Нет ничего болеэ хрупкого, чем городская тишина. Все трое слышали собственное дыхание. Генов помолчал несколько секунд, и все взорвалось.
— Если вы еще раз расспросите Борову, то поймете, что доклад написан накануне, двадцать шестого мая. Но по обыкновению на нем поставили день, в который его должны были зачитать. Борова вас подвела, конечно, неумышленно. Она в таком возрасте, когда женская память нередко подводит. Да и времени прошло немало, каждый может в таком случае ошибиться.
Димов тщательно подготовился к встрече, старался предугадать возможные осложнения, но такого он не ожидал и сейчас торопил мысли.
— Когда вы поняли, что допущена ошибка? — спросил он наконец.
— Буду с вами до конца откровенным. Еще на суде. В министерстве работает мой близкий друг, и навести небольшую справку для меня не составляло труда.
Димов мельком взглянул на своего помощника, тот покраснел, как рак, и был готов провалиться сквозь землю.
— Тогда почему вы не сказали об этом на суде? Почему позволили, чтобы суд допустил такой промах? — спросил Димов.
— Не знаю, что вы думаете о людях, товарищ инспектор, — хмуро ответил Генов. — Очевидно, вы считаете меня осколком старого мира, как вы любите выражаться. Но у меня есть свои представления о морали и совести. Представьте себе мое положение. Я лишил этого человека личной жизни. Прямо или косвенно стал причиной всех его бед. И вдруг встаю, разоблачаю его на суде и сажаю в тюрьму… Может ли быть более отвратительный и скандальный поступок?
— Ни к чему было выступать на суде. Вы могли просто прийти ко мне… Или к следователю.
— Не мог! — твердо произнес Генов, отрицательно мотнув головой.
— Почему же нет? Это элементарный долг каждого гражданина, независимо от личных чувств и предрассудков.
— Нет, товарищ Димов! Я — не суд и не милиция, не могу брать на себя их обязанностей. А кроме того, я совсем не убежден, что он убийца. Как был убежден вначале… Но вы сами видели его на суде. Его вид, его поведение просто потрясли меня… А что, если Радев невиновен? Если он и в самом деле глубоко и искренне любил свою жену? Кто тогда настоящий преступник?
У Генова задрожал голос, и он замолчал. Пока он говорил, Димов пристально смотрел на него, и ни один мускул не дрогнул на лице инспектора. Все трое погрузились в свои мысли. Они даже не отдавали себе отчета в том, как долго длилось молчание.
— Хорошо! — наконец произнес Димов. — На сегодня хватит. Очень жаль, товарищ Генов, но вынужден задержать вас на известное время.
Во взгляде юриста мелькнул испуг.
— Почему, товарищ инспектор? У вас на это есть основания?
— В интересах следствия! — холодно бросил Димов. — Но вы не арестованы, вы просто временно задержаны. К вечеру я вас освобожу. Или, самое позднее, завтра в первой половине дня.
Вскоре дежурный старшина увел Генова, который уже не пытался протестовать. Инспектор и его помощник остались одни. Первым заговорил крайне огорченный Ралчев.
— Что же получается?
— Получается, что мы хуже слепых котят! Как тебе не пришло в голову проверить, что же на самом деле произошло 27 мая?
Ралчез вздохнул.
— И как ему это пришло в голову, просто удивительно, — хмуро произнес он. — Если только он с самого начала не знал, что Радева не было в тот день на работе.
Димов молчал, наклонив голову к столу, как велосипедист к рулю во время гонки. Он словно не слышал старшего лейтенанта. Ралчев понял: как стыдно все-таки оправдываться.
— Мне кое-что пришло в голову! — произнес Димов совершенно спокойно. — Как бы то ни было, но мы на пороге истины. Можешь не сомневаться, мы не сделали ни одного хода впустую.
Он усмехнулся и добавил:
— Попроси-ка у прокурора санкцию на арест Стефана Радева. Аргументов для этого у нас больше, чем достаточно.
5
Ровно в пять часов возле дома Радева остановилась милицейская машина. Из нее спокойно и не спеша вышли Димов и Ралчев. Дежуривший возле дома сотрудник чуть заметно кивнул — Радев дома.
Они поднялись на третий этаж и позвонили. Как и ожидали, им открыл Радев. В его взгляде на миг вспыхнуло и снова угасло что-то гораздо большее, чем неприязнь, что-то близкое к ненависти.
— Что вам нужно? — сухо поинтересовался он.
— Давайте войдем в квартиру, Радев! — в тон ему ответил инспектор.
— Не кажется ли вам, что это уже слишком?
— Только вы виноваты в этом!
— Хорошо, входите!
Мужчины вошли в холл и сели втроем возле старого лакированного столика.
— Я вас слушаю.
— У вас больше нет алиби, Радев! — строго начал Димов. — Оказалось, что доклад у Боровой вы писали не 27 мая, а на день раньше.
Димову показалось, что шея Радева вдруг ушла в плечи. Но выражение его лица не изменилось. Он молчал.
— И вы прекрасно знали это.
— Да, знал! — глухо ответил Радев.
— Знали и промолчали в суде! Так?
Радев поднял голову. В его взгляде была какая-то особая твердость.
— Товарищ Димов, ведь я лучше всех знаю, что я — не виноват. И в конечном счете все, что на пользу мне, на пользу правде.
— Не хитрите и отвечайте только на вопросы. Точно в четыре часа 27 мая ваша начальница и в самом деле позвала вас в саой кабинет. Что было потом?
— В том-то и дело, что товарищ Борова крайне рассеянна. Обычно через пять минут она забывает, что сказала или кого вызывала. Когда я поднялся в кабинет, ее там не оказалось. Наверное, она пошла в министерство. Я остался в кабинете, решив подождать ее.
— Сколько времени вы ждали?
— Около двадцати минут, но она не вернулась. Тогда я решил пойти домой, не стоило возвращаться ради получаса. И я ушел.
— И что вы увидели дома?
Радева передернуло.
— Вы знаете, что я увидел… Мертвую жену, А вскоре пришел этот товарищ.
— И где вы ее нашли?
— Я уже говорил… На кровати, прикрытую одеялом.
— Уточните! — строго прервал его инспектор. — Вы сами сказали, что пробыли в кабинете Боровой около двадцати минут… Десять минут ушло на дорогу — всего полчаса… Значит, вы пришли домой в половине пятого…
— Нет, в тот раз я шел довольно медленно. И прошел парком. Я так часто делаю. Так что домой я вернулся только в начале шестого.
— Вы встретили кого-нибудь в парке? Разговаривали с кем-нибудь?
— Нет.
— А что, если вы вернулись домой намного раньше пяти часов? А потом ушли из дома и вернулись снова? — спросил Ралчев.
Радев молчал.
— Скажите, что вы увидели дома, когда вернулись в первый раз?
Радев нахмурился.
— Думайте, что хотите! Мне нечего добавить.
— В таком случае я вынужден снова передать ваше дело в суд.
— Вы вольны делать все, что заблагорассудится. Но одну вещь вы должны себе уяснить — личная судьба меня совершенно не интересует. Если я что-то и делаю, то только ради детей.
— Возможно. Но с этого часа вы будете разговаривать со следователем. Прошу вас одеться и следовать за нами.
— А мой сын?
— Будьте спокойны, мы позаботились о нем.
Радев вздохнул и направился в спальню. Что-то надломленное чувствовалось во всем его виде. Кто знает, может быть, он наконец заговорит… Может быть, наконец скажет правду…
6
Он сделал «же почти все, чтобы установить истину. В записной книжке инспектора Димова только одна встреча не была отмечена галочкой — встреча с адвокатом Стаменовым. Можно было обойтись и без нее, но он чувствовал, что должен встретиться с молодым юристом. Он послал ему извещение, и на следующий день, точно в назначенное время, Стаменов появился в дверях его кабинета, притом в новом костюме. Правда, это было не весть что. Он был даже при галстуке. И держался весьма самоуверенно — успех его первого дела, вызвавший много шума среди коллег, явно поднял Стаменова и в собственных глазах. Это был уже не прежний скромный и непритязательный Жорка, страстный поклонник Шиллера, но франтом он так и не стал. Успех нередко оказывает дурные услуги. От его обжигающих лучей погибало куда больше людей, чем под ударами врагоз.
Инспектор Димов уже первыми своими словами окатил, как кипятком, начавшего было важничать петушка. Ему даже не пришлось вырывать перья из его высоко задранного хвоста — они выпали сами.
— Я просто поражен! — тихо произнес Стаменов. И надолго замолчал.
— Вы верили в его невиновность? — спросил Димов.
— Да, я был убежден в ней.
— Именно поэтому я вас и вызвал. Что, в сущности, давало вам эту уверенность?
Стаменов беспомощно развел руками.
— Все! — воскликнул он.
— А точнее?
— Не знаю, что вам и сказать. Например, то, что он не защищался. Не помогал мне ничем. Из него приходилось силой вытаскивать самые незначительные факты. Тот, кто лжет и хитрит, так не поступает. Тот борется и зубами, и когтями.
— Да, понимаю вас! — дружелюбно сказал Димов.
Он явно благоволил к молодому человеку, принимал его намного сердечнее, чем обычных посетителей.
— Мне хочется задать вам еще вот такой вопрос, — продолжил Димов. — В суде вы высказали следующее предположение: Стефан Радев мог вернуться домой раньше сына, увидеть мертвую жену и перенести ее в спальню, чтобы мальчик не увидел трупа. И что-то вынудило его уйти…
— Да, это я говорил, — кивнул Георгий.
— Это вы сами придумали? Или такой вариант каким-то образом подсказал вам Радев?
— Это мое предположение! — с горечью произнес молодой адвокат. — Я долго думал об этом.
— О чем именно?
— О том, по какой причине Радев мог уйти из квартиры. И почему он не вызвал милицию…
— Ну, это не единственное ваше интересное предположение.
— Как вам сказать… Я решил, что из квартиры что-то вынесли… Или нужно было что-то скрыть и уничтожить… Нечто такое, чего не должны были увидеть ни милиция, ни свидетели.
— Вы умный молодой человек! — одобрительно заметил Димов.
Георгий почувствовал, что у него снова прорезаются крылышки.
— Что вы думаете о Розе?