— Постой, постой! — проговорил комиссар по-узбекски. — Ведь и я тебя знаю. Встречались как-то в Керки, у товарища Алексеева, так? Помню, тебя называли палван? А вот имя — позабыл, прости!
— Три года прошло, как не забыть! Мое имя Бехбит-палван, — все так же широко улыбаясь, отозвался Бехбит.
— Ты же вот запомнил, как меня зовут…
— Так то тебя! Ты большой человек, всем виден. А таких, как я, — тысячи тысяч.
Комиссар обнял парня за плечи, усадил на диван.
— Правильно, друг, но и неправильно: нас, руководителей, выдвинули тысячи таких, как ты, из своей среды. И у нас с вами — одна жизнь, одно дело и цели одни. В этом наша общая сила. Так говорят большевики, и Ленин так учит. Слыхал про Ленина?
Бехбит радостно закивал головой, усталые глаза оживились, вспыхнули.
— Вот так! Ну, рассказывай, как дела.
Комиссар сел за стол, приготовился слушать.
— Дела неважные, — с помрачневшим лицом начал Бехбит. Ему вспомнилась стычка с лутчеками, невольная дрожь прошла по телу. — Помнишь, товарищ комиссар, наших заправил — Эмин-палач, Зормат-бай. Игдыр Одноглазый? Сейчас у каждого свой отряд лутчеков. Головорезы на подбор… С английскими одиннадцатизарядками, патронов хоть отбавляй. Английское оружие небольшими караванами все плывет да плывет через афганскую границу. Отряды все время вблизи города Керки. Видно, главари что-то затевают…
Телефонный звонок заставил его умолкнуть. Комиссар взял трубку.
— Хорошо… Приходите живее, как раз кстати! Так… — Он посмотрел на Бехбита. — Ну, а бедняки что же?
— Бедняки? Товарищ комиссар, — Бехбит выпрямился на диване, — мы тоже не спим. Уже сто семнадцать человек у нас в отряде! Сами решили собраться и следить: как только эмирские собаки что-нибудь замыслят против советского гарнизона Керки — ударим в спину всей силой. У нас молодец к молодцу, каждый хоть стрелять, хоть рубиться — не струсит. Ну, пока раздобыли двадцать винтовок…
— Так бы сразу и сказал! — Комиссар живо вскочил с места.
— Нет, нет, товарищ комиссар! — Бехбит тоже вскочил с дивана, замахал руками. — Не надо нам оружия! Мы у врага вместе с руками вырвем. Я совсем не за этим пришел. Я… Меня наши дехкане[3] выбрали вроде бы депутатом, уполномоченным…
— Ну, какие же у тебя полномочия? Вот и получил бы оружие… — Но комиссар не успел закончить: Бехбит, с трудом сгибая зашибленную в схватке руку, достал из-за пазухи туго набитый звенящий мешочек, развязал ремешок и содержимое вытряхнул прямо на стол. С тяжелым звоном покатились массивные золотые монеты, высыпались и легли грудой мелкие серебряные теньги[4].
Комиссар молча смотрел на это богатство удивленными глазами. А Бехбит подошел к нему, взял за руки и сказал, указывая на стол:
— Вот бери, комиссар! Это налег от наших дехкан. Пусть советская власть уже как бы считает нас своими подданными…. И пусть красные солдаты скорее разобьют белых!
Комиссар еще некоторое время молчал. Его не смутила бы какая угодно неожиданность — только не это. Он понимал чувства Бехбита и пославших его бедняков-туркмен. Однако вправе ли он принимать такие пожертвования от иностранных подданных? Ведь формально Бухара — независимое государство, к тому же нейтральное. Правда, цена эмирскому «нейтралитету» — грош.
— Ну-ка, расскажи, откуда это приношение? — спросил он наконец.
— Дехкане собрали! — оживился Бехбит. — Сказали: пусть скорее придут красные бойцы! А власти эмира над нами не бывать, мы все равно ее свалим… Хоть всем нам погибнуть! И вот решили собрать… Здесь от двух тысяч дворов ровно четыре тысячи восемьсот девять тенег. Дай, пожалуйста, мне расписку, что принял.
В эту минуту раздался стук в дверь, она сразу же отворилась, вошел юноша в офицерском кителе, в очках, с пистолетом у пояса.
— Товарищ военком! — Он четко сдвинул каблуки, глянул на Бехбита. — Разрешите доложить? — Крайнов кивнул. — В песках задержан караван. Называют себя торговцами, а во вьюках — ящики с оружием. Все английского производства. Всего шестьдесят пять ящиков: в тридцати — винтовки, в пяти — разобранные пулеметы. Остальные с патронами и гранатами.
— Добро! Посиди-ка здесь… — Он указал юноше на стул.
И тут по коридору кто-то загрохотал сапогами, дверь с шумом отворилась, вошли трое вооруженных — командиры, члены военной коллегии Совета.
— Читай, комиссар! — Один из пришедших положил перед Крайновым телеграфный бланк, сам остановился у стола, сдвинув на затылок каракулевую кубанку.
Двое других сели на диван, шепотом начали переговариваться с юношей в очках, кивая на Бехбита.
— Значит, наш керкинский гарнизон в осаде? — поднял голову Крайнов.
— А чей это хлопец? — Сидящий на диване член коллегии, рабочий с пушистыми усами, показал на Бехбита.
— Наш! — ответил Крайнов. — Как раз оттуда, из-под Керки… Я потому и попросил вас, товарищи, зайти.
— Английский полковник, французский майор… Батарея, пулеметы… Откуда у беляков такой сила? — в раздумье проговорил третий член коллегии, болезненного вида человек в кожанке, немец или венгр, судя по произношению. — Не провокация ли есть? Ты как думаль, комиссар?
— Вполне возможно! — Крайнов сел, взял в обе руки телеграмму. — Белым под Керки значительных сил не перебросить, у самих на фронте бока трещат. Английские части, по сведениям, с фронта убраны. Возможно, имеем дело с провокацией. Но суть в другом. Сколько бы белых ни появилось, они могут подбить на выступление местных богатеев. Предлог найдется… Вот тогда гарнизону Керки придется туго: отрежут! А силы там группируются, и оружие из-за границы подходит. Сами знаете. Да вот и товарищ сообщил, — он показал на Бехбита.
— Комиссар! — Парень вскочил с дивана, подтянул пояс на халате. — Давай оружие! Видишь, пришла пора нам ударить по баям и их шайке! Давай оружие!
— То-то, — усмехнулся Крайнов. — А хотел от друзей с пустыми руками уходить. Товарищ Ефремов! — Юноша в очках вытянулся, щелкнул каблуками. — Составь наряд: выдать товарищу Бехбиту для партизанского отряда в районе крепости Керки из трофейного английского оружия семьдесят винтовок, пулемет, три ящика боеприпасов…
Бехбит радостно хлопнул ладонью по обшивке дивана:
— Теперь держись, палачи вместе с подручными! Ай, спасибо, комиссар!
И сейчас же вслед за тем нахмурил брови и почесал в затылке.
— А как же я доставлю оружие в отряд? — спросил он в раздумье. — Если караваном, от лутчеков не отбиться в пути…
— Подумаем, как помочь тебе, — отозвался комиссар и взял трубку телефона. — Дежурный? Командира мусульманской роты Союна Сулеймана ко мне! Сменился с дозора? Все равно. Срочно! Сейчас, товарищи, начнем совещание, — сказал он, положив трубку и обращаясь к членам военной коллегии. — Ты, товарищ Бехбит, тоже оставайся.
Как только погоня скрылась из виду, Абдурашид остановил лошадь. Огляделся. Шагом поехал в сторону крепости. Сумерки сгущались, и он не решился ехать в крепость один, без лутчеков — разнузданные стражники бека ночью могли ограбить его и убить. Дрожа от холода, кутаясь в халат, почти без сна провел ночь в полуразрушенной пустой мазанке. А утром, помятый и усталый, поехал к крепости Старый Чарджуй.
У полураскрытых ворот пять-шесть сарбазов, одетых кто во что, шумно резались в карты; они не заметили, что приближается всадник. Но когда тот оказался в воротах, один из игравших, бросив карты, заорал:
— Эй, ты! Куда? Стой!
Абдурашид даже головы не повернул на окрик. И тотчас все сарбазы вскочили на ноги, похватали валявшиеся поблизости ружья.
— Стой! Стреляем! Остановись! — закричали они на разные голоса.
Но Абдурашид и в самом деле не слыхал их: в ушах у него все еще раздавалось пение пуль. Тогда старшин из сарбазов забежал вперед, охватил под уздцы коня:
— Скотина! Кому говорят? Куда прешься!
Это привело всадника в чувство.
— Еду к сборщику податей его светлости бека, — одерживая злобу, ответил он.
— А чего же не останавливаешься?
— Вот встал. Чего еще?
— Плати штраф.
— Понимаешь, ни одной монеты не захватил! — Абдурашид похлопал себя по карманам халата.
Но начальник сарбазов был не расположен шутить.
— Бросьте-ка его пока в подвал! — приказал он подчиненным.
И, как ни отбивался и ни кричал Абдурашид, его стащили с коня, связали руки и отволокли в сторону.
— Негодяи, что вы делаете? — барахтаясь, кричал он. — Его светлость бек задаст вам жару!
Но стражи были неумолимы. Наконец Абдурашида осенило.
— Ну-ка, освободите мне руку, — совсем другим тоном попросил он. И когда просьбу исполнили, полез в потайной карман под халатом и, вытянув за цепочку золотые часы, молча протянул старшему.
Тот сразу же приказал освободить пленника. Жадные сарбазы сгрудились вокруг старшего, обсуждая, как им разделить добычу. Абдурашид вскочил в седло.
Полчаса спустя он уже рассказывал Искандеру-паше обо всех тревожных событиях прошедшего дня. Бесцветное лицо собеседника было невозмутимо, только в глубине глаз пряталось презрение.
— Плохо, друг мой, — сказал, вставая, Искандер-паша. — Но надо спешить. Поэтому…
И он коротко изложил план действий. К вечеру отоспавшийся Абдурашид опять направился в сторону Нового Чарджуя — на этот раз пешком. На окраине города, в домике «верного человека», он сбросил халат и облачился в гимнастерку. Сбрил редкую, чуть пробившуюся бородку, на голову надел фуражку с красной звездочкой. После этого уверенно вышел на улицу и пропал в темноте.
Командир мусульманской роты Чарджуйского гарнизона — в те годы мусульманами часто называли коренных жителей Туркестана, без различия национальностей — Союн Сулейман только что сменился с дозора и еще не успел отдохнуть. Но срочный вызов к военкому не омрачил его настроения: он знал, что Крайнов может вызвать только по важному делу. Кроме того, комроты помнил, что к комиссару направился спасенный красноармейцами Бехбит-палван. Бехбита он знал по Керки еще с 1917 года. Парень явился сюда явно неспроста, цели своего прихода открывать не хотел. Может быть, у комиссара все разъяснится.