Его глаза были такими серьезными. С булочки, которую он держал в руке, на длинные пальцы стекал соус, но он, казалось, этого не замечал. Роза следила, как капля исчезает на его запястье, потом бросила взгляд на его трепетавшие длинные ресницы, а затем покосилась на двух гвардейцев Медичи, шествующих по площади чеканным шагом.
– Мне нужно кое с кем встретиться. Но я бы не отказалась от компании.
Двадцать восемь
– Что-то ты сегодня молчалив, – заметил сержант Бьянчи. Халид искоса взглянул на него, и сержант покачал головой. – Молчаливее, чем обычно.
– Думаю о завтрашнем дне, – сказал Халид, и это не было ложью.
Я никогда не обчищал твои карманы. И никогда бы не стал.
Чувство вины пронзило Халида, когда Джакомо произнес эти слова. Конечно, он знал, что Джакомо не брал денег у синьора Траверио в вечер их встречи. Но в тот момент ему показалось правильным обвинить его в этом.
Он был сбит с толку. Джакомо сбил его с толку. Он говорил все эти вещи, приводил все эти доводы, считая, что Халид все поймет. По той же причине, по которой я знаю, что ты никогда не ударишь меня. И что это значило?
Он спросит Джакомо позже. Утром. После дежурства.
– Сюда, – указывал дорогу сержант Бьянчи. Они находились в старой части Флоренции, ближе к городским стенам, чем к центру. Здесь стены домов и сараев были густо обклеены листовками бунтовщиков, и вся эта масса издавала громкий шелест. Но сержант Бьянчи не обращал на это внимания.
Наблюдая за ним, Халид понял, что сержант вообще мало на что обращал внимание. Его глаза бегали по сторонам, с беспокойством оглядывая улицы. Они прошли мимо троицы городских стражников, злобно взиравших на них. Сержант Бьянчи и бровью не повел.
– С вами все в порядке, сержант? – отважился спросить Халид.
Взгляд сержанта скользнул к Халиду, а затем снова забегал по сторонам.
– В порядке, как и должно быть.
– Капитан Романо, вероятно, волнуется из-за предстоящего пира.
– Гм, – откликнулся сержант Бьянчи.
Возможно, сегодня будет спокойное дежурство, подумал Халид, и в следующее мгновение впереди послышался грохот и крики. Шум вывел Халида из задумчивости, и сержант Бьянчи тоже оживился.
– Это там, – сказал Халид, указывая на темное пространство между двумя зданиями. Сержант кивнул и припустил рысью, Халид бросился вдогонку. И вскоре они свернули с главной улицы в узкий переулок.
Здесь царил черный как смоль мрак. Стены зданий и плотные облака скрывали лунный свет. Халид прищурился, выискивая в темноте источник шума.
– Это гвардия Медичи, – крикнул он. – Кто-нибудь ранен?
В ответ послышался лишь звук шагов, скребущих по камню.
– Сержант, может, вам стоит зажечь фонарь, – посоветовал Халид.
Сержант Бьянчи молчал. Но Халид остро ощущал чье-то присутствие у себя за спиной. Кто-то стоял у выхода из переулка.
Он медленно обернулся.
– Привет, Ясид, – сказал Виери.
Затем что-то твердое и тяжелое обрушилось на затылок Халида, и мир потух, словно свеча.
Двадцать девять
«…только потому, что ты не хочешь рассказывать брату о своей работе…»
«…это не делает нас семьей…»
Что вообще знала Роза Челлини? Сарра несколько недель подряд слушала ее указания. Она выполняла работу, на которую ее наняли, и ради чего? Ради обещания того, что дуракам везет и обвинений в идиотской сентиментальности.
«А разве она была не права? – прошептал предательский голос в голове Сарры. – Нельзя притворяться, будто ты думала, что тебя примут в сестринские объятия. Только не перед самой собой».
Сарра зацокала каблуками по булыжникам, решительно свернув на свою улицу. Скоро она будет дома. Эта мысль зажгла искру в ее груди. Она встретится с братом. С тем, кто хотел бы видеть ее рядом. Он расскажет ей о полученных комиссионных, они приготовят что-нибудь поесть, и ей будет тепло.
А еще будет ложь.
Шея начала противно зудеть, но Сарра отмахнулась от ощущения, как от очередного побочного эффекта своей нечистой совести. В свете фонарей показались очертания типографии.
Однако противное ощущение повторилось. На этот раз оно было сильнее, и по ее коже побежали мурашки, и Сарра, за плечами которой было два года опыта выживания в щекотливых ситуациях, не могла это игнорировать. Это был не просто ноющий стыд, она отчетливо ощутила на себе чей-то колючий взгляд.
За ней наблюдали.
Притворившись, будто поправляет туфлю, Сарра остановилась. Прищурившись, она оглядывала улицу из-под насупленных бровей. Там не было ничего подозрительного, по крайней мере на первый взгляд. Трое мужчин, пошатываясь, переходили дорогу, опираясь друг на друга в компанейской манере, присущей всем пьянчугам. Молодая женщина вышагивала у открытой двери, слегка покачивая на руках беспокойного новорожденного.
А в тени булочной мужчина прижался к стене, скрестив руки на груди.
Он был так неподвижен, что Сарра подумала, не спит ли он стоя. Но ощущение колючего взгляда не ослабевало. Это он наблюдал за ней. Наверняка. Она хотела бы увидеть его лицо, чтобы убедиться в этом, но из-за темноты и низко надвинутой шляпы его черты было не различить. Она смогла разглядеть лишь блеклые татуировки на тыльной стороне его ладоней, которые исчезали под рукавами куртки.
Какое-то время они смотрели друг на друга, застыв в дремотной темноте. Затем мужчина едва заметно кивнул ей, поплотнее запахнул плащ и скрылся в ночи.
Сарра снова задрожала.
«Сон, – сказала она себе. – Тебе нужен сон. Уже какая-то ерунда начинает мерещиться».
Дверь типографии едва слышно скрипнула, когда она распахнула ее, все ее мысли были заняты мягкой постелью.
Но комната была полна людей, которые тут же уставились на нее. Руки потянулись к кинжалам. Если бы Сарра не была так удивлена, она бы закричала.
– Закрой дверь, ради всего святого…
Это был голос Пьетро, прошелестевший в давящей тишине. Он смотрел на нее поверх печатного станка. Все, что она могла сделать, – это смотреть на него в ответ, разинув рот, словно рыба.
– Закрой дверь, Сарра! – повторил брат.
Тело словно окаменело. Она с трудом задвинула засов, судорожно пытаясь понять, во что она только что вляпалась.
В типографии никогда не было столько народу с тех пор, как Пьетро открыл ее три года назад. Вместе с Пьетро она насчитала шесть человек, в основном это были мужчины. Самому старшему было, пожалуй, около пятидесяти. А самому младшему – не больше восьми. Все они смотрели на нее, и на их лицах гнев сменялся ужасом.
– Ты не говорил, что у тебя будут гости, – сказала Сарра, обернувшись к брату.
Пьетро смотрел на нее с каменным лицом.
– Я не думал, что ты будешь дома.
– М-м.
Мужчины сгрудились вокруг печатного станка, не давая ей приблизиться. Она чувствовала, как они все сильнее смыкают свои ряды, чтобы она не смогла рассмотреть станок. В глубине души она понимала, что, если взглянет на то, что они все так тщательно оберегают, увиденное ей не понравится. И еще она была уверена, что уже знает, что это. И самый крошечный из защитников печатного станка – маленькая девочка, черт их подери, – не сможет ей помешать.
– Работаешь допоздна, – заметила она. Ласково потрепав девчушку по головке, она наклонилась и взглянула на станок.
Там лежал только что напечатанный лист бумаги. Листовка. Сарра протянула руку и кончиками пальцев ухватилась за край.
– Сарра, – только и успел сказать Пьетро, прежде чем она перевернула листок.
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФЛОРЕНТИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА», – кричала напечатанная жирным шрифтом огромная надпись. Да здравствует Республика.
Кровь заледенела у Сарры в жилах, когда она подняла глаза на брата.
– Пьетро, – произнесла она. – Что ты наделал?
Тридцать
Халид бежал.
Его туника обвивалась вокруг ног, сандалии скользили по булыжной мостовой, когда он чересчур стремительно огибал повороты, топая ногами и взмахивая руками в поисках равновесия. Ветер хлестал его по щекам, и он чувствовал, что на него вот-вот обрушится поток сырого генуэзского холода…
Но этот бриз был теплым. От него исходил легкий и свежий аромат океана, совсем не похожий на затхлую рыбную вонь генуэзских доков. И тут Халид увидел ослепительно-белые стены, окружавшие его, и ярко-синие двери. Ветер не был похож на генуэзский, потому что он был не в Генуе.
Он был в Тунисе. Он был дома. И тут…
– Ты опоздал.
Он ударился о притолоку, вбегая в текстильную мастерскую отца, не подумав извиниться за опоздание.
– Я знаю, знаю…
Баба стоял у входа, с тревожной решимостью глядя на стопку тяжелых ковров.
– Юсуф и Фатма на заднем дворе с Зейнеб, – сказал он. – Она всю ночь кричала. – Только теперь Халид разглядел темные круги под глазами отца.
Из задней двери доносился запах корицы и тушеной курицы, и Халид удивленно вскинул бровь.
– И Фатма все еще готовит?
Баба ласково фыркнул.
– Попробуй скажи этой женщине что-нибудь.
– Я прослежу, чтобы она не заснула над огнем, – сказал Халид и пошел на запах еды через лавку во двор. Это было широкое открытое помещение, и солнечный свет согревал пол, выложенный голубой глазурованной плиткой. К одной из стен была пристроена печь, сиявшая раскаленными углями. Под навесом около другой стены были навалены горы подушек и одеял…
И там крепко спали Фатма и Юсуф, а между ними посапывал их младенец. А единственным человеком, наблюдавшим за бурлящим таджином в печи, был юноша с притягательными карими глазами, улыбнувшийся при появлении Халида.
– Она была как зомби, – сказал он, кивнув в сторону Фатмы. – И твой брат был не лучше. Я уложил их спать прежде, чем они успели спалить лавку.