«Ты. Понимаешь?»
Он кивнул. А затем начался экзамен.
Он и сейчас слышал ее слова в своей голове, когда рылся в саквояже, осторожно перебирая стеклянные пробирки и завернутые в ткань пакеты, выискивая, выискивая…
Aqua fortis [41], так она его называла. А еще – спиртом нитра. А потом предупредила, что обращаться с этим веществом следует очень аккуратно, если не хочешь лишиться пальцев. Поэтому, когда он обнаружил его на дне сумки, завернутым в старое тряпье, его руки задрожали. Он аккуратно извлек сверток, развернул и поднес к племени факела, и в голове снова прозвучал грозный шепот Агаты: только не подноси его к огню слишком близко.
На вид ничего особенного. Это вполне мог быть просто пузырек с водой. Но Джакомо как никто другой знал, что нельзя доверять первому впечатлению.
«Если эта aqua fortis настолько сильная кислота, – сказал он Агате, – то почему бы просто не облить ловушки и разом покончить с этим?»
«Мне что, нацепить фальшивую бороду и указывать тебе, как выполнять твою работу? – спросила она, перебирая предметы на столе. – Синьор да Винчи создал железную конструкцию. Хотя можно было бы закрыть свое изобретение прочной броней. – Она протянула ему несколько предметов, предлагая внимательно их изучить. – Поэтому здесь нужно придумать что-то… похитрее».
Джакомо вытащил из саквояжа выбранные ею предметы – свечу, бечевку и банку с водой – и подумал: а вдруг его обманом заставляют провести какой-то колдовской ритуал?
«Спирт нитра очень чувствителен, – сказала Агата. – Он не уживается с другими соединениями. Сам по себе он прекрасно себя чувствует, но стоит добавить не тот элемент, и стабильности как не бывало».
Это женщина, несомненно, обладала даром к преуменьшению проблем, потому что теперь Джакомо начинал понимать, что его отправили в этот прославленный погреб, чтобы взорвать самую настоящую бомбу. Но поскольку дело было серьезное, он не мог просто добавить воды в aqua fortis и наблюдать, как разрушается работа да Винчи. Нет, очевидно, дальше пойдет какая-то химическая реакция, образуется ядовитый туман, что повлечет за собой удушье, а значит, ему надо как-то отсрочить процесс и успеть унести ноги, чтобы не погибнуть на месте.
– И в этом есть смысл, – пробормотал он про себя, наклоняя кувшин с водой под углом и закрепляя его с помощью бечевки. – Ведь если Джакомо Сан-Джакомо чем и прославился, так это успехами на поприще инженера-механика.
Затем он установил свечу под бечевкой, а потом осторожно взял пузырек с aqua fortis и закрепил там, куда, по его расчетам, должен был упасть кувшин с водой. По крайней мере, он надеялся, что кувшин упадет именно туда.
В погребе было душно, пот струился по его вискам и шее, когда он откинулся назад, чтобы отдохнуть. И все же, несмотря на накатывающий ужас и тревогу, он не мог еще раз не взглянуть на эскизы мастера да Винчи, которые тепло мерцали в свете его факела.
– Мне ужасно жаль, – сказал он им. Они промолчали.
В следующее мгновение Джакомо щелкнул кремнем, зажигая свечу… и обратился в бегство.
Сорок шесть
Первое посещение Палаццо Медичи оставило неизгладимое впечатление в душе Розы, но теперь она была просто ошеломлена. Дворец и так впечатлял роскошью и шиком, теперь же покои были причудливо декорированы, чтобы произвести впечатление на гостей, которые проходили мимо, вытаращив глаза и раскрыв рты от удивления.
Усиленная охрана лишь подчеркивала помпезность дворца. Карету Розы и Микеланджело дважды обыскивали по пути к главным воротам – один раз в конце квартала, другой – у ворот. Внутри Палаццо через внутренний двор с регулярными интервалами проходили стражники, а за окнами верхних этажей Роза заметила еще множество гвардейских мундиров. Насколько она могла судить, единственным источником беспокойства стала купеческая чета, следовавшая сразу за их каретой, которой не понравились неудобства с обыском на блокпостах. Они уже шли по внутреннему двору, но жена все продолжала высказывать недовольство мужу, не обращая внимания на его шиканье.
Двигаясь вперед в расфуфыренной процессии, они вышли в сад, и на мгновение Розе в голову пришла абсурдная мысль, что она попала в какую-то древнюю сказочную страну: кто-то приложил немало усилий, чтобы зажечь множество крохотных свечей среди кустарников и статуй. Они мерцали и перемигивались в полумраке, окутывая сад неземным сиянием. Там, где свечей не было, висели гирлянды из стеклянных бусин, ярких цветов и лент, которые впитывали свет, разбрасывая вокруг голубые, зеленые, красные и желтые блики. Даже Микеланджело, которого ничто в мире не могло удивить, удивленно вздохнул, заметив, как преобразился сад.
– Ну, а вот и Божественный собственной персоной! – Громоподобный голос, заглушая музыку струнного квартета в углу сада, приветствовал их, когда они ступили на дорожку из белого гравия. Папа радостно улыбался, сидя в кресле с высокой спинкой в центре длинного стола, по правую руку от него сидел кардинал Медичи. Столы поменьше, застеленные голубыми скатертями, были расставлены аккуратными рядами чуть в стороне. Стол папы покрывала белоснежная скатерть.
– Ваше Святейшество, – пробурчал Микеланджело.
– Ваше Святейшество, – эхом откликнулась Роза, делая реверанс. – У меня нет слов. Это просто чудо.
– Да, это прекрасно, не так ли? – Папа махнул рукой в сторону сада. – Но вы еще угощения не попробовали. Я слышал, что сегодня повара превзошли самих себя. Проходите, усаживайтесь, а опоздавшим придется пенять на себя, если мы начнем без них.
Рядом с ним кардинал Медичи слегка склонил голову, выражая одобрение.
– Прошу вас, – сказал он, жестом указывая на места по другую сторону от папы.
Микеланджело что-то пробормотал себе под нос, пока лакей сопровождал их к столу.
– Что это было? – прошептала она.
– Демонстрация, – прошептал он. – Хвастовство.
Конечно, это было так. Медичи стремились произвести благоприятное впечатление на богатые семьи, пригласив их во дворец, а разве кого-то может не впечатлить, что самый известный художник в стране готов мчаться к ним по первому зову?
– Ну, теперь вы знаете, что чувствуют ваши статуи, – прошептала Роза, заметив, как он мельком бросил на нее сердитый взгляд.
С главного стола, за которым сидела Роза, открывался вид на сад и на остальные столы. Ослепительные наряды гостей сверкали в сиянии свечей, и Роза подумала, что денег, потраченных на них, хватило бы, чтобы скупить весь рынок на Меркато Веккьо.
Все замолчали, как только папа поднял ладони, украшенные сверкающими перстнями.
– Благодарю вас всех, – провозгласил он. – Не могу выразить словами, как много для нас значит ваше присутствие. Богу приятно знать, что в Тоскане есть такие благочестивые люди которые проделали очень долгий путь, чтобы оказаться здесь. В знак благодарности я приготовил эту трапезу. Не присоединитесь ли вы ко мне? – Он сцепил ладони. – In Nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti [42]…
Молитва зазвучала в ночи, и тосканские вельможи склонили головы, слушая слова папы. Но среди них был тот, кто не был погружен в молитву.
Доминик Фонтана сидел за ближайшим столом, не сводя глаз с Розы.
Кого он видел? Бессердечную мошенницу? Дочь, скорбящую о матери? Кого-то еще? Микеланджело сказал Доминику, что у Розы доброе сердце. Поверил ли он своему учителю?
Его губы слегка приоткрылись. Скажет ли он что-нибудь здесь? Перед всеми этими людьми? Неужели он?..
И он заговорил, и его голос слился с голосами множества людей, когда они как один произнесли слово «Аминь», и слово это, подобно грому, эхом отразилось от мраморных статуй. Погрузившись в собственные мысли, Роза пропустила окончание молитвы папы и пришла в себя, когда из арки за главным столом высыпали слуги, неся подносы с ароматными яствами. Она притворилась, будто не заметила растерянный взгляд Микеланджело, и вновь нацепила на себя маску Розы де Ломбарди, чью душу никогда не будоражил ученик художника и которая за всю свою жизнь не видела столь роскошного пира.
– О боже, – выдохнула она, когда перед папой поставили поднос с жареным фазаном. Рядом тут же появилась супница с насыщенным бульоном, приправленным ароматными травами, и блюдо с пышным белым хлебом. Молодой слуга подскочил к ней, чтобы наполнить ее кубок вином из кувшина.
– Угощайтесь! – призывал папа, чья тарелка была уже набита до отказа. – Не зря же мы собрались на пир!
Вечер пролетал, словно в тумане, слуги то и дело мелькали между столами, зорко следя, чтобы у гостей ни в чем не было недостатка. Микеланджело уткнулся в свою тарелку и поглощал еду с прожорливостью, никак не вязавшейся с его худощавым телосложением. Но Роза никак не могла заставить себя последовать его примеру. От этой демонстрации, хвастовства, как назвал происходящее Микеланджело, у нее кусок в горло не лез. Она ковыряла вилкой еду и пыталась съесть хоть немного, только когда чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Она позволила себе взглянуть на Доминика лишь после перемены блюд. Доминик, однако, не проявлял подобной сдержанности. Каждый раз, когда она поднимала глаза от своей тарелки, он смотрел прямо на нее, не притрагиваясь к угощению.
– Ну что ж, брат! – Папа с усмешкой наклонился к Микеланджело, кубок дрогнул в его пальцах. – Вообще-то я никогда не считал тебя Купидоном.
Микеланджело замер, кусок жаркого повис на его ноже.
– Что?
Папа указал бокалом на Розу, а затем слегка качнул его в сторону Доминика. – Только не говори мне, что ты не заметил эти взгляды.
На этот раз Розе не пришлось притворяться, что она покраснела.
– Боюсь, Ваше Святейшество ошибается…
– Возможно, я и божий человек, но не