быск в квартире и служебном кабинете Соболева. Он ограничился тем, что информировал об этой директиве. Донской просил отменить эту операцию т. к. в квартире, которую занимал Соболев, уже полмесяца живет первый секретарь Хабаровского крайкома и это указание, будучи не отмененным, выглядит довольно двусмысленно. В дополнение он сообщает, что непонятно значение этой операции, так как Соболев увез не только свои, а и даже кое какие казенные вещи. В бывшем служебном кабинете Соболева никаких документов не обнаружено. Есть сведения, что какие-то документы уничтожат помощник Соболева Уланов, уехавший вместе с ним.
Донской посчитал необходимым сообщить о Горбаче. В связи с тем, что задержалось назначение начальников НКВД в ДВК, Горбач чувствует себя неуверенно. После ареста Ямницкого и Серикова стал нервничать еще больше. Донской считал очень важным ускорить решение по вопросу о назначении начальника УНКВД края. При решении этого вопроса просил учесть мнение о том, что работу Особого отдела во Второй армии целесообразно выделить из подчинения краевого НКВД создав там самостоятельный аппарат[131].
18 ноября 1938 г. в дополнение к разговору с Маленковым по прямому проводу Донской сообщил, что Соболев своими указаниями об исключениях из партии создал такую обстановку в крае, при которой коммунисты больше думали о своей судьбе, чем об укреплении границы, разоблачении врагов и так далее. Коммунисты не могли в этой обстановке по-настоящему помогать чекистам, в парторганизациях царила неуверенность. В результате органы НКВД очистительную работу вели изолированно, райкомы зачастую не знали об арестах лиц, имевших партбилеты, а в колхозах и деревнях главную роль играли милиционеры, которые проводили аресты. Благовещенск, Амурская область одно из вероятных направлений японского удара и только в интересах врага было создать в этих районах обстановку разброда, «ожидания событий», перемести эти настроения в среду красноармейцев, в гарнизоны, распложенные на границе.
История повторяется. Теперь Донской «топил» Соболева. По его мнению, Соболев давал свои установки именно с этих позиции и Горбач безусловно виноват в том, что он ограничивался ролью «беспристрастного наблюдателя». Он был обязан, как коммунист, как чекист, отвечающий за политическую обстановку в крае, вести себя более активно. Он же в лучшем случае только «в душе» сомневался в правильности поведения Соболева. Наиболее опасным является то обстоятельство, что очистку проводил бесконтрольно такой аппарат, который нуждался в особом контроле. Нужно иметь ввиду, что работники НКВД подбирались в Амурской области и «воспитывались» в течение ряда лет врагами, сидевшими там на руководящих постах, и именно они проводили операцию.
Далее Донской приводил выдержку из письма прокурора края Бардина о нарушениях законности[132]. По его мнению, «Бардин неизвестный нам человек, но он, видимо, прав в своем заявлении. Проверять его заявление ездил Горбач и было очень странно слышать от него по поводу заявления Бардина "это подозрительный человек, он работал с Филиповым в Москве" и ни слова больше. О том, что Горбач был вынужден признать правильность заявления Бардина, мы узнали только 15 ноября, когда краевой прокурор принес мне записку Альперина, которую цитировал выше. Не хорошо, что Горбач скрывает от нас непорядки в работе его аппарата. Вот уже 10 дней как у Горбача лежат копии документов, посланных к вам, он до сих пор не занялся ими, отговаривается занятостью. Пассивность Горбача, о которой мы уже сообщали, остается прежней, он не доставил на бюро обкома ни одного вопроса, отмалчивается при обсуждении всех острых дел. Это начинает становиться подозрительным. По моим наблюдениям он не активен, а в своем аппарате, об этом можно судить хотя бы по такому факту — он не знает своих районных работников, не добрался до них, а ведь проверка этих кадров азбука организатора! Проводя проверку, мы, конечно, заставим и его заняться кадрами, но очень опасаемся, будет ли он как следует помогать, все его поведение, а главное дела пока говорят за то, что эту "помощь" придется решительно требовать».
В заключение Донской сделал вывод, что Амурская область не очищена до конца. Там исключали на партии, не объясняли происходящего коммунистам, а до врагов еще не добрались как следует. Считал, что нужно будет многое сделать, чтобы действительно включить в эту работу коммунистов. Нельзя мириться с таким положением, когда парторганизации стоят в стороне от работы чекистов.
Он назвал «пятой колонной» семьи репрессированных, живущие в городах Амурской области. В Благовещенске, в двух-трехстах метрах от Сахалина жило около 2.000 семей репрессированных, то же и в других пунктах. Это большие цифры, если принять во внимание малочисленность края. Им с Горбачем были намечено ряд мер по очистке Хабаровска, Благовещенска и других городов. Шла работа по укреплению партийными кадрами Амурской области[133].
Для подтверждения своих выводов о Соболеве 30 ноября 1938 г. Донской направил шифртелеграмму Маленкову в которой сообщал свои наблюдения о связях Соболева с лицами, работающими в других областях. Так, Хворостин очень близкий ему человек. Зарифов и Бабушкин, работающие в первом отделе центра — люди, с которыми он «связан кровью». Работающий там же Костиков привезен Зарифовым из Горького и наш настойчиво просил отпустить его в Хабаровск. Михельсон, раньше работавший начальником в Крыму, а сейчас в НКВоде его личный друг. Щучкин в свое время рассказывал об аресте некой латышки в Крыму после того как она сказала, что ей кажется, что Михельсон не то лицо, за которое он себя выдает. Все это Донской решил для верности сообщить[134].
Продолжалось недопонимание в отношении деятельности Уполномоченного КСК Махнева. 21 декабря 1938 г. Секретарь Оргбюро ЦК ВКП(б) по Хабаровскому краю Донской сообщил Маленкову, что считает необходимым опротестовать действия Беленького, который считал, что «Уполномоченный КСК подчинен непосредственно КСК, работает по указаниям КСК и обязан обеспечить своим систематическим контролем выполнение местными органами решений партии и правительства, чем по существу обеспечивается действенная помощь местным партийным и советским органам в их практической работе. Совершенно неправильным является решение о включении уполномоченного КСК в оперативную тройку по руководству лесозаготовками края или другую оперативную работу». Донской просил разъяснить, правильно ли они делали, привлекая Махнева к работе[135].
22 декабря Политбюро обсудив этот вопрос, направляет секретарю Хабаровского крайкома Донскому следующую телеграмму: «Телеграмму т. Беленького ЦК считает неправильной, однобокой и узко формальной.
Эта телеграмма дает повод противопоставить уполномоченного КСК краевым партийным и советским органам, что недопустимо. Работая в первую очередь по директивам СНК и его органа КСК, уполномоченный КСК обязан работать в тесной связи с краевыми, особенно с краевыми партийными органами, не сводить свою роль к роли постороннего наблюдателя, а во всем помогать местным органам. Прежде всего, обязанность уполномоченного КСК заключается в контроле за выполнением решений ЦК и СНК. Из телеграммы секретаря Хабаровского крайкома тов. Донского видно, что крайком требует от уполномоченного КСК улучшения его работы по контролю за решениями центральных органов, срыв которых стал частым фактом на Дальнем Востоке, и поэтому указания крайкома ЦК считает правильным. Уполномоченный КСК не должен ограничиваться критикой недостатков в работе местных органов, а должен участвовать в практической работе местных органов по устранению и предупреждению этих недостатков. С другой стороны, крайком не имеет права без крайней необходимости втягивать уполномоченного КСК в свою текущую оперативную работу. Телеграмму т. Беленького ЦК отменяет, как неправильную»[136].
Этим решением Политбюро показало, что поддержит все начинания Донского на ДВК, которые способствуют наведению порядка в крае.
В 1939 г. японцами была совершена вооруженная провокация против Монгольской Народной Республики на реке Халхин-Гол. Начало конфликту положили требования Японии о признании реки Халхин-Гол границей между Маньчжоу-Го и Монголией. Старая граница проходила на 20–25 км восточнее. Одной из причин такого требования являлось желание японцев обеспечить безопасность строящейся в этом районе железной дороги Халун-Аршан — Ганьчжур.
В 1935 году начались столкновения на монголоманьчжурской границе. Начавшиеся переговоры между представителями Монголии и Маньчжоу-Го о демаркации границы к осени зашли в тупик.
12 марта 1936 г. между СССР и МНР был подписан «Протокол о взаимопомощи», в соответствии с которым с 1937 г. на территории Монголии были развернуты части Красной армии. Это не устраивало японцев. 11 мая 1939 г отрядом японской кавалерии численностью до 300 человек была атакована монгольская пограничная застава на высоте Номон-Хан-Бурд-Обо.
22 мая советские войска перешли Халхин-Гол и отбросили японцев к границе.
С 22 по 28 мая в районе конфликта сосредотачиваются значительные силы.
28 мая японские войска, обладая численным превосходством, перешли в наступление, ставя цель окружить противника и отрезать его от переправы на западный берег Халхин-Гола. Советско-монгольские войска отступили, но план окружения сорвался. На следующий день советско-монгольские войска провели контрнаступление, оттеснив японцев на исходные позиции.
2 июля японская группировка вновь перешла в наступление. Войска форсировали реку Халхин-Гол и после ожесточенного боя захватили на ее западном берегу гору Баян-Цаган, находящуюся в 40 километрах от маньчжурской границы. Вокруг горы Баян-Цаган развернулись ожесточенные бои. С обеих сторон в них участвовало до 400 танков и бронемашин, более 800 артиллерийских орудий и сотни самолетов. К вечеру 4 июля японские войска удерживали только вершину Баян-Цагана — узкую полоску местности в пять километров длиной и два километра шириной. 5 июля японские войска начали отступление в сторону реки. На склонах горы Баян-Цаган погибло более 10 тысяч японских солдат и офицеров. Были потеряны почти все танки и большая часть артиллерии.