Из ворота платья показалось лицо Розы, сейчас она напоминала безумную черепаху в панцире из синего бархата.
– Ты рассказала ему?
– Я не должна была, – ответила Сарра. – Но в то же время должна. Да. Я рассказала ему.
– Я… это хорошо. Я рада. И я хочу извиниться перед тобой, мне не надо было… – Слова Розы торопливо слетали с ее губ. – Я наговорила ужасных вещей и… постой, ты не могла бы мне помочь?
Она каким-то образом запихнула руку между лифом и рукавом, и складки сорочки плотно стиснули ее. Сарра отложила арбалет и, подойдя к Розе, взяла ее за локоть и помогла высвободить руку.
Роза не сопротивлялась ее помощи, сейчас в ней не осталось ничего от той жесткой и непреклонной девушки, которую Сарра знала последние несколько недель.
– Сарра… – начала она и умолкла. Сарра не стала на нее давить. Если Роза хотела что-то сказать, она должна сделать это сама.
– Я солгала, – наконец заговорила Роза. – Когда сказала, что вы мне не родные. Это ложь. Я пять лет избегала вас именно потому, что вы – моя семья. После Прато и… – у нее перехватило дыхание, – и смерти мамы я желала лишь мести. Но когда я думала о том, чтобы вернуться к тебе, твоему отцу, твоему брату, это желание исчезало. Оно уступало место… более грандиозным вещам, будущему. Тому, для чего, как мне казалось, в моей душе не нашлось бы места. Поэтому я сказала себе, что моя семья исчезла, а я не вернулась домой. А когда ты сказала мне, что я не одна, я разозлилась. Но это не оправдание. Ты – Сарра Жестянщица. А еще ты – моя сестра, если этого пожелаешь. Я рада, что знакома с вами обеими.
Сарра распутала шнуровку на рукавах, отбросив ленты на плечо Розы. Та уперлась взглядом ей в макушку.
– Я боялась, – наконец произнесла Сарра, – как отреагирует Пьетро, когда я расскажу ему о Жестянщице, и поэтому скрывала это. Ты была права. Но скрывать от него правду было нечестно.
– Разве он не разозлился, когда узнал обо всем?
Сарра фыркнула.
– Ну, да. Но и я тоже. Не из-за этой работы, его листовок или чего-то подобного. – Она потянула за складки сорочки Розы, аккуратно вытягивая ткань между лентами. – Эти тайны причиняли нам боль. Нам обоим.
– И ты рада, что тайн больше нет. – Сарра заметила, как Роза обдумывает ее слова, пытаясь найти какой-то свой смысл.
Сарра вздохнула.
– Если мы отгораживаемся друг от друга, то исчезаем. «Мы» – это наша семья. Мы. Она исчезает. А какой в этом смысл? – Роза ничего не ответила, но ее глаза были полны эмоций. – Гнев проходит. Все плохое уходит. Но только если дать ему уйти. А потом будет потом.
Обычно было сложно понять, что чувствует Роза, но это утро оказалось исключением. Разочарование и надежда, горе и счастье – эти чувствами волнами пробегали по ее лицу, являя миру девушку, которая выглядела одновременно на пять и тридцать пять лет, невинную и одновременно закаленную жизнью.
– Я бы хотела, чтобы они были здесь, – прошептала она так тихо, что ее губы едва шевелились. – Каждый из них. Оба.
Похлопав Розу по рукаву, Сарра отступила назад.
– Я тоже, – сказала она. А затем, поскольку они не могли начать день с тоской в сердце, улыбнулась. – Но не думаю, что мой отец справился бы с этим платьем так же хорошо, как ты.
Уголки рта Розы дернулись, она пыталась сдержать улыбку, но не справилась и разразилась хохотом. И тут же исчезла Роза, чья душа была охвачена безжизненной пустотой, словно ее смыло морской волной, а на ее месте появилась семнадцатилетняя девушка, которая была готова перехитрить весь мир.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказала она, как только немного успокоилась, торопливо вытерев слезы, выступившие на глазах от смеха. Не обращая на нее внимания, Сарра принялась упаковывать свое снаряжение, чтобы дать Розе возможность передумать.
– Зачем это? – сурово откликнулась Сарра.
– Только смотри, не привыкай. – Роза копалась в потертом сундуке около своего тюфяка. Ее платье, все еще не застегнутое спереди поверх сорочки, раскинулось вокруг морем синего бархата. – Я просто подумала, что сегодня это могло бы пригодиться.
Она снова обернулась к Сарре. В ее руках была стопка одежды из темно-зеленой и серой ткани.
– Я попросила синьору Томмази сшить их, когда она работала над платьем Розы де Ломбарди, – сказала Роза. – Мне пришлось угадывать твой размер, но… – Она пожала плечами. – Не могла бы ты это взять? Ну а я хотела бы привести себя в порядок до того, как тут появятся наши мальчики и все увидят.
Это были камзол и штаны из плотной шерсти, а еще рубашка из тонкого льна. Красивые, прочные вещи и как раз подходящего размера.
– Спасибо, – от всей души поблагодарила Сарра.
Роза скорчила гримасу.
– Перестань меня благодарить, мне от этого не по себе.
– Больше не буду.
– И еще кое-что. – Сарра подняла глаза от своей новой красивой униформы и увидела, что Роза держит в руках бухгалтерскую книгу. Она протянула ее Сарре. – Раз уж мы напарницы… самое время все обсудить. Хотя должна предупредить – дело не только в деньгах.
Сарра открыла книгу. Пробежав глазами первую страницу, она тихонько присвистнула.
– Не может быть. Могу назвать немало людей, которые хотели бы это заполучить.
– А ты можешь это устроить?
– Конечно, – сказала Сарра. Когда она подняла глаза, Роза поняла, что у нее возникла интересная мысль, и с каждым мгновением это становилось все очевиднее.
– Ты что-то придумала. – Роза изучала задумчивое лицо Сарры знакомым пристальным взглядом Лены Челлини.
– Есть у меня одна идея, – сказала Сарра. – Как в полной мере извлечь пользу от этой книги. Надо только спросить у Пьетро, согласится ли он на это.
Сорок
Мягкое, успокаивающее покачивание кареты не могло утихомирить грозную энергию, переполнявшую Розу. Ее тело было напряжено как струна, а сердце горело, но это пламя не было похоже на ледяной огонь, с которым она жила так долго. И теперь она не знала, как ей справиться с этим новым ощущением. Эта энергия была настоящей. Жадной. Нетерпеливой.
Роза прижалась лбом к стенке кареты, пытаясь успокоить бешено метавшиеся мысли.
Это все объяснимо. Вполне понятно, почему она так себя чувствовала. План, на разработку которого ушли годы, за несколько часов изменился до неузнаваемости, и да, возможно, ей следовало предусмотреть подобные неожиданности. Однако Халид не погиб, и у них все еще достаточно сил, чтобы двигаться вперед.
И все же ей не нравилась лишняя суета, ведь раньше все всегда шло как по маслу. Роза Челлини провела большую часть своих семнадцати лет, с удовольствием избавляя других людей от их денег. Она любила это занятие и знала в нем толк, махинации и ловкость рук были для нее так же естественны, как дыхание. Ложь была ее второй натурой, она никогда не размышляла о последствиях этой лжи и не жалела о ней. Каждая ложь была направлена на достижение великой цели, к которой она сейчас приближалась.
Но.
«Знаешь ли ты, что видит папа Лев, когда смотрит на тебя? То же, что и я. Легкую мишень».
Это было далеко не самое худшее из того, что она кому-либо говорила. Но эти слова не давали ей покоя. Собственный голос звучал жутким речитативом, от которого раскалывалась голова.
И Роза с замиранием сердца понимала почему.
«Что-то назревает», – сказала Сарра перед тем, как ночь обернулась адом. Роза отмахнулась от воспоминаний. Она не Джакомо, чтобы мечтать о ком-то во время работы.
Однако. В конце концов, Роза открылась Доминику Фонтане. Она рассказала то, о чем не могла поговорить с людьми, которых знала всю свою жизнь. А он отверг ее.
Легкая мишень, назвала она его, обижаясь и пытаясь убедить себя в собственной правоте. Но когда все было сказано и сделано, маленький сердитый художник из Кьюзи каким-то образом пробрался к ней в сердце и засел там. Не такая уж и легкая мишень. А что-то другое.
«Если отпустить плохое, – говорила Сарра, то наступит потом». Но что может быть «потом» с Домиником Фонтана?
От ответа на этот вопрос Розу спасло то, что карета, качнувшись, остановилась, и она ступила на булыжную мостовую перед мастерской Микеланджело. В доме было неестественно тихо, особенно для полудня. Подобрав юбки, она распахнула одну из двойных дверей.
Художники и подмастерья, обычно толпившиеся в зале, получили выходной, так что Роза могла беспрепятственно окинуть взглядом мастерскую до самого дальнего уголка, где работал Микеланджело. На простынях, закрывавших его убежище, освещенных послеполуденным солнцем, плясали тени, и в этот момент она услышала негромкие мужские голоса.
Отрывистый, полный раздражения голос мог принадлежать только Микеланджело. Другим человеком был Доминик.
Ей следовало уйти. Она не знала, как Доминик отреагирует на ее появление, и даже если не вызовет стражу, может устроить истерику, а это лишняя головная боль.
Она подкралась поближе.
– Пафос и бессмыслица, – ворчал Микеланджело. Через щель в простынях она наблюдала, как он возится с украшенным богатой вышивкой камзолом, его плечи и спина были скованы напряжением.
Простыни, отгораживавшие мастерскую скульптора, вздулись парусом, когда Доминик накинул плащ на плечи учителя.
– Конечно, мастер Микеланджело, – произнес он вымученным голосом. Именно так себя сейчас чувствовала и Роза.
Микеланджело бросил оценивающий взгляд на своего ученика.
– Но это не помешало тебе нарядиться. – Он умел превращать случайное замечание в оскорбление, и Роза вздрогнула от обиды за Доминика. Доминик облачился в простой камзол и штаны красивого насыщенного бордового цвета, на них не было ни следа мраморной пыли или краски, что заметно улучшало его нехитрый наряд.
Но в ответ на ехидное замечание Микеланджело Доминик лишь покорно склонил голову.
– Да, мастер Микеланджело, – безропотно согласился он.
Микеланджело выдернул завязки плаща из пальцев своего ученика.