, – прошипел Джон под нос.
Больше он ничего не говорил, потому что занялся очень сложным делом. Руки были скованы за спиной, кисти прижимались к пояснице. Подергиваясь в стороны, ерзая, выворачивая суставы, Джон сумел дотянуться до заднего кармана брюк. Кончиками немеющих от напряжения пальцев вытащил смятый в лепешку коробок спичек. «Порядок; порядок; теперь отдохни, обязательно отдохни; вот так, только сжимай коробок крепче, держи как следует, упадет – не поднимешь…»
Джил обмотала торс Джона веревкой в несколько петель, и нижняя петля проходила в обнадеживающей близости от рук. Репейник сосредоточился. Неловко прихватив коробок, извлек спичку, примерился и с силой провел по колонне. «Чир-р-пш-ш», – отозвалась спичка. Джон, кряхтя от боли в связках, изогнул запястье и протянул горящую спичку вбок, туда, где, по его расчетам, была веревка. Одновременно изогнул шею, словно кот, которому потребовалось вылизать загривок, и скосил, насколько получилось, глаза. Краем зрения уловил огонек, бесполезно горевший над веревкой. Слишком высоко. Репейник дернулся, смещаясь, задел веревку спичкой, и та потухла. «С-сука», – выдохнул Джон.
Шею заломило от напряжения, он покрутил головой, отдышался и бережно извлек вторую спичку. Теперь он был настороже и, едва загорелся огонь, аккуратно поднес трепещущий язычок пламени под веревочную петлю. Мохнатые волоконца почернели, затлели, стали медленно прогорать. Репейник держал спичку, пока огонек не дошел до самых пальцев, а потом, обжегшись и выронив корявый огарок, стал лихорадочно дергаться, проверяя путы на прочность. Но веревка, не сгоревшая и наполовину, держала крепко.
Джон достал третью спичку. Эта была последней. Он чиркнул о колонну: послышался тихий, игрушечный треск. Спичка, не зажегшись, надломилась пополам. Пот заливал Джону глаза. Он бережно перехватил спичку пальцами, взялся посредине – там, где прошел надлом – и, затаив дыхание, провел серной головкой по шершавому камню. «Чир-р-пш-ш». «Отлично. Теперь очень осторожно… так… поднеси огонь к веревке… так… жди… жди… жди… пальцам тепло… жди… еще теплей… терпи… терпи… горячо… горячо… горячо!»
– М-мать! – гаркнул Джон, выронив догоревшую спичку. Ожог придал ему злости и сил. Он дернулся в сторону и вдруг почувствовал, что двигаться стало свободней. Не веря удаче, Джон покосился на веревку и разглядел сквозь цветные огненные пятна, расплывавшиеся перед глазами, что петля разорвана. Бешено завертелся, освободившись, упал набок и принялся отчаянно брыкаться, чтобы выпростать ноги.
Вскоре он понял бесполезность этого занятия: на ногах русалка затянула несколько узлов, их нужно было развязывать или резать. Джон сложно помянул Хальдер Прекрасную и попытался вспомнить, куда Джил перед уходом бросила нож. Припомнив, что звякнуло вроде бы из северного угла храма, Репейник подтянул спутанные ноги и принялся ползти на боку – извиваясь, пыхтя и бранясь под нос. Щебенка безжалостно впивалась в ребра, плечи онемели от напряжения, наручники грызли кожу на руках.
Доползши до угла, Джон обессиленно перевалился на живот и добрых пять минут лежал, отдыхая, уткнувшись носом в пыльный камень. Потом стал искать нож. Сюда, в угол, не проникал даже слабый отголосок лунного света из окошка, тьма была кромешной. Оставалось только ползать по полу в надежде, что нож найдется на ощупь. Вместо ножа, однако, попадалась всякая дрянь: тряпье, доски – некоторые с гвоздями, – какой-то старый башмак и прочая рухлядь, оставленная бродягами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем измятое, натруженное плечо навалилось на знакомую продолговатую рукоять.
Джон сгруппировался, схватил нож скованными за спиной руками и стал наугад резать веревку, кляня себя за то, что не наточил клинок после странного эпизода в переулке – и того, что случилось потом. Лезвие осталось иззубренным и не резало, а пилило толстую добротную веревку, рукоять норовила вырваться из гудящих от напряжения рук. Каким-то чудом Джон не задел себя самого.
Как бы то ни было, спустя несколько минут он стоял на ногах, и огненные мурашки бегали по затекшим икрам.
Дело оставалось за малым – снять наручники. «Доски», – вспомнил Джон. Он упал на колени и, болезненно выгнувшись, принялся шарить по полу в поисках досок – гнилых кусков дерева, хранивших корявые гвозди в глубине рассохшихся волокон. Пятое по счету занозистое полено оказалось удачным: ощупывая его, Джон здорово укололся о гвоздь.
Вслепую, за спиной, терзая наручниками живое мясо запястий, он принялся колоть полено ножом, будто истопник, который щепает лучину, прежде чем развести огонь в топке. Клинок с тупым звуком ел дерево, полено то и дело падало, Джон, искривившись, ставил его на место и продолжал вонзать нож. Когда он уже отчаялся, деревяшка с сочным треском раскололась, и об пол звякнул вожделенный гвоздь.
Джон подобрал его. Железо крошилось от ржавчины, но в сердцевине еще оставался крепкий металл, и стоило попытать счастья с наручниками. Репейник принялся копаться гвоздем в защелке. Будь у него два гвоздя, дело пошло бы легче, но он и представить не мог, что станет опять искать доску, раскалывать ее, шарить по полу в поисках вывалившейся железяки. Нож тоже мог помочь, но пришлось бы держаться прямо за клинок, чтобы орудовать самым кончиком. Джон боялся, что вслепую располосует себе ладони.
Наручники сопротивлялись недолго: Репейник сноровисто нащупал жалом гвоздя уязвимую пружину и, стиснув зубы, надавил на нее, молясь всем мертвым богам, чтобы гвоздь выдержал последнее в своей жизни усилие. «Кланк!» – бодро отозвался замок и раскрылся. Джон со стоном расправил плечи. Со вторым браслетом он справился за полминуты.
Свободен. Свободен. Что теперь?
– Копейная улица, – пробормотал Джон. Он знал, где это. Копейная улица была не очень длинной. Один ее конец растворялся в пригородной пустоши (и, если верить Олмонду, где-то там должен был находиться сарай с лабораторией в подвале). Другой же конец утыкался в набережную Линни – правда, не там, где стояли разрушенные кислотными бомбардировками склады, а в нескольких лидах выше по течению, но все же рядом.
Джон обхлопал карман: оставшиеся два шарика-телепорта были при нем. «Прыгнуть» до города, добраться до сарая, схватить Джил и с ней телепортироваться – куда? Ну, куда-нибудь… Скажем, сюда, обратно к храму. Джил, конечно, будет против, полезет в драку, попытается снова взять Джона на прием, да только Джон будет уже готов и не дастся так просто.
«В конце концов, – яростно подумал Репейник, – защелкну на ней эти самые наручники. А потом… Потом привяжу дуреху к столбу так же, как она меня, и отправлюсь к Хонне за гонораром. После чего вернусь и проведу воспитательную беседу. О судьбах мира, роли личности в истории, о том, как нехорошо кидать партнеров по расследованию, и о том, как следует общаться с человеком, которому жизнью, между прочим, обязана.
О да, это будет прекрасная беседа.
И уже по результатам беседы погляжу – развязывать ее или оставить так. Развязывать-то небезопасно. И вовсе необязательно. Можно ведь вместо этого попросту отправить письмо Донахью с изложением текущей обстановки. Так, мол, и так, привет, господин бывший начальник, тут одна особа взяла левый заказ и чуть не испортила мне выгодное дело. Я ее зафиксировал, можете приехать и взять себе, мне она больше ни к чему, адрес: старый храм Пр-й Х-р, что близ деревни Старые Смердищи. Искренне ваш (а вот дудки, уже не ваш), Джонован Репейник. Постскриптум: желаю вечного счастья в прекрасном новом мире».
Все это он успел обдумать, пока протискивался через узкое окно и шел – да нет, бежал – на кладбище, туда, где они с Джил очутились, телепортировавшись со склада. Вон могильные плиты; кажется, здесь, да, точно здесь, еще трава гуще растет…
Он стал лихорадочно ощупывать землю, раздвигая колкие стебли осоки. Тут же нашелся обрубок магического жезла, который Репейник вырвал из руки Олмонда, но это было не то, что нужно. Наконец, он нащупал камень, плоский, крошащийся, словно печенье, – кусок бетона, выгрызенный сферой перемещения из складского пола.
Джон выпрямился во весь рост, вынул двумя пальцами из кармана шарик телепорта, уместил его в ладони и прикрыл сверху камнем. Зажмурившись, он попытался как можно точней воссоздать в уме склад. Ветхая, в дырах, кровля, кирпичные стены, мусор на полу, кислая застарелая вонь. Трупы, кровь, догоревший фонарь, веревки, мертвыми змеями спускающиеся сверху. Заколоченные ворота, маленькая, предательски открытая дверь…
Джон вдохнул поглубже и сжал кулак. Шипы впились в ладонь, сквозь закрытые веки блеснула лиловая вспышка, тело стало легким и поплыло в воздухе, как дирижабль. Через несколько секунд бетонный пол жестоко ударил по ступням, вынудив упасть на колени, и в нос полез знакомый кислотный запашок. Тогда Джон рискнул открыть глаза.
Да, он переместился на склад. Против ожидания, трупов видно не было: наверное, па-лотрашти забрали своих мертвецов, а заодно прихватили и несчастного Иматегу. Как знать, может быть, покойный доктор уже стал очередной порцией эликсира? Хотя вряд ли: ублюдкам для изготовления зелья вроде бы требовались еще живые люди. Должно быть, просто столкнули тело в реку, и дело с концом.
Репейник отряхнул ладони – телепорт рассыпался в пыль. Камень выбрасывать не стоило: он мог пригодиться в качестве «якоря» для третьего, последнего, телепорта.