золото.
– Ты сомневаешься в воле божьей? – взвыл Петруччи, устремив взгляд на стол в другом конце сада, где сидел папа, неподвижный, словно статуя.
– Медичи – не бог, они банкиры, – злобно выпалил купец.
Не зная, что еще придумать, Джакомо коснулся руки купца.
– Я должен настоять…
Он надеялся, что этот жест его утихомирит, но купец сбросил его руку и яростно обернулся к нему, мутные глаза забегали по униформе Джакомо.
– Ты настаиваешь? – От его дыхания, пропитанного винными парами, Джакомо попятился. – Ты? Лакей? Марионетка?
– Марионетка! – восторженно подхватил франт. – А кто же дергает тебя за ниточки?
Гвардеец Бородач навис за спиной франта.
– Убирайся отсюда, – отрезал он.
– Вы все марионетки! – сказал франт, подхватив плащ, и обвел пальцем сад. Похоже, он был из тех людей, которые хватаются за любую метафору, а потом везде суют ее к месту и не к месту. – Все вы!
– Живо, – зарычал гвардеец Бородач, и франт направился к выходу мимо столов, гордо задрав нос. Гости оборачивались ему вслед, некоторые, казалось, готовы были разразиться аплодисментами, другие выглядели так, будто хотели бы провалиться сквозь землю.
– И вас это тоже касается, синьор, – сказал Джакомо купцу, не отрывая взгляда от камзола франта, направлявшегося к воротам Палаццо. – Вам тоже пора…
– Берегись!
Предупреждение, должно быть, запечатлелось в мозгу Джакомо: он шарахнулся в сторону, ускользая из мешанины рук и ног, и успел увернуться, когда кулак пьяного купца просвистел мимо его уха, а затем…
Тот голос. Тот самый голос.
Джакомо резко обернулся – да, это была его мать, пытавшаяся подняться из-за стола рядом с пустым креслом Петруччи.
Она смотрела на него. Он смотрел на нее.
Но ни один из них не смотрел на купца, и тот, воспользовавшись ситуацией, заехал Джакомо кулаком прямо в глаз.
Сорок восемь
Она пока еще не отстала от графика, но времени уже было в обрез. Роза проскользнула в окутанный мраком внутренний двор и зашагала по дорожке. Пока что она не заметила патрулей гвардейцев, но это был лишь вопрос времени. Тем не менее Роза старалась идти спокойно, не поддаваясь мыслям, что стоит ускорить шаг, а еще лучше бежать сломя голову. Эти мысли обрушивались на нее в унисон с бешеным биением сердца…
Именно поэтому ей удалось не столкнуться с лакеем, который внезапно выскочил перед ней, спустившись с угловой лестницы.
Она едва не споткнулась на каменном полу.
– Синьор! – воскликнула она. – Прошу меня извинить…
Лакей не огрызнулся в ответ, что стоит под ноги глядеть, только потому, что это было бы крайне неуместно и, скорее всего, послужило бы поводом для наказания.
– Гостям следует оставаться в саду, – вместо этого сообщил он ей. – Экскурсии по Палаццо сейчас не проводятся.
Джакомо наверняка уже в часовне.
– О боже, – залепетала Роза. – Я как раз возвращалась из уборной. Наверное, я заплутала.
Она надеялась смутить лакея, но либо тот был беспросветно глуп, либо настолько привык к странностям, происходящим в стенах Палаццо, что попросту не обратил на это внимания.
– Сад у вас за спиной, синьорина. Вы просто не заметили.
У Розы оставалось три пути. Она могла вернуться в сад, чтобы не вызывать дальнейших подозрений. И тогда придется выслушивать замечания обоих Медичи, пока она не придумает другой предлог, чтобы покинуть сад. Это будет непросто, потому что придется изображать, что она неважно себя чувствует, но тогда удобный момент может быть упущен.
Роза могла бы не послушать наставлений лакея, сообщив, что у нее еще есть дела в Палаццо, что заставило бы его насторожиться и привлекло бы внимание стражи.
Ну, или она могла попытаться усмирить лакея силой, однако это выглядело просто смехотворно, и Роза сразу отмела эту идею. За всю ее жизнь самым крупным существом, с которым ей удалось «справиться», был енот, живший за их домом в Прато, да и то с большим трудом.
Она поочередно обдумала и отвергла каждый из трех вариантов, пришедших ей в голову. Нет, нет и нет…
– Вот ты где!
Доминик шел по дорожке с таким видом, словно все здесь принадлежало ему, его камзол и штаны казались темными в неярком свете фонаря.
– Я же просил подождать меня, – укорил он ее. – Лука, спасибо, что разыскал ее.
После слов Доминика поведение лакея заметно смягчилось, и он отвесил поклон.
– Это приказ капитана, синьор Фонтана. Гостям запрещено входить в Палаццо без разрешения семьи Медичи. – На его лице промелькнула гримаса сожаления. – Боюсь, это касается и вас.
– Конечно, конечно, – сказал Доминик. – Но вот такое разрешение тебе подойдет?
Бумага в его руках была крепкой и плотной, а ее край скрепляла красная сургучная печать. Лакей Лука взял ее, и в его глазах отразилось удивление, когда он пробежал глазами нацарапанную надпись.
Доминик взял Розу за руку, многозначительно стиснув ее ладонь, прежде чем она успела отстраниться.
– Как видишь, Его Святейшество милостиво дал мне разрешение показать синьорине де Ломбарди мою работу в часовне. – Подмигнув Луке, он дал понять, что дело тут вовсе не в работе.
– Я так мечтала это увидеть, – воскликнула Роза. – Хотя дядя Микеланджело предупредил меня, что это может быть не так впечатляюще, как обещал синьор Фонтана.
Лука сглотнул, неловко свернул бумагу и сунул ее обратно Доминику.
– Конечно. Как вам будет угодно. – Он уже торопился уйти.
Доминик на ходу похлопал его по плечу.
– Ты хороший человек, Лука, – сказал он. – Не позволяй им заездить тебя до полусмерти! – Лакей фыркнул, что означало «едва ли это возможно», и направился к арке у входа в сад. Доминик и Роза остались вдвоем.
Повисла пауза. Тишину нарушали отдаленный смех и звуки голосов гостей в саду, и все же это молчание было тягостным. Доминик смотрел на нее, сосредоточенно и напряженно, так же, как накануне вечером возле церкви Сан-Стефано. У Розы перехватило дыхание, и она подумала, что всему виной, скорее всего, Доминик. Она выдернула руку из его хватки, а затем, немного подумав, выхватила у него бумагу и торопливо развернула ее.
Ее сердце упало. Пять лет она посвятила изучению любых сведений о семье Медичи, и сразу же безошибочно узнала подпись папы Льва X, закрепленную внушительной официальной печатью папской канцелярии. По разрешению Его Святейшества, гласил документ, художник Доминик Фонтана имел право сопровождать Розу де Ломбарди в любое месте в Палаццо, куда бы они ни пожелала.
– Неужели ты это сделал, – прошипела Роза. – Разболтал папе?
– Разболтал? Нет, Роза, я состряпал все это вчера вечером.
Она уставилась на него.
– Вчера вечером? Ты просто… это состряпал.
Он пожал плечами, выглядя немного беспомощным.
– Я услышал о новых ограничениях и… подумал, что, возможно, этот документ тебе поможет. Просто на всякий случай.
На всякий случай. На всякий случай он создал одну из лучших подделок, которые она когда-либо видела.
– Я…
Он расправил плечи, пытаясь сохранить достоинство.
– Могла бы и поблагодарить.
– Я бы и сама справилась. – Ей показалось или он снова придвинулся к ней? Пытаясь держать его на расстоянии, Роза отступила назад, споткнувшись о подол юбки. – Я должна… – начала она, но не смогла закончить фразу, по крайней мере, не вслух. Вместо этого она развернулась и зашагала к Капелле Волхвов.
Когда они вошли в часовню, Доминик аккуратно закрыл двери. В часовне было темно и пусто, Джакомо нигде не было видно. Роза принялась искать свечу.
– Возвращайся за стол, – тихо сказала она Доминику. – Возвращайся.
Он не двинулся с места.
– Я откажусь от их покровительства, – сказал он. Не успела Роза ответить, как он поднял подсвечник и принялся мерить шагами часовню. – Роза, ты меня слышала? Я собираюсь отказать Медичи.
Роза расправила плечи и обернулась к нему, теперь их разделял центральный проход.
– Потрясающе. Отлично.
– И это все?
– Я не знаю, что ты хочешь услышать. Ты можешь отвергнуть дьявола, или кем еще ты их представляешь, но я-то по-прежнему воровка, не так ли?
– И мошенница. – Он пристально смотрел ей в глаза. Купившись на его одержимость искусством и подумав, что он не видит дальше своего носа, Роза возомнила, что сможет обмануть его. Но Доминик Фонтана видел ее насквозь с первой же секунды их знакомства, понял, что она всего лишь подделка, едва лишь Роза улыбнулась ему в мастерской Микеланджело.
– Ну да, как я могла забыть? Так что же ты до сих пор здесь делаешь? Ты меня не знаешь.
Он моргнул.
– Я знаю, что тебе нравится дразнить меня, – сказал он. – Знаю, что тебе нравится чувствовать себя умной. Знаю, что ты любила свою семью. Я знаю, что ты пытаешься свергнуть власть Медичи. И… – он опустил подбородок, словно уступая чему-то важному, – я знаю, что семья Медичи опасна. Я знаю достаточно.
У нее замерло сердце.
– Чего ты хочешь, Доминик?
Уголки его губ тронула улыбка.
– Что бы ты ни задумала. Я хочу помочь.
Сорок девять
– Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum [44].
Холод пронзал его до самых костей. Он был словно сделан из этого холода. Замороженный человек, скелет изо льда.
– Benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus [45].
Кончики его пальцев посинели. Он провел ими по истертым деревянным бусинам четок, вызывая в памяти ощущение их гладкого прикосновения. Он ничего не чувствовал.
– Sancta Maria, Mater Dei [46].
Да, он был обледеневшим человеком, лишенным чувств.