русской правды", "Трудовая крестьянская партия" и т. д.);
е) служившие в китайской полиции и войсках как до захвата Манчжурии японцами, так и после образования Манчжоу-Го;
ж) служившие в иностранных фирмах, прежде всего японских, а также белогвардейских (фирма Чурина и друг.);
з) окончившие в Харбине известные курсы "Интернационал", "Славия", "Прага";
и) владельцы и совладельцы различных предприятий в Харбине (рестораны, гостиницы, гаражи и проч.);
к) нелегально въехавшие в СССР без установленных по закону советских документов;
л) принимавшие китайское подданство, а затем переходившие в советское гражданство;
м) бывшие контрабандисты, уголовники, торговцы опиумом, морфием и т. п.;
н) участники контрреволюционных сектантских группировок.
3. Аресты произвести в две очереди:
а) в первую очередь арестовать всех харбинцев, работающих в НКВД, служащих в Красной армии, на железнодорожном и водном транспорте, в гражданском и воздушном флоте, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводов, в электросиловом хозяйстве всех промпредприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах, в химической промышленности;
б) во вторую очередь — всех остальных харбинцев, работающих в советских учреждениях, совхозах, колхозах и проч.
4. Харбинцев, не подпавших под перечисленные в пункте втором категории, независимо от наличия компрометирующих данных, немедленно удалить из железнодорожного, водного и воздушного транспорта, а также из промышленных предприятий, приняв одновременно меры к недопущению впредь на эти объекты.
5. Следствие по делам арестованных харбинцев развернуть с таким расчетом, чтобы в кратчайший срок полностью разоблачить всех участников диверсионно-шпионских и террористических организаций и групп.
Выявляемую в процессе следствия харбинцев новую сеть шпионов, вредителей и диверсантов — немедленно арестовать.
6. Всех арестованных харбинцев разбить на две категории:
а) к первой категории отнести всех харбинцев, изобличенных в диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности, которые подлежат расстрелу;
б) ко второй категории — всех остальных, менее активных харбинцев, подлежащих заключению в тюрьмы и лагеря, сроком от 8 до 10 лет.
7. На харбинцев, отнесенных в процессе следствия к первой и ко второй категории, — ежедекадно составлять альбом (отдельная справка на каждого арестованного) с конкретным изложением следственных и агентурных материалов, определяющих степень виновности арестованных.
Альбом направлять в НКВД СССР на утверждение.
Отнесение арестованных харбинцев к 1-й и 2-й категориям производится на основании агентурных и следственных данных — Народным Комиссаром Внутренних дел республики — начальником УНКВД, области или края, начальником ДТО УГБ НКВД, совместно с соответствующим прокурором республики, области, края, дороги.
8. После утверждения списков НКВД СССР и прокурором Союза приговор приводить в исполнение — немедленно.
9. Освобождение из тюрем и лагерей ранее осужденных харбинцев, отбывающих наказание за шпионаж, диверсию и вредительство, — прекратить.
На этих лиц представить материалы для рассмотрения на Особом совещании НКВД СССР.
10. Операцию по харбинпам использовать для приобретения квалифицированной агентуры, приняв меры к недопущению в секретный аппарат двойников.
11. Операцию закончить к 25 декабря 1937 года.
12. В отношении семей репрессируемых харбинцев руководствоваться моим приказом 00486 от 15 августа 1937 года».
О ходе операции Ежов приказал докладывать ему по телеграфу каждые пять дней (5, 10, 15, 20, 25 и 30 числа каждого месяца)[332].
По отчетным данным, на 10 сентября 1938 г. было рассмотрено дел на 30.938 харбинцев. Из них было осуждено к расстрелу 19.312, к другим мерам наказания 10.669, передано в суды 251 чел.; возвращено на доследование на 796 чел.
Разоблачение японской агентуры в органах НКВД
Особо ценным всегда считалось проникновение агентуры в разведывательные и контрразведывательные органы противника с тем, чтобы выявлять формы и методы деятельности противника, направления работы, выявление объектов заинтересованности. Особенно важно это было в преддверии военных действий для того, чтобы вскрывать истинное положение дел, особенно в части военных приготовлений и для снабжения противника дезинформацией.
Преследуя пели создания разведывательных позиций на территории советского Дальнего Востока, японцы смогли внедриться в спецслужбы СССР.
Дело Кима. 21 мая 1937 г. НКВД СССР сообщило Сталину об аресте Кима Романа Николаевича. В ходе следствия было установлено, что в 1922 году Ким был завербован японским генеральным консулом во Владивостоке — резидентом японского генерального штаба Ватанабе, по заданию которого он поступил на службу в органы ОГПУ-НКВД с разведывательными целями. Ким на протяжении последних двенадцати лет поддерживал в Москве связь с японскими разведчиками (военные атташе, работники посольства), которым систематически передавал шпионские материалы по вопросам, связанным с контрразведывательной работой ОГПУ-НКВД против японцев.
Было установлено, что Ким, участвуя с 1932 г. в технических операциях по выемкам документов, из сейфов японского военного атташата в Москве, проводил их по предварительной договоренности с японцами и таким образом снабжал органы ОГПУ-НКВД дезинформационными материалами. Ким по национальности японец, был сыном бывшего японского посла в царской России. Он скрывал это, выдавая себя за корейца[333].
19 мая 1937 г. арестованный Ким Роман Николаевич, 1899 г. рождения, уроженец гор. Владивостока, гр. СССР, беспартийный, старший лейтенант государственной безопасности подтвердил факт своего внедрения в органы ОГПу-НКВД японским Генеральным штабом для ведения разведывательной работы.
Будучи агентом негласного представителя японского Генерального штаба Ватанабе, осуществлявшего функции японского генерального консула в гор. Владивостоке, Ким внедрился вначале в негласный, а впоследствии в 1932 г. и в гласный аппарат ОГПУ-НКВД. Таким образом, находясь на руководящей оперативной работе, он занимался разведывательной работой в пользу Японии вплоть до своего ареста.
Настоящая фамилия Кима была Мотоно Кинго. Ким был внебрачным сыном японского дипломата Мотоно-Ичиро, бывшим послом в России в годы империалистической войны и впоследствии министра иностранных дел при кабинете Ямомото. Мотоно-Ичиро умер в 1928 г.
Образование Ким получил в японском императорском лицее, который закончил в 1917 г. В этот лицей принимались только привилегированные лица (самураи и дети дворян). Благодаря влиянию своего отца — Мотоно, Киму удалось туда поступить. В лицее он официально значился как «Саори-Кинго», так как под фамилией Мотоно ему неудобно было фигурировать. Саори — это имя жены Мотоно. В 1917 г. по окончании лицея Ким по традиции семьи Мотоно должен был держать экзамен на дипломата, тем более, что окончившие лицей могли держать экзамен с сокращенными требованиями. По окончании лицея Ким выехал в Россию, где получил высшее образование.
В гор. Владивосток он приехал в 1917 г., поступил в Восточный институт, впоследствии реорганизованный в университет, который закончил в 1923 г. Ватанабе, знавший Кима с детства, привлек его к разведывательной работе. Таким образом, желание специализироваться по филологии не осуществилось, Ким стал японским разведчиком.
При помощи японского консульства он освободился от военной службы у белых. Генконсул Ватанабе в одной из бесед сказал, что Ким теперь у него в долгу. В декабре 1922 г. Ватанабе встретился с Кимом и заявил, что он должен свои знания япониста использовать в целях внедрения в аппарат Приморского ГПУ тем самым, принеся пользу Японии, и отплатив ему долг. Ватанабе в свою очередь обещал Киму свою помощь по части карьеры. Это предложение Ватанабе — негласного резидента Японского генерального штаба Ким принял.
В целях выполнения поручения генконсула Ватанабе, Ким примерно в середине марта 1923 г. встретился с Богдановым — своим товарищем по университету, работавшим в Приморском ГПУ и попросил его устроить на работу в органы государственной безопасности. Богданов предложил Киму взять на себя функции секретного агента Приморского ГПу и заниматься освещением японской колонии во Владивостоке. Ким согласился. После переговоров на квартире у Богданова было оформлено его секретное сотрудничество соответствующей подпиской.
После своей вербовки Ким встретился с Ватанабе и доложил о состоявшейся договоренности с Богдановым. Ватанабе это сообщение принял с удовлетворением. Он заявил, что до закрепления отношений с Приморским ГПу Ким не должен совершать таких шагов, которые нарушили бы создавшиеся перспективы внедрения в аппарат ОГПу. Ватанабе вскоре после этого уехал, и Ким его больше не встречал.
Работа в Приморском ГПу длилась не долго, так как в апреле 1923 г. намечалась его поездка в Москву в качестве секретаря Отаке. Отаке являлся негласным резидентом Японского генерального штаба. Его разведывательная деятельность проводилась под прикрытием японского телеграфного агентства «Тохо», представителем которого он являлся.
В апреле 1923 г. к Киму по поручению Отаке явился японец Хироока, с которым он ранее работал в японском телеграфном агентстве «Тохо» и предложил ехать в Москву в качестве секретаря Отаке. Сообщив об этом предложении представителю Приморского ГПу — Богданову и получив санкцию на отъезд в Москву, Ким заявил Хироока, что согласен принять это предложение. После чего Хироока вручил ему 2.000 рублей золотом на расходы по поездке. Накануне отъезда Ким посетил японское генеральное консульство, где получил охранную грамоту.
Кима приняло доверенное лицо Ватанабе Вакаса — секретарь консульства (во время интервенции ходил в офицерской форме). Вакаса заявил, что Ватанабе в вопросе внедрения в органы ОГПу возлагает на Кима большие надежды.