— Ну как же можно, ведь с раннего утра ребята не ели. Уже пятый раз подогреваю обед, да и праздничные сто грамм еще не принимали!
— Придут, Машенька, придут. Вот помогут рабочим разобрать завалы и явятся, — утешал повариху инструктор. Его доброе, полное лицо с темными пушистыми усами возвышалось над столом, как символ покоя и уверенности, что все будет хорошо. Он и сам только что вернулся с обхода заводской территории, где помогал местным формированиям МПВО наиболее удачно расставить силы, чтобы поскорей ликвидировать последствия вчерашнего артиллерийского обстрела. Забагон-ский за свою двадцатилетнюю службу в пожарной охране завода до мелочей знал все производство и был авторитетен не только среди пожарных, но и у рабочих, и администрации завода.
— Хоть бы подменили их на обед, — не унималась Мария Ефимовна.
Пожарная команда завода была ее семьей, ее жизнью. Муж — рабочий литейного цеха этого же завода — не выдержал страшных блокадных дней и умер в январе 1942 года. Сын — на фронте. А невестка с малышами в далекой гостеприимной Сибири. Марии Ефимовне тоже предлагали эвакуироваться, но она категорически отказалась и всю любовь отдала «своим ребятам», как называла пожарных команды. Можно было только изумляться, как умудрялась накормить своих питомцев повар Григорьева из более чем скудных продовольственных пайков блокадного города. В самые тяжелые месяцы блокады в декабре 1941 года, январе 1942 года тетя Маша, сама полубольная, с распухшими от голода ногами, с маленькими саночками добиралась до огородных полей пригородного села Рыбацкое. Там негнущимися пальцами выковыривала из-под снега замерзшие капустные кочерыжки и почерневшие листья, из которых варила знаменитую «хряпу». Со сгоревших складов им. Бадаева привозила обгоревшие куски мешков из-под сахара, пропитанную патокой землю. Из этой «добычи» получался неплохой, а главное сладковатый «киселек». В 14-й пожарной команде города выпросила мешок корней хрена, которые пожарные раздобыли в одном из заброшенных складов Московского района. Оказывается, что из хрена можно выпекать «отличные» лепешки. По весне появилась возможность добавить в еду витамины, можно было собирать чуть появившиеся из-под земли ростки крапивы. И суп с добавкой крапивы был едва ли не самым вкусным блюдом пожарной команды завода «Большевик».
Горько плакала Мария Ефимовна над неизбежными в условиях блокады потерями. Сама обряжала в последний путь невынесших голода или попавших под обстрел и бомбежку товарищей. И весь личный состав команды, от начальника до юной связной, отвечали ей искренней любовью.
Телефонный звонок с вышки команды раздался, как всегда, неожиданно. Трубку взял Никанор Емельянович:
— Ну, я же говорил скоро. Вот и возвращаются.
— Слава богу! Побегу разогревать.
Мария Ефимовна заторопилась на кухню. Забагонский прислушался: артобстрел прекратился. Может быть, и удастся команде спокойно пообедать!
И действительно, из поднятых стопок с единственным тостом «за победу» не было пролито ни капли. Целый час длилась изумительная тишина.
— А что, если так и будет, — пошутил кто-то из пожарных.
Грохот близких разрывов погасил шутливую надежду.
И сразу звонок с наблюдательной вышки: два снаряда разорвались у механического цеха завода. И через две минуты снова: снаряд разорвался на складе горючих жидкостей. Виден огонь!
Сигнал тревоги завершил праздничный обед.
Инструктор профилактики Забагонский вбежал в гараж, где собравшийся по тревоге караул спешно одевал «боевку» — брезентовую спецодежду, каски, спасательные пояса с топориками, противогазы.
— Дмитрий Васильевич, учтите, — обратился он к садящемуся в кабину автонасоса начальнику команды Стержневу, — заводской водопровод выведен из строя, магистраль на нескольких участках разбита. Нужно ставить насосы на Неву или городские гидранты.
— Ясно. Спасибо за информацию.
Начальник команды отлично знал вверенный объект, но сделал вид, что о поврежденной магистрали узнал впервые. Очень уж не хотелось обидеть добряка — «без вас, мол, все известно». Стержнев хорошо представлял себе, что может произойти на складе с горючим после разрыва там тяжелого снаряда.
Для хранения легковоспламеняющихся горючих жидкостей завод имел специальную территорию, на которой и размещался центральный склад. Здесь имелось большое одноэтажное здание общей площадью 200 квадратных метров, выполненное в виде арки из толстого гофрированного железа. В здании осуществлялось хранение масел, керосина, скипидара и других легковоспламеняющихся продуктов. С двух сторон склада на деревянных открытых площадках также хранились в бочках керосин, бензин и различные масла. Всего, по имеющимся у Стержнева сведениям, на 2 мая на складе было сосредоточено более 160 бочек и 260 бидонов.
Решив не проезжать по густо застроенной территории завода узкими проездами и многочисленными поворотами, начальник команды выехал на проспект Обуховской обороны и въехал на складскую территорию через ворота № 2.
Обстановка подтвердила все его предположения: снаряд разорвался среди бочек с керосином, вытекший из пробитых в бочках отверстий керосин мгновенно вспыхнул и горящий, стал растекаться, поджигая на своем пути бочки с горючим и маслами, и вскоре достиг склада.
Над пожаром поднялся высокий столб дыма и пламени. Сообщение о пожаре тут же было передано рядом вышковых и принято на центральном пункте пожарной связи. Подтверждение о развитии большого пожара поступило даже с правого берега Невы от наблюдателя 5-й ЛГЭС.
По району объявлен сигнал № 2. И вот по проспекту Обуховской обороны одна за другой к месту пожара помчались пожарные автомобили соседних пожарных команд. Обгоняя их, неслась машина оперативной группы РУПО, возглавляемой заместителем начальника Сергеем Черкасовым.
Очевидно, установив ориентир оборонного завода, фашистская артиллерия резко усилила огонь по очагу пожара. Снаряды стали рваться прямо на подступах к горящему складу, на подходах и подъездах к очагу, на проспекте Обуховской обороны.
Автонасос пожарной команды завода «Большевик» первым прибыл на естественный водоем, находящийся в 100 метрах от пожара. Боевой расчет, раскатав катушку, сразу подал два ствола литер «А» на уже загоревшийся склад и площадку с керосиновыми бочками.
Черкасов въехал на территорию завода сразу за районной 25-й пожарной командой. У въездных ворот его встретил Никанор Емельянович Забагонский, который уже предупредил 25-ю — на завод не въезжать, показал гидрант для установки насоса на проспекте и рекомендовал подавать на склад только стволы литер «А». Кратко доложив прибывшему руководителю тушения пожара обстановку, он попросил указаний.
— Оставайтесь здесь. Организуйте расстановку прибывающих насосов на водоисточники, обеспечьте подачу воды, — распорядился Черкасов, сразу увидев в этом пожилом заводском пожарном человека, отлично знающего заводское хозяйство, и заспешил к очагу пожара.
При виде разлившегося моря огня, которое старались сдержать два работающие ствола заводской команды, Черкасов понял, что нужно срочно не только вводить в действие как можно больше стволов, но и немедленно приступать к эвакуации еще не горящих бочек с бензином и керосином.
— Львов, — обратился он к своему помощнику по опергруппе, — подмените Забагонского в тылу. Пусть мобилизует заводские формирования МПВО и ведет наблюдение за объектом. Выделите в его распоряжение одну-две цистерны из числа прибывающих на случай возникновения новых очагов. Всех свободных людей пусть бросит на эвакуацию бочек.
Обстрел продолжался. Очередной снаряд разорвался на пути прокладки рукавной линии 25-й команды. Медленно опустился на землю, не бросая рукава, бежавший со скаткой к месту пожара боец Юрьев, упала, как подкошенная, связная этой же команды Катя Старостенкова, которая бежала с поручением начальника команды к Черкасову. Когда он подошел к месту разрыва, боец был без сознания. Осколок снаряда ранил его в грудь. Девушка тихо стонала — кровь текла сквозь пальцы, сжимавшие бедро. Из порванного осколками рукава фонтаном била вода. Направив к раненым сандружинницу для оказания первой помощи, Черкасов вернулся к очагу. Видно было, что оставленный в тылу пожилой пожарный завода времени даром не терял. 39-я пожарная команда, установив насосы на Неву, уже подала воду и ввела два ствола на дальние бочки с керосином. Политрук пожарной команды завода Василий Ульянов с двумя пожарными Себеловым и Еремченко, под защитой ствола уже откатывали с горящей площадки неповрежденные еще бочки в безопасное место. Скоро к ним присоединились подразделения 6-й и 7-й команд. Начальник караула 25-й команды Кондратьев сам заменил раненого Юрьева и со стволом в руках стал пробиваться к горящему складу.
Когда очередной снаряд выводил из строя рукавную линию какой-либо из команд, огонь сразу набирал силу и, растекаясь по площадке, угрожал соседним зданиям, но тут же вводилась в действие запасная, и бой продолжался с прежней силой. Взломав металлические двери, в помещение склада ворвался боевой расчет 25-й команды. Вода, ударив в металлические внутренние стены, мгновенно стала испаряться, горячий пар быстро заполнил все помещения склада. Пар ослабил горение нефтепродуктов, но тут же создал невыносимую обстановку для работающих внутри склада пожарных. Горячий пар жег лица, лишал видимости, затруднял дыхание. Но люди не отступали. Из зоны огня пожарные вывели под руки заместителя начальника 6-й команды Павла Иванова. От взорвавшейся бочки с бензином лицо обожжено, глаза закрыты, неизвестно, сохранится ли зрение, ноги неуверенно передвигаются, инстинктивно ощупывая почву. Сдав командира на руки подоспевшим медикам, пожарные вновь возвращаются в ад пожара. Сильные ожоги лица и рук получили командиры отделений Себелев и Еремченко. Политрук Василий Ульянов приказывает им покинуть позиции и отправляться в медпункт. Он и сам обожжен и держится на ногах только огромным усилием воли — обожжены ноги в прогоревших сапогах, правая рука, вместо лица малиновая маска. Есть приказы, невыполнение которых не влечет за собой наказания: Себелев и Еремченко не покидают боевой пост, под защитой мощной струи из их ствола бочку за бочкой вытаскивает из огня политрук Ульянов.