В здании Люшков встретился с Дерибасом, дал ему письмо Ежова. Сказал, что арестовал Западного. При этом предложил ему вызвать к себе Барминского. Дерибас вынужден был позвонить на квартиру Барминского и вызвать его по срочному делу. Когда Барминский явился в Управление, он был так же арестован. Дерибас сдавая дела, сказал Люшкову, что не может выехать в Москву прежде чем не увидится с семьей, которая находилась во Владивостоке. Люшков настойчиво ему рекомендовал не лететь самолетом, как он хотел, а ехать поездом или автомашиной, так как в противном случае он лишился бы возможности наблюдать за ним. Кроме того, Люшков опасался, как бы Дерибас не улетел за границу. Дерибас учел рекомендации Люшкова и выехал во Владивосток на машине, под наблюдением. Как впоследствии оказалось, он ездил туда к бывшему начальнику областного управления НКВД Визелю, также участнику заговора, чтобы вместе с ним выяснить возможность бегства заграницу, но из этого ничего не вышло. Дерибас вернулся в Хабаровск. Люшков, связавшись предварительно с Москвой, арестовал его.
Из показаний Дерибаса, Западного и Барминского устанавливалось, что в войсках НКВД и в погранохране существовал заговор, созданный в результате их связей с Гамарником. Дерибас давно был лично связан с Рыковым. Он вместе с бывшим секретарем Крайкома партии Лаврентьевым, бывшим предрайисполкома Крутовым и группой заговорщиков в армии в лице Сангурского, Аронштама и других предполагал совершить переворот на Дальнем Востоке и договориться с японским правительством о помощи и совместных действиях против СССР.
Ими были завербованы в НКВД пять начальников отделов, комендант Управления, начальник Приморского об-луправления Визель, его заместитель Кондратьев, начальник Амурского управления Давыдов, начальник Нижне-Амурского облуправления Липовский, начальник Уссурийского облуправления Пряхин, начальник управления еврейской области Лавтаков, начальник Комсомольского горотдела Голянов, особоуполномоченный Управления Кри-чинский, заместитель начальника Сахалинского облуправления Домарев, начальник горотдела города Оха (Сахалин) Балицкий, заместитель начальника Особого отдела Тихоокеанского флота Новицкий, начальник особого отдела 51 авиабригады Коган и многие другие руководители органов НКВД, начальники отделений и уполномоченные в краевом управлении НКВД и в районах.
В пограничных войсках также была создана организация, во главе которой стоял начальник политуправления этих войск Богданов. В нее были вовлечены начальник оперативного отдела штаба погранвойск Груздь, зам. нач. политотдела Катцент, инструктор Политотдела Шестовский, начальник Камчатского погранотряда Лев и другие командиры и политработники.
Сотрудники японской разведки отмечали добросовестность и усидчивость Люшкова. Он сочинял доклады, антисталинские памфлеты и листовки, писал по-русски. Переводчики сетовали, что за Люшковым не угнаться — он писал в день до сорока страниц текста. Все это надо было быстро перевести на японский и передать в соответствующие отделы.
«По некоторым источникам, требующим уточнения, в конце 1938 — начале 1939 гг. Люшков в качестве советника японской военной разведки принял участие в ликвидации закордонной агентурной сети советских спецслужб. Он выехал из Токио в г. Чаньчунь, где расположился штаб Квантунской армии. Японские источники ничего не сообщают о количестве разоблаченных бывшим чекистом агентов НКВД и РУ РККА, ограничиваясь пространной фразой, что "русской разведке был нанесен серьезный удар"»[374].
Японские офицеры, сопровождавшие Люшкова в этой командировке, вспоминали «о бывшем чекисте, как человеке безжалостном и бессердечном». Он лично принимал участие в допросах подозреваемых в сотрудничестве с советскими спецслужбами корейцев, русских и китайцев. Если на допросе захваченный агент медлил с ответом, то Люшков «…сразу тыкал ему в лицо нож или плескал на него керосин, а затем чиркал спичкой и говорил допрашиваемому, что если тот не заговорит, пока спичка догорает в его пальцах, то он бросит эту горящую спичку ему на голову». Причину такой жестокости бывшего чекиста японцы связывали с его переживаниями о судьбе своих близких, оставленных в Советском Союзе. Их арест и осуждение якобы и сделали Люшкова ожесточенным и беспощадным человеком[375].
Жил Люшков довольно уединенно. Не любил гулять в людных местах. Много читал. Просил начальство обеспечивать его текущей советской периодикой. Доклады Люшкова по военным вопросам публиковались в японской военной печати, некоторые статьи переводились в США.
Люшковым заинтересовался начальник немецкой военной разведки «Абвер» адмирал Канарис. «Он немедленно направил в Японию своего представителя, с которым японцы обещали поделиться разведывательной информацией, полученной от Люшкова. Об этом стало известно советской военной разведке. При аресте Зорге и его помощников японцам удалось захватить шифр, и они сумели прочитать ряд посланных из Москвы телеграмм. Одна из них, от 5 сентября 1938 года, гласила: "Сделайте все возможное, чтобы достать копии документов, которые специальный представитель Канариса получил от японской армии (или копии документов, полученных этим представителем у Люшкова). Передайте их немедленно"»[376]. Зорге смог скопировать наиболее важные страницы. Пленка была направлена в Москву, куда была доставлена в начале 1939 г.
Для немцев и японцев показания Люшкова были очень цены, особенно сведения о частях Красной армии и о политико-экономической обстановке в СССР.
Люшков писал, что диктатура Сталина в СССР распространяется на все области. У советских государственных органов отнята всякая инициатива. Любой хороший план не может быть проведен в жизнь без рассмотрения партийными органами. Результатом этого явилось то, что вся плановая работа была передана в руки партийных органов. Партийные органы в свою очередь должны были получать санкции Сталина почти по всем вопросам вплоть до мельчащих деталей. Следовательно, и они не имели никакой самостоятельной инициативы.
За результаты выполнения планов ответственность возлагалось на исполнителей, на советские органы. Если они не были выполнены, производятся массовые увольнения и аресты. Исполнители всегда должны быть готовы к тому, что на них будет возложена ответственность, за свои действия они будут посажены в тюрьму.
Сталин поощрял самокритику и критику третьих лиц. Однако в Советском Союзе не было людей, которые пытались критиковать ответственных лиц, ибо таких смелых тотчас же арестовывали. Когда в газетах производилась критика по какому-либо вопросу, то это делалось после того, когда от партийного руководства было подучено разрешение. Иначе говоря, если газета критикует человека, то его судьба в этом случае уже решена.
В январе 1938 г. была дана директива восстанавливать в партии лиц, исключенных без уважительных причин. Это, однако, отнюдь не означало смягчения чистки, а было вызвано тем, что в ее разгар, когда во всех областях и краях пытались свалить ответственность на плечи ниже стоящих, пострадало немало лиц, преданных Сталину. Нужно было их спасать. Однако чистка против элементов, враждебных Сталину, в дальнейшем, вероятно, будет носить более ожесточенный характер.
Работа по чистке началась с исключения троцкистов, зи-новьевцев и правых, которые когда-либо выступали против Сталина. Затем в интересах укрепления его диктатуры чистка распространилась и на видных деятелей революции, которые много лет были союзниками Сталина. В настоящее время она охватила всю партию, все советские и хозяйственные органы, Красную армию, НКВД и т. д., т. е. она распространилась на несколько миллионов человек.
Подозрительность Сталина, по мнению Люшкова, стала болезненной. Он не способен делать правильную оценку обстановки. Воображение Ежова, который изо дня в день изобретал новые дела, не способствует этому. То обстоятельство, что во всех Республиках и областях СССР все время возникали дела, связанные с чисткой, объяснялось тем, что люди боятся ответственности за плохую работу и при помощи воображения находят преступников. В результате страдают невинные, что вызывает недовольство народных масс. И это в свою очередь порождает новые причины для дальнейшей не знающей пределов чистки.
С другой стороны, все руководители политических, экономических и других органов, как было сказано, работают по приказам Сталина. Однако в тех случаях, когда политика Сталина меняется, то при неблагоприятных результатах детального выполнения этих директив вина моментально перекладывается на них, и они становятся жертвами чистки. Ясно, что при таком положении чистка никогда не сможет прекратиться.
Неустойчивость Сталинской политики проявляется в вопросе о назначении руководящих работников. Он их постоянно перетасовывает, что лишает их уверенности в своих силах и ввергает в беспокойство за завтрашний день.
Руководители административных и хозяйственных органов работают по планам и директивам, составленным ЦК партии, т. е. по планам и директивам Сталина. Эти директивы зачастую невыполнимы. В этих случаях ответственность падает и на других руководящих работников. Сталин никогда не был виноват, виновны были всегда исполнители.
Люшков сообщил, что для многих колхозников типичны настроения недовольства экономическими результатами колхозного строя.
В деревне производятся жесткие репрессии, бесчисленные аресты и высылка лиц, не подчиняющихся решению БКП(б) по коллективизации сельского хозяйства. Бее, кто имел немного своей земли, арестовывались, после чего их земля конфисковывалась. Однако осталось еще очень много недовольных. Семьи репрессированных, их родственники и друзья таят в душе злобу. Заметно, что крестьяне недовольны колхозным строем[377].
В городах недовольство проявляли в основном низкооплачиваемые категории рабочих, служащих и люди интеллектуального труда (учителя врачи и проч.). Низкооплачиваемые категории рабочих — это вчерашние крестьяне, оставившие село из-за колхозов. Чернорабочие получали 90-120 рублей, малоквалифицированный рабочий 180–250 рублей. Ж