– Ты спрашивал, хочу ли я поговорить с матерью, и, если честно, я не знаю. Наше последнее расставание было ложью. Она хотела, чтобы это была ложь. С тех пор я часто задавался вопросом: возможно, она вообще никогда меня не любила? – Он рассеянно теребил край манжеты. – Отец пристрелил бы меня на месте, если бы я вернулся в его дом, поэтому у меня не было возможности спросить ее. До тех пор, пока я не узнал, что они могут быть во Флоренции.
Халид склонил голову набок.
– А твой дорогой друг. Его тоже сослали?
Сердце Джакомо бешено колотилось, но он не отводил взгляда.
– Он был учеником переплетчика и сиротой, у него не было семьи, которую он мог опозорить. Он потерял работу, и ему запретили возвращаться в Гроссето.
Последовавшее за этим молчание растянулось на целую вечность. Лишь трепет ресниц Халида подсказал Джакомо, что тот не лишился чувств.
– Ты когда-нибудь видел его снова? – спросил он наконец.
Это был не тот вопрос, которого Джакомо ожидал. Еще одна яма на дороге.
– Нет, – ответил он. – Но я и не искал его. Он был добрым и милым, я его обожал. Но я разрушил его жизнь. Я не хочу снова так с ним поступать. Он этого не заслуживает.
– Возможно, он хотел бы знать, что ты жив. Он наверняка оплакивал твою потерю.
– Вряд ли, – язвительно заметил Джакомо. – Я очень рьяно за ним увивался, но нашей дружбе не хватало определенного изящества, если ты понимаешь, о чем я. Не могу представить, чтобы ему было о чем тосковать, так ему гораздо лучше… Оу, Халид…
Халид с такой силой стиснул запястье Джакомо, что боль была невыносимой.
– Нет, – сказал он.
– Нет? Что ты…
Дверь мельницы распахнулась, впустив порыв прохладного ночного воздуха, а также Розу, Микеланджело и Сарру Непи, почему-то перемазанную в саже и в обожженной одежде.
При виде Халида она присвистнула.
– Возможно, у тебя была ночь даже хуже, чем у меня.
– Ты в порядке? – спросила Роза, ее проницательный взгляд скользнул по бинтам Халида. – Все здесь?
Халид по-прежнему не отпускал запястье Джакомо. И теперь слегка стиснул его, словно пытаясь ободрить.
– Все в порядке, – сказал он. – Все здесь.
Тридцать пять
Прато пал. Роза продолжала жить.
Ей было двенадцать, она была напугана и впервые осталась совсем одна. Едва выбравшись из реки Бисенцио, она сразу подумала о том, чтобы найти Маттео Непи, найти Сарру, укрыться у близких ей людей.
Но в ее сердце зажглась искра, ледяная и жгучая. Она пустила корни в ее сердце и заполонила собой душу, усиливаясь каждый раз, когда она вспоминала крики в соборе, дым в воздухе, силуэт матери.
Ярость. Она обжигала холодом. Она заставляла ее двигаться вперед. Роза Челлини, вышедшая из руин Прато, превратилась в холодное, расчетливое создание, питавшее душу хитростью, обманом и местью. В ее сердце не осталось места детским воспоминаниям и состраданию близким – ведь от этого веяло теплом, а стоило Розе оттаять, как ее силе тоже пришел бы конец. Поэтому теперь она смотрела в прошлое сквозь толстый слой льда и не позволяла себе вернуться в дом Непи, чтобы о ней позаботились и разделили бы с ней ее горе. Она перестала скорбеть. Она превратилась в одну из холодных мраморных статуй Микеланджело.
А может, она просто была дурой. Потому что сейчас, оглядывая свою команду, своих друзей, Роза задавалась вопросом, был ли холод в ее душе достаточно силен, чтобы обжечь других.
Они все являли собой печальную картину. Платье Сарры было испачкано пеплом, рукава обгорели во время пожара. Она жадно глотала воду, осушив уже второй бурдюк с тех пор, как вошла в дверь мельницы. Халид лежал на длинном кухонном столе, привалившись к Джакомо, на лбу у него выступили капли пота. На рубашке и штанах актера засохли пятна крови Халида. Агата явно выбилась из сил, оказывая неотложную медицинскую помощь. Она потягивала из кружки горячий травяной отвар, зорко следя за состоянием своего пациента.
Одного лишь Микеланджело, казалось, не коснулись неприятности минувшего вечера. Когда Роза его вызвала, он еще не спал, вышагивая по мастерской и делая наброски, не в силах уснуть. Даже сейчас его лицо излучало спокойствие, однако такая наигранная безучастность могла быть следствием сильного потрясения.
– Как твоя рука? – спросила Роза у Халида.
– В порядке, – солгал он.
– Агата? – Роза обернулась к старухе, но та лишь пожала плечами.
– Перелом, – сказала она. – Но это простой перелом. Ребра сломаны, но они срастутся, если он будет вести себя аккуратно. Ему очень повезло.
– Не похоже, чтобы ему повезло, – пробормотал Джакомо.
– Ты можешь пошевелить рукой? – спросила Сарра. Ее голос был хриплым от дыма, осевшего в легких.
– Я могу попробовать… – сказал Халид, но Агата остановила его.
– Он не сможет. Рука должна оставаться в покое по меньшей мере три недели…
Микеланджело, привалившийся к стене, переминался с ноги на ногу.
– Пир уже завтра.
– Без Халида, – упавшим голосом начал Джакомо, – мы не сможем войти в Палаццо.
Роза опустилась на стул.
– И это только часть проблемы.
– Они усиливают охрану Палаццо, – сказал Халид. – Последние меры предосторожности.
– Они уже установили пост охраны в конце улицы, – произнесла Роза. – Блокпост. Я видела его, когда проходила мимо. Каждую карету и повозку обыщут, прежде чем разрешат подъехать к Палаццо Медичи, и еще раз обыщут перед отъездом.
– Они будут держать ухо востро. И им разрешено принимать любые меры, которые они сочтут нужным.
– Это значит, что они спокойно могут нас убить, – сказал Джакомо.
– Похоже, это даже поощряется, – заметила Сарра.
– Замечательно.
– Если они усиливают меры безопасности, значит, им нужно больше людей, – сказала Сарра, хотя в ее голосе не было энтузиазма. – Возможно, нам удастся протащить внутрь еще кого-нибудь…
Агата покачала головой.
– Если я не смогу пронести свои инструменты через блокпост, то никакие стражники под прикрытием не помогут…
– Мы можем что-нибудь придумать, – воскликнула Сарра.
– У нас нет времени, – прорычал Микеланджело.
– А если допустим ошибку, – сказал Джакомо, – то окажемся с клинками в груди…
Роза словно издалека слушала их разговоры, голоса обвивались вокруг нее, сея в душе тихую панику. Они были разочарованы и напуганы после всего, что произошло этим ужасным вечером. И Роза тоже. Ситуация казалась безвыходной, стена неприятностей сомкнулась вокруг нее, угрожая задушить. Она искала внутри себя ту искру ярости, которая подпитывала ее на протяжении пяти лет. Если бы она смогла ее найти, то, возможно, справилась бы с этим парализующим оцепенением…
Но эта искра угасла. И все, что осталось после нее, было…
– Тихо.
Голос Розы звучал негромко, однако его было слышно в каждом уголке мельницы. Она слышала, как он разнесся по комнате, вытесняя испуганное бормотание, пока вокруг не повисла одна лишь звенящая тишина. Теперь здесь было достаточно пространства, чтобы ее мысли могли обрести свободу.
И они обрели свободу. Они бежали, мчались, летели. Одна идея сменяла другую, потом еще и еще, целый водопад, что, переливаясь через край, нес свой поток до самого Палаццо Медичи.
Друзья наблюдали за ней, и Роза это чувствовала, хотя и не поднимала глаз.
– Несколько недель назад я стояла перед вами и говорила, что в обмен на то, что вы возьметесь за самых влиятельных людей Флоренции, вы уйдете с богатством, превосходящим ваши самые смелые мечты. – Она медленно подняла голову. – Я солгала.
Лицо Сарры под толстым слоем сажи казалось спокойным и торжественным, и, встретив ее взгляд, Роза поняла, что не может отвести глаз.
– Награда не в деньгах, – призналась она Сарре и всей комнате. – По крайней мере, не вся награда. Не поэтому мы это делаем. Не поэтому… я делаю это.
Сарра сдвинулась в сторону, едва заметно кивнув. Роза почувствовала облегчение. Она направилась к Микеланджело, все еще прижавшемуся к стене, словно ища у нее защиты.
– Мастер Микеланджело, – сказала она. – Ваша статуя Давида. О чем она думает?
Скульптор вытаращил на нее глаза.
– Это же статуя. Она ни о чем не думает.
– Вы вложили в нее свою кровь и пот. Вы мне об этом говорили. А этого достаточно, чтобы оживить что угодно. Так о чем же думает Давид?
Плечи Микеланджело поникли.
– Полагаю… он боится того, что собирается сделать. Он боится, что ему не хватит мужества. И что он не будет достаточно сильным.
– И это все? – спросила Роза.
– Он напуган. И… полон решимости.
– И поэтому он все равно это делает.
– Да. Но это всего лишь легенда…
– Вы правы, мастер Микеланджело, – сказала Роза. – Но полезно вспоминать легенды. Мы не благородные пастухи, как Давид. Мы мошенники. Но это не значит, что мы не можем последовать примеру Давида и сделать что-то хорошее. Метнуть этот камень в Медичи – правильный поступок, потому что иначе они сотрут этот город в пыль, как они уже делали раньше.
– Это чудесная речь, – заметил Халид. – Но пир начнется уже через восемь часов. А наш план разорван в клочья.
– Нет ничего невозможного. Есть только то, что еще не сделали очень умные люди.
Эти слова словно ножом полоснули Розу, и она с удивлением посмотрела в проницательные глаза Агаты де Россо.
– Так говорила твоя мать, – сказала Агата. Роза растерянно кивнула. – Ты молода. Для меня же пять лет назад – это как вчера. Вчера Медичи разрушили Республику, вчера они уничтожили Прато. – Роза лишь молча смотрела, как старуха протянула к ней руку. – И словно вчера я узнала, что случилось с твоей матерью. – Сухими и теплыми пальцами Агата погладила Розу по щеке. – Роза, для меня все это тоже было не только ради денег.
Еще одна лопата песка упала на угасающие угли гнева Розы.
– Нет ничего невозможного, – повторила Роза. В ее голосе звучали искренние чувства. – Я все еще верю в это. Лена, моя мать, не смогла противостоять алчности Медичи, но мы сможем. Я думаю, мы очень умные люди. И мы сумеем это сделать.