— Система тоже, — механически добавил Хан, уловив только последнюю фразу, — и так перетоки будут на пределе…
Мирзоеву пока что совсем ни к чему было знать, что на этих же линиях, на этом же плече сетей прицеплена газокомпрессорная станция, и теперь понадобится не пятьдесят, а шестьдесят пять мегаватт.
— Здесь больше технические трудности, — осторожно продолжил Хан, — мне придется здорово рисковать. И я никак не могу понять, почему это вдруг такая спешка. Подожди немного. Построим новую линию, введем два трансформатора, и тогда можно будет хоть семьдесят мегаватт на твою установку дать. И всех-то делов — три года. Потерпи, чего там…
И тогда Мирзоев взорвался. Кричал, размахивал руками, даже своим паршивеньким портфелем грохнул раз-другой по столу и много сгоряча выложил такого, чего, быть может, и. не собирался говорить, но что запомнил Толя. Запомнил, а когда дело дошло до угроз, ответил:
— Жалуйся на здоровье. И управляющий, и даже министр тебе ответят одинаково: до завершения строительства новой ЛЭП нет технической возможности. Ты — потребитель первой категории, запомни…
И выставил Мирзоева из кабинета.
Выставить-то выставил, и на телефонные попытки Мирзоева объясниться отвечал сквозь зубы, и Айше рассказывал все со смехом (пока не заметил ее реакцию), но вот, оказывается, не освободился…
…Когда мужики разъехались — каждый считал своим долгом предложить Толе место в машине, хотя рэсовский «уазик» стоял на площадке, — Хан отдал ключи дежурному и покатил в Шаймерген.
Гнал «уазик», чуть сгорбившись за рулем, и сам уговаривал себя, что все дело только в практических соображениях, что Мирзоев псих, но поскольку он сейчас в тупике, и тупике непроходимом, то из него можно кое-что полезное выжать… И вообще, еще ничего не решено…
Конечно же, все дело в практических соображениях. Это же так понятно: если Мирзоев не врет, не заблуждается добросовестно, как порой случается с ученым братом, и действительно нащупал путь управления энтропией, то здесь светит очень многое. И при должной ловкости можно сделать так, что весь риск и вся возня с этим малопривлекательным типом окупится, да что там стократ окупится…
Мирзоев, как, наверное, всегда по вечерам, сидел один во флигельке, пристроенном к лаборатории. Сотрудники после пяти уезжали в город любителей ночевать в Шаймергене находилось маловато.
— Так все-таки, — спросил Хан, поздоровавшись, — почему такая срочность с энергией?
— Ты разве не понял? — даже встал Мирзоев. — Я же все подробно объяснил. Сейчас ситуация такая, что ждать нельзя. Совсем нельзя.
Толя неопределенно покачал головой.
— Ну как сказать… — Мирзоев потер лоб и выпалил: — Пустыня эволюционирует!
— Ну и что? — Хан решил притвориться тугодумом, чтобы Мирзоев раскрылся и, сам того не замечая, очертил контуры ловушки. — Спешить-то зачем? У нее же какие темпы? Сам говорил: тысячелетие — секунда. Можно вполне подождать пяток лет. Никто ничего не заметит.
— Зачем так говоришь? — Мирзоев попытался заглянуть Суханову в глаза. — Это же не обычная эволюция. Направленная. Не эволюция даже, а… — он пощелкал пальцами, подбирая слова, — ускоренная автоморфологизация, понимаешь…
— Ой ли? — надо было бы Мирзоеву чуть получше разбираться в интонациях Толи, — что-то я не замечаю ничего нового… — и показал на окно.
— Пока не замечаешь. Нет у тебя таких органов чувств.
«А у тебя есть?» — хотел укусить Хан, но промолчал и даже согласно кивнул.
Мирзоев продолжал:
— Зато Она — почувствовала. Раньше не замечала людей, а сейчас почувствовала, что мы — реальное препятствие для ее развития, быть может, даже угроза. Смертельная угроза. И будет реакция, очень скоро будет. Не знаю, какая, но ничего хорошего не жду.
— Пустыня… Песок… Песочек, да и все.
— Те, кого она сожгла, тоже не думали. Пока не пришел их черед. Песочек… Ты не представляешь, какие силы скрыты в этом песочке.
— Ну хорошо, хорошо, силы, наверное, большие, — Хан невольно обернулся к окну, к недальним лобастым барханам. — Но ведь все это распределено во времени и пространстве…
— Ошибаешься. К счастью. В ней как раз есть центры типа Шаймергена, и пока они есть, дело не проиграно, еще можно попробовать бороться.
Мирзоев молчал, попеременно похрустывая суставами пальцев. Затем сказал глухо:
— Но если активным и разумным станет каждое песчаное скопление…
— А что случилось, что ее подстегнуло? — перебил Толя, невольно поддаваясь лихорадочной убежденности Мирзоева.
— Много факторов… Фон радиации повысился… Фреона мы очень много в атмосферу выпустили… Очень мощное радиоизлучение наших передатчиков и локаторов, а у Нее, похоже, электромагнитные информационные процессы… Да мало ли чего на Земле в последнее время случилось! Главное — у Нее сейчас назревал Эволюционный скачок.
— Ты-то откуда знаешь? — усмехнулся Хан, уже рассчитав свои последующие тактические ходы. — Мысли пустыни научился читать?
— Эх, если бы, — вздохнул Мирзоев и поднял руку в характерном жесте. Электрическая активность и мощность излучения песков в Шаймергене растет. Четвертый год растет и растет по экспоненте. Сейчас там выплескивается энергии больше, чем этот район получает от Солнца. Учти неизбежные потери — и ясно, что Шаймерген получил энергию извне, от других участков пустыни.
— Как же? — вырвалось у Толи.
— Пока точно не знаю. Ясно, что без проводов… Догадки… У тебя радиосвязь устойчивая?
— Не очень, — пробормотал Хан, вспоминая постоянный, нет, пожалуй, даже усиливающийся месяц от месяца треск и свист в приемнике. Недавно гонял связистов — и ничего не добился… Но тут же спохватился и добавил: Догадки, предчувствия — вещи ненаучные.
— А научные ты не поймешь, — сухо бросил Мирзоев.
«Ничего, это тебе зачтется», — подумал Хан и сказал, поднимаясь:
— Ладно, не пойму — не надо. А сейчас пойдем-ка в город. Пива выпьешь, с хорошими людьми познакомишься. Одичал ты совсем в своем Шаймергене.
— Подожди, — заторопился Мирзоев, — я объясню. Есть теория устойчивости систем. Мы рассчитывали модель… Получится, что где-то через две недели Шаймерген перейдет границу устойчивости…
— Ну и что?
— Как это — что? Скорее всего, образуются два независимых центра; но, может быть, развитие пойдет по разветвленной схеме, и тогда…
— Два, четыре, десять — разве это так важно? — Толя откровенно провоцировал профессора, подталкивая его к единственно необходимым для него словам.
— Этого ни в коем случае нельзя допустить. Речь идет именно о мозге, о качественном изменении…
— Пусть так. Пусть разделится еще на два Шаймергенчика, и лежат себе, как лежали, еще десять тысяч лет, А мы за это время — если живы будем — кого хочешь в бараний рог согнем. Особенно если ты действительно научился управлять энтропией…
— Да не это важно! Вы поймите, — от волнения Мирзоев перешел на «вы», — у нас может не оказаться ни тысяч, ни даже десятка лет. Она эволюционирует на глазах… Когда я начал работу — это было совсем другое… Ни в коем случае нельзя медлить, поймите…
— Ну, я, наверное, такой непонятливый. Вы сделали, — Хан тоже перешел на «вы», — такое открытие, так зачем вам эти полупартизанские действия? Обратитесь в Президиум, назначат большую комиссию, выделят сколько нужно энергии, всего, что вам надо; проверят — и громко объявят о вашем открытии!
— Да не нужно мне ничего этого… Операторы отрицательной энтропии — это средство, не больше… Трудно объяснить — вы не здешний, да что там, не знаете, что такое Пустыня… Если мне сейчас удастся моя затея, пусть даже частично, то мы получим передышку, время, необходимое, чтобы выработать стратегию, подготовиться к борьбе… Или попробовать найти компромисс. Вот что важно…
— Далась вам эта пустыня…
— Далась? Мы бы все сбежали от нее, да вот некуда. Вы — только приехали на время, а мы — века… Видели, переживали, судьбой своею платили… Как выпивает судьбы… Кисмет… Ничего нет, что бы я не отдал за возможность победить… А завтра это может не удаться даже мне…
— Да, трудная ситуация… «Наверху», я так понимаю, за две-три недели вам ничего не доказать…
— Недели? Пока не будет результата, неопровержимого результата, я вообще ничего не докажу…
— Значит, можно только снизу. Только через мое посредство. Так?
— К сожалению, — глухо признал Мирзоев и расслабил галстук.
— Ну зачем так? — как можно спокойнее сказал Хан. — Сама судьба распорядилась, что сейчас такое большое дело зависит от нас троих…
— А кто третий?
— Ваша установка. Вы, ваша установка и я.
— Ну, с установкою мы поделимся, — кивнул Мирзоев и чуть поморщился, — а остальное… Ну что же. Я высоко ценю вашу решимость пойти на какие-то служебные осложнения ради судеб всего человечества.
— Надеюсь, судьба человечества стоит дороже риска развалить систему и принести народному хозяйству миллионные убытки?
— Будем надеяться, до этого не дойдет. А во всем остальном будьте уверены.
— Деловой разговор. Согласен.
— Но время не терпит.
— Да знаю. Уговорил. Когда, самое позднее, нужна энергия?
— Сегодня. Сейчас.
— Ну, не так сразу, — засмеялся Хан. — У меня ее в кармане нет. Понадобится еще минимум три дня… Это на полном серьезе…
— Значит, суббота?
— Да. Можешь писать у себя приказ, кто в ночную смену с тобою останется.
Мирзоев, похоже, уже совсем овладел собою и сказал, непонятно усмехнувшись:
— У меня все автоматизировано. Один справлюсь… Пусть в городе ночуют. А утром — если все в порядке — первыми зрителями будут.
— Договорились, — сказал Хан. Потом прошел на пульт автоматизированной электроподстанции и протянул, бросив провод через форточку мирзоевского флигеля, переговорник с РЭСом. — Это напрямую связь с диспетчерской, я там буду.
— Я вас до субботы увижу?
— Постараюсь. А не вырвусь, так по этой штуке поговорим…