— Не понимаю, какое отношение, — сказал водитель.
— Вроде бы никакого, — ответил Когэн, — только ему без разрешения никуда нельзя, кроме Мэриленда, а он, само собой, не спрашивал, так сюда приехал, поэтому наружу выходить боится, сидит все время в номере. Потому что его заметут за одно то, что он тут… В общем, — продолжал Когэн, — он ныкается и ебет все, что скачет.
— Он сказал, — сказал водитель, — когда я ему сказал, что тебе нужен Митч, говорит, нормально, только лучше всего, наверно, будет, если ты найдешь способ не выпускать чувака из ванной все то время, что он тут. Ну и что он? Не выйдет?
— Выйдет, если мы захотим, — сказал Когэн. — А я думаю, мы не. Когда приземлился, он сразу потребовал телку, и я подумал, а мне какое, нахуй, дело? Ну хочет он себе телку. Позвонил одному парню, он ему телку срастил. Красота. А он чего — он раскрутил эту телку на имена других телок, а это, учти, бляди не из Лоуренса на ночь. Эти девки много кого видят и много с кем разговаривают, и все уже теперь знают, что он в городе, а нам это совсем ни к чему. Телка, которую я ему срастил, я просил такую, кто начинает только, не знает никого, ей все — что ссаки на снегу. А он еще и Полли нашел, говорит, а в городе нет таких, кто Полли бы не знал, и этот тупой гондон, елки-палки, с ней посрался. А эта телка с легавыми вась-вась.
— Он совсем без мозгов? — спросил водитель.
— Думаю, да, — ответил Когэн. — Мне кажется, на чувака говно лопатой можно валить лишь от сих и до сих, а Митч свой лимит уже выбрал. Когда мы встретились, он бухал вчерную, и я ему что-то сказал, а он мне — ему до усрачки-де страшно, когда надо летать, ночь не спит перед вылетом, поэтому надо что-то в себя влить, чтоб уснуть. В общем, ладно, и я же вижу, у него много заморочек. Пусть чувак делает что хочет… В общем, — сказал Когэн, — это было три дня назад, и что он за эти три дня не выеб, то выпил. Я уходил, он был бухой. Полтретьего, а он заканчивает сраться с какой-то кистярой, где взял, хуй знает. Сам в жопу, пиздит и прочее, не помнит, в каком году что было, елки-палки, я ему насчет этого по ушам-то поездил, а он хоть сейчас в одних трусах готов идти работу работать. И не затыкается.
— Ты с Диллоном разговаривал? — спросил водитель. — Диллон-то в состоянии разговаривать?
— Рассказывал, вчера гулять ходил, — ответил Когэн. — Говорит, чувствует себя крепче, вчера хорошенько поужинал, телик посмотрел. Ну. Диллон думает, как я. Если мы чего-нибудь не сделаем, этот чувак все просрет. Цапнет себе туда еще одну шмару и баллон, и если кто из бывших еще по всей улице не разнесла, следующая начирикает. Нам его из города вчера надо было убрать, вот что нам надо.
— Ну, — сказал водитель, — ты его сюда пригласил. Отправь назад.
— Не поедет, — ответил Когэн. — Ему хрустов надо, говорит, на самом деле, очень надо. Работу потерял или как-то, и все остальное. Если я ему скажу, не поедет. По-моему, он вообще ничего не станет делать, если я ему скажу, если только не нажрется так, что не сообразит, что еще сделать можно. А он, наверное, уже.
— Я на него сегодня не могу выйти, — сказал водитель.
— Я не про это, — сказал Когэн. — Я чего подумал: устрою, чтоб его свинтили.
— Сдай его, — сказал водитель, — шары не погонит?
— Если поймет, что это я звякнул, может, — ответил Когэн. — А я как прикинул, у меня чувак знакомый есть, так у него одна жаба, лучше хипесницы нет. Она с ними срется за всю, и они все зубы ей готовы отдать, лишь бы свалила из номера, пока легавые не грянули. Я думал ее туда послать, понимаешь, ему-то сказал, никакой пизды больше, работать пора, но он так набухался, что не вспомнит, просил кого-то ему кого-то подогнать или нет, и по-любому напрыгнет. А эта гостиница — ну, там они клиентов не очень пасут, но место хорошее, им не с руки срач с блядьми, а он за это загремит, вскорости заклад отзовут, и поедет он обратно.
— Крутенько ему придется, — сказал водитель.
— Вообще-то нет, — ответил Когэн. — На самом деле, мне кажется, так ему же лучше. Ему пиздец, если он и дальше так будет. В ломбарде ему не столько самосвала подгонят, чтоб загнулся, а не в ломбарде — так он нас всех грохнет.
— По-моему, ему очень надо потолковать с людьми Митча, — сказал водитель.
— Альберт, — сказал Когэн, — как они узнают?
— А, — ответил Альберт, — я ему, наверно, могу сказать.
— Если хочешь, — сказал Когэн. — Пусть сам решает.
— Ладно, — сказал водитель. — Давай. Так, у нас теперь остается Амато.
— Что-нибудь, наверно, придумаю, — сказал Когэн. — Мне кажется, сам его заземлю.
— Мне казалось, ты не можешь, — сказал водитель. — Он же вроде тебя знает.
— Знает, — кивнул Когэн. — Но и пацана он знает, из тех, кого припахивал. И пацан, я прикидываю, будет знать, где будет Амато следующие пару вечеров.
— А сделает? — спросил водитель.
— Я тебя ждал пока, — сказал Когэн, — начал думать. В общем, по-моему, я знаю способ.
— Нормально с ним будет? — спросил водитель.
— О, — ответил Когэн, — поди пойми.
— Ну, значит, серьезно, да? — сказал водитель. — Вопрос тогда серьезный.
Когэн уставился на водителя.
— На некоторое время, — сказал он. — Ненадолго, на чуть-чуть. Поговори с мужиком.
17
Фрэнки сидел в первом баре по Карнэби-стрит, внизу, под вечер. Откинулся на спинку стула из гнутого дерева и смотрел, как болтают официантки, пока нет наплыва клиентов.
Когэн повесил рельефную замшевую куртку на колышек и сел рядом. Заказал пива.
— «Хайнекен»? — спросил бармен.
— Ну, — ответил Когэн.
— Бутылочного или бочкового? — спросил бармен.
— Насрать, — ответил Когэн. — Бочкового.
— Они так всегда, — сказал Фрэнки.
— Один геморрой, — сказал Когэн. — Я б сюда и заходить не стал, знал бы, такое придется терпеть.
Бармен поставил запотевшую кружку перед Когэном.
— Я бы стал, — сказал Фрэнки. — Этот чувак, не знаю, как у него получается, но на него самые фигуристые в Бостоне девки работают. Я сюда каждый день хожу.
— Я знаю, — сказал Когэн.
Фрэнки посмотрел на него.
— Я тебя тут раньше не видел, — сказал он. — Я тебя вообще не знаю.
— Я и не говорил, что знаешь, — сказал Когэн. — Меня тут мало кто знает. Просто парень, и все. Тут никогда в жизни раньше не бывал.
— А сегодня чего ж зашел? — спросил Фрэнки.
— Тебя искал, — ответил Когэн. — Я искал тебя, и парень один мне сказал, говорит, ты рассказывал, что часто сюда ходишь, где-то вот в это время, вдруг с духом соберешься девчонку уболтать. Вот и зашел. Просто, а?
— Что за парень? — спросил Фрэнки.
— Просто парень, — ответил Когэн, — один, твой дружбан вообще-то. Кой-чего про тебя знает, подсказал вот, где тебя искать. Ну, не сам подсказал. Он другому парню говорил, а тот был тут и мне сказал. Потому что я спросил у парня, этого твоего дружбана.
— Что за дружбан? — спросил Фрэнки.
— Китаеза, — ответил Когэн.
— Первый раз такое имя слышу, — сказал Фрэнки. Допил пиво и привстал уходить.
Когэн положил правую руку на правое плечо Фрэнки.
— Китаеза удивится, когда узнает, — сказал он. — Очень удивится. Вот парень, беспокоится о тебе, твои друзья за тебя переживают, знаешь ведь, Фрэнки? Они волнуются. Такие парни, как Китаеза. Китаеза на самом деле — он, ну, вообще-то настоял, что я должен пойти с тобой поговорить, вот он как. Я еще сомневался, стоит ли беспокоить тебя, знаешь? Норой себе разжился, все дела? «Похоже, у него все нормально, — я вот как сказал. — Зачем мне ходить, человека тревожить?» У тебя же есть сейчас нора, верно, Фрэнки?
— Ну, — согласился тот.
— Где-то южнее Нью-Гэмпширской наверняка, — сказал Когэн.
— В точку, — сказал Фрэнки.
— Точнее, в Норвуде, — сказал Когэн. — Зачем ты так, столько грузовиков?
— Не знаю, — ответил Фрэнки.
— Ты бы это — расслабился чутка, а, Фрэнки? — сказал Когэн. — Знаешь ведь, когда парню — когда Китаезе нужно, чтобы чувак что-нибудь сделал, ты идешь и делаешь, вот и все, Китаеза же там, у дяди на поруках и все такое, на дружбанов надо полагаться, делать все правильно тем, о ком он переживает. Мне было б неудобно перед Китаезой, доведись мне ему сказать, узнай он когда-нибудь, что чувак, с которым он хотел, чтоб я поговорил, я с ним взял и не поговорил. Знаешь же Китаезу.
Фрэнки опять откинулся на спинку.
— Хлебни еще пивка, — сказал Когэн. — На девочек вот посмотри. Господи, даже не представляю, как ты весь этот шум выносишь. Но все равно, причины у ребят разные бывают, что делать, что нет. Тачка тоже есть, я понимаю.
— Ну, — кивнул Фрэнки.
— Хочешь, совет дам, ладно? — сказал Когэн.
Фрэнки не ответил.
— У меня тоже такая была, — сказал Когэн. — Они первыми вылетают. У тебя же воздухозаборник, правда?
Фрэнки не ответил.
— Ай, да ладно тебе, — сказал Когэн. — У тебя зеленый «гэтэо» с решетками. Ты не еби мне мозги, да?
Фрэнки кивнул.
— У тебя с ней начнется непорядочек, — сказал Когэн. — Пара месяцев или где-то. В январе, когда похолодает. Не ездит эта ебучка. Заводится, а не ездит. Что хочешь с ней делай, а не поедет, а когда совсем холодно, семь-восемь ниже, она и заводиться перестанет… Давай я тебе расскажу, что делать, — продолжал Когэн. — Решетки надо утеплять. У моей лайбы только одна была, посередине пополам делилась. А у тебя две, но беда, я прикидываю, та же самая будет, не греется двигатель. А надо решетки упаковать. Все дело в воздухозаборниках. Движок в этой штуке не разогревается, когда холодно, если не разгонять его сразу до девяноста миль в час, как только заведешь, а если так сделаешь, у тебя, блядь, клапан вылетит. А я чего делал — я под решеткой клейкую ленту пропускал. Выглядит уебищно, зато работает. Понял, да? Строительную ленту такую бери.
Фрэнки кивнул.
— Ты же меня понял, — сказал Когэн.
— Э-э, — сказал Фрэнки, — э-э, нет. Не, не понял.
— Твои друзья, — сказал Когэн. — Твои кореша за тебя волнуются. Понимаешь? Я даже слыхал, ты упакованный ходишь.